Назло богам, на радость маме - Виктор Гвор

А потом все сойдутся к столице. На этот раз никаких откупов, дани и подарков. Царьград куда больше подходит на роль центра Руси, чем Киев и даже Переяславль. Путь из Азии в Европу. Перекресток торговых путей всего мира. А если не выйдет, и трусливые ромеи окажутся не так и трусливы… Ну что ж… Можно и силой. Чтобы щит прибить было некуда! И крови по щиколотку!

Слава Перуну, богу-воину!!!

Армии шли на восток. Панцирная пехота и латная конница, лучники и арбалетчики, гвардейцы королей, баронские дружины и крестьянское ополчение. Вся Европа, весь христианский мир взял в руки оружие и двинулся на восток. Папа с амвона провозгласил крестовый поход. Эхом вторил ему константинопольский патриарх. Впервые за много лет у высших иерархов не было разногласий. Как и у множества самых разных течений и конфессий, которые вдруг перестали называть ересями. Христианскому миру потребовалось единство, и оно появилось, как по мановению волшебной палочки. Или по воле божьей. Собственно, почему «как»? Именно по воле.

И потянулись на восток армии, отряды, дружины, отдельные ратники, вооруженные простолюдины… Все, кто мог носить оружие и оставить семью. Или взять с собой. И тянулись за войсками многокилометровые обозы, переполненные женщинами, детьми и стариками с их нехитрым скарбом… Полные решимости и обреченные на смерть в случае гибели кормильца. Разве что молоденьким женщинам удастся прожить чуть дольше, за миску жидкой похлебки ублажая боевых товарищей покойного мужа.

Но сомнений ни у кого нет и не может быть. Уверенно печатают шаг ноги, гневные взоры устремлены в сторону неведомого, никогда не виданного врага. Вперед и только вперед. Найти, атаковать, опрокинуть, убить! Неплохо бы еще и ограбить.

Во имя Господа нашего, Иисуса Христа!!! Аминь!

Драккары выстроены в боевом порядке. Щиты подняты, полосатые паруса гордо выгнуты вперед. Драконьи головы угрожающе скалятся на окружающий мир. Вторит им оскал на бородатых рожах на палубах. Лучи солнца бликуют на трамбонах щитов и лезвиях секир. Вроде и нет необходимости на палубе держать в руках оружие, но многие держат, пуская зайчиков в сторону земли для устрашения случайных свидетелей и разбегающихся жителей прибрежных деревенек.

Идут, не таясь, демонстративно подставляясь под катапульты береговых крепостей. Рискните, кто смелый! Не рискнуют. Кинешь один камушек, и что?! В лучшем случае накроешь одно судно. А потом? Хищные тела скандинавских кораблей рванут к берегу, словно волчья стая к одинокому буйволу, поток бородатых викингов выметнется на берег, захлестнет стены, рассыплется по внутренним дворикам и помещениям, а после и по улицам города, сметая всё на своем пути, убивая, калеча, насилуя… Не слишком ли большая плата за один удачный выстрел? Да и будет ли он удачный — большой вопрос. А вот расплатятся скандинавы обязательно, им только повод дай. Могут, конечно, и без повода, тогда придется драться, хоть и нет шансов, лучшие несут на восток знамя Святой Веры, а тут остались… А чертовых варваров видимо-невидимо, весь пролив драккарами перегорожен от края до края, хоть из Европы в Африку иди, ноги сухими останутся, разве головенку кто срубит. Так что плывут себе бандюки мимо, и пусть себе плывут…

В этот раз викингам не нужны ни рыбацкие деревеньки, ни баронские замки. Этим займется вторая волна, те, кто не попал в головную армаду, плывущую к куда более лакомой добыче, к самому вкусному куску. Этих ждет Великая Битва! Пропуск в Валгаллу, к божественным пирам и валькириям, куда можно войти лишь в окружении сонма рабов, чьи головы разбиты секирами героев. И они будут, эти головы…

Яг свёр ат Один!

Старик в золотой юрте, довольно потирающий руки: «Он называл меня земляным червяком?»

Благообразный мужчина с одухотворенным лицом, сквозь черты проступает лик древнего божка маленького, всеми преследуемого народа с окраины Ойкумены: «Пора заканчивать с мелкими культами. Зажились…»

Суровый бородатый воин с молнией в руке: «Понаехали тут!»

Еще один старик, худой, высокий, одноглазый и седобородый. В синем плаще и широкополой шляпе. С двумя большими воронами на плечах. «Кто лоха потрошит, тому и бебехи!»

Старый Эттыне был великий шаман. Только ему духи предков могли поведать будущее, рассказать, не побьет ли байдары шторм, присланный злыми духами кэле-таньги, у какого острова охотники найдут моржей, а у какого вкусную жирную нерпу, кем разродится жена охотника Нутенкеу, и останется ли женщина жива после родов. Бубен у Эттыне был сделанный из шкуры нерожденного К'эйумк'ы, белого медвежонка, добытого из утробы матери, и клыков моржа. Но не обычного рыркы, а к'легрыркы, настоящего великана. Этот бубен Эттыне получил от деда, а тот от своего деда, и так было всегда, насколько помнили люди, и никто не знает когда и кем был сделан этот инструмент. Когда шаман бил в свой ы'твъэт (шаманское название бубна), откликался сам Кэрэткун, морской хозяин, а с его слугами, лыгэвагыргыт, Эттыне мог разговаривать часами.

Ни один человек, будь он хоть самый лучший охотник, не посмел бы пропустить мимо ушей слова величайшего шамана народа чукчей, настоящих людей.

В последнее время Эттыне вел себя странно, и люди беспокоились. Сначала шаман три оборота солнца вокруг небесного центра сидел у очага в своей яранге. Он не спал, не ел, лишь подкладывал ветки в огонь, пил настой из священных грибов вапак, которые приносили люди с берегов далекой реки Кагыргын (Анадырь), и бил в свой бубен, прислушиваясь к голосам духов, звучавшим в его голове. Потом старик, одетый лишь в короткие штаны, босой и голый выше пояса, выбежал из яранги и помчался вокруг жилища, всё сильнее нанося удары по натянутой коже ы'твъэта. Бубен уже не звенел, а гремел, разговаривая с самыми сильными духами и самим морским хозяином, и заставляя вождей отправлять гонцов в дальние стойбища, скликая настоящих людей к жилищу шамана. Два небесных оборота длилось камлание, не прекращаясь ни на минуту, а потом еще три Эттыне неподвижно сидел у потухшего очага, словно фигурка вырезанная из моржовой кости.

В начале четвертого оборота шаман встал, одел торбасы и кухлянку и вышел к людям, которых собралось великое множество, ибо за время камлания успели приехать представители всех стойбищ великой тундры. Вместе с женами, детьми, оленями, собаками, нартами, ярангами, шкурами и прочим скарбом.

— Я говорил с лыгэвагыргыт, — произнес Эттыне. — На далеком юге живут существа, похожие на людей, но не люди, поскольку палящее солнце выжгло мозги еще предкам их предков, решившим покинуть благословенную прохладную тундру и поменять ее на раскаленный ад воглых лесов из деревьев, чьи иголки похожи на куски кожи. Теперь потомки этих существ устроили большую войну, доказывая, какой из Великих духов лучше и сильней.

Люди стояли в молчании, внимая откровениям шамана, и над тундрой стояла такая тишина, что можно было бы услышать муху, посмей она помешать речи своим полетом. Но мухи не летали над стойбищем. Может потому, что любой из охотников легко собьет святотатственное насекомое броском незнающего промаха копья, но скорее, из-за того, что мухи не водятся в местах, где снег ложится в начале сентября и не сходит до конца августа.

— Настоящие люди знают, — продолжал Эттыне, — что самый главный из великих духов — Кэрэткун, морской хозяин. И нет никого в этом мире сильнее его.

— Мы пойдем на юг, и копьями объясним существам их неправоту, — вскричал молодой охотник из стойбища оленеводов.

Шаман с усмешкой посмотрел на торопыгу и согласно кивнул головой, когда тот полетел на землю, сбитый твердой рукой своего отца.

— Я отрежу тебе уши, — прошипел родитель, — раз они всё равно не слушают старших.

— Похоже, Ваамчо, ваши стада в этот День зашли так далеко на юг, что мозги твоего сына не выдержали и расплавились, — веско сказал Эттыне. — Нет, мы не пойдем в те гибельные края, где день сменяет ночь каждый небесный оборот, а не два раза в год, как заведено Кэрэткуном. Пусть глупые существа и дальше меряются силой своих божков, длиной половых членов и мощью оружия. Пусть совершенствуют способы убийства, достигая невиданных высот. Если они не перебьют друг друга, то когда-нибудь принесут нам все свои достижения.

— Но владеющие столь хорошими копьями захотят убить нас, — снова вскричал сын Ваамчо.

— Ты пытаешься думать, Тынэнкэй, — сказал шаман. — Это хорошо. Но ты не умеешь это делать. Это плохо. Нет, они не захотят нас убить. Они захотят нас подчинить. Чтобы мы добывали для них моржей, а они сидели в наших ярангах и наслаждались ласками наших женщин. Пусть. Мы не будем противиться. Примем их, как гостей. Накормим, напоим и уложим с нашими женами. Свежая кровь полезна для народа. Они будут смеяться, рассказывать о нас анекдоты и учить нас пользоваться их вещами. А потом придет Ночь и Кэрэткун заберет их всех. Ибо существа не догадываются, какими бывают Холод и Ветер. Но это всё произойдет очень не скоро. Лет через тысячу или около того.