Вокруг света в 80 дней - Жюль Верн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на холод, Ауда и Паспарту остались у подъезда таможни, чтобы еще раз увидеть мистера Фогга. Что касается нашего джентльмена, он был окончательно и бесповоротно разорен. И это в тот самый миг, когда он почти уже достиг цели! Этот арест погубил его. Приехав в Ливерпуль в сорок минут двенадцатого 21 декабря, он имел еще в своем распоряжении девять часов пять минут, чтобы явиться в Реформ-клуб в три четверти девятого: ведь до Лондона всего шесть часов езды!
Всякий, кто заглянул бы сейчас в таможню, увидел бы, что Филеас Фогг неподвижно сидит на деревянной скамье, спокойный и невозмутимый; на лице его не было видно ни малейшего волнения. Нельзя было сказать, что он примирился с судьбой, но даже этот последний удар не мог его взволновать, по крайней мере судя по внешности. Может быть, в нем кипело скрытое бешенство, тем более ужасное, что оно прорвется со страшной силой в последнюю минуту? Неизвестно. Филеас Фогг был, как всегда, спокоен и ждал… Чего? Оставалась ли у него какая-нибудь надежда? Верил ли он еще в успех, когда за ним захлопнулась дверь тюрьмы?
Как бы то ни было, но Филеас Фогг аккуратно положил часы на стол и следил за движением стрелок. У него не вырвалось ни единого слова, но взгляд был как-то особенно напряжен.
Во всяком случае, положение было ужасно. Для того, кто не мог читать мысли Филеаса Фогга, оно сводилось к следующему:
Если Филеас Фогг честный человек — он разорен. Если вор — он наказан.
Думал ли он бежать? Искал ли выхода из этой тюрьмы? Возможно, что и так! Во всяком случае, он зачем-то вдруг поднялся с места и обошел комнату. Но дверь была крепко заперта, окно загорожено железной решеткой. Он снова сел, вынул свой маршрут и на той строке, где стояло:
«21 декабря, суббота, Ливерпуль»,
он прибавил:
«80-й день, 11 часов 40 минут утра».
После этого он продолжал ждать.
На башенных часах пробило час. Мистер Фогг заметил, что его часы спешили на две минуты.
Два часа. Если бы в эту минуту он сел в курьерский поезд, то мог бы еще прибыть в Реформ-клуб вовремя. Лоб его слегка нахмурился.
В два часа тридцать три минуты послышался какой-то шум, раздался скрип открывающейся двери, зазвучали голоса Паспарту и Фикса.
В глазах мистера Фогга блеснул огонек.
Дверь отворилась. Ауда, Фикс и Паспарту бросились к нему.
Фикс задыхался. Волосы его были растрепаны. Он едва мог говорить.
— Простите, — бормотал он. — Несчастное сходство… Вор арестован три дня тому назад. Вы… свободны.
Филеас Фогг был свободен! Он подошел к сыщику. Пристально взглянув на него, он сделал первое и, вероятно, последнее быстрое движение в своей жизни: он отвел обе руки назад и с точностью автомата ударил несчастного сыщика.
— Хороший удар! — воскликнул Паспарту и даже, как истый француз, позволил себе неуклюже сострить: — Прекрасный урок английского бокса!
Сбитый с ног Фикс не произнес ни слова. Он получил лишь то, что заслужил. Мистер Фогг, Ауда и Паспарту немедленно покинули таможню. Они вскочили в карету и через несколько минут очутились на вокзале.
Мистер Фогг спросил, скоро ли пойдет курьерский поезд в Лондон. Было два часа сорок минут. Курьерский поезд ушел тридцать пять минут назад. Филеас Фогг заказал экстренный поезд.
На станции было несколько паровозов большой мощности, стоявших под парами, но, по условиям железнодорожного движения, экстренный поезд не мог выйти раньше трех часов.
Ровно в три часа Филеас Фогг, сказав несколько слов машинисту относительно премии, помчался по направлению к Лондону вместе с молодой женщиной и своим верным слугой.
Надо было пройти в пять с половиной часов расстояние между Ливерпулем и Лондоном; это было бы вполне возможно, если бы путь оказался свободен на всем протяжении. Но так как произошли невольные задержки, то джентльмен прибыл на лондонский вокзал в ту минуту, когда все часы указывали девять часов без десяти минут.
Филеас Фогг совершил путешествие вокруг света, но прибыл в Лондон на пять минут позже назначенного срока.
Он проиграл.
Глава XXXV,
в которой Паспарту не заставляет повторять два раза отданное ему мистером Фоггом приказание
На другой день обитатели улицы Севиль-Роу очень удивились бы, если бы им сказали, что Филеас Фогг вернулся в свое жилище. Двери и окна были закрыты, и снаружи не замечалось никакой перемены.
Филеас Фогг, однако, отправился с вокзала прямо домой, дав приказание Паспарту купить чего-нибудь на ужин.
Почтенный джентльмен перенес с обычным бесстрастием обрушившийся на него удар. Разорен! И только по вине этого проклятого болвана Фикса! Пройдя уверенным шагом все расстояние, преодолев на пути тысячу препятствий, найдя даже время совершить по пути несколько добрых дел, и вдруг у самой цели отступить перед грубой силой, которой он не мог преодолеть, — это было действительно ужасно! От внушительной суммы, которую он захватил с собой при отъезде, оставались теперь лишь жалкие остатки. Все его состояние в настоящее время заключалось в двадцати тысячах фунтов стерлингов, находящихся в банкирском доме братьев Беринг, но эти деньги он должен был уплатить своим коллегам по Реформ-клубу. После стольких расходов он не разбогател бы даже в том случае, если бы и выиграл пари, да вряд ли он и рассчитывал разбогатеть; он был из тех людей, что держат пари только ради чести. Но это проигранное пари разоряло его окончательно. Так или иначе, решение было принято. Он знал, что ему остается сделать.
Одна из комнат дома на Севиль-Роу была предоставлена в распоряжение Ауды. Молодая женщина была в отчаянии. По некоторым словам мистера Фогга она поняла, что он задумал какой-то зловещий план.
Всем известно, что англичане — мономаны[106], и под влиянием навязчивой идеи они часто доходят до самых печальных крайностей. Поэтому Паспарту, не подавая виду, зорко следил за своим хозяином.
Но прежде всего честный парень поднялся в свою комнату и потушил газовый рожок, который горел уже восемьдесят дней. В ящике для писем он нашел счет газового общества и счел вполне своевременным прекратить этот расход, который
