Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было [без иллюстраций] - Андрей Балабуха

Не собираюсь слишком долго занимать ваше внимание, отслеживая каждое упоминание об Иване Сусанине в литературе. Достаточно назвать «Словарь географический Российского государства» Афанасия Щекатова, «Словарь достопамятных людей в России» Бантыш-Каменского [312], «Русскую историю в пользу воспитания» С.Н. Глинки [313], учебники Константинова (1820 г.) и Кайданова (1834 г.); в области художественной литературы – думу Рылеева «Иван Сусанин» и драму Полевого [314] «Костромские леса»; на сцене – оперы Кавоса [315] «Иван Сусанин» и Глинки «Жизнь за Царя» (последняя, кстати, была написана с подачи В.А. Жуковского [316])…

Для нас с вами важно сейчас одно. В фигуре нашего героя сошлись все три магических слова: православие (ибо он, разумеется, был православным по вероисповеданию), самодержавие (ибо он стал «спасителем династии») и народность (как-никак, выходец из народа). Столь емкий символ просто не имел права пропасть втуне.

И не пропал. Напротив, как видите, он стал, как признает Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, «любимым предметом для деятелей искусства всех жанров». Впрочем, и для большинства историков – приятное исключение составляли, пожалуй, только Костомаров и отчасти Соловьев.

Путешествуя в 1834 году по России, Николай I дал разрешение на сооружение в Костроме памятника Михаилу Романову и Сусанину – «во свидетельство, что благородные потомки видели в бессмертном подвиге Сусанина – спасении жизни новоизбранного русской землей царя через пожертвование своей жизни – спасение православной веры и русского царства от чужеземного господства и порабощения». Правда, воздвигнут монумент был по проекту В.И. Демут-Малиновского [317] только в 1851 году. Высеченный на цоколе текст гласил: «Ивану Сусанину, за царя, спасителя веры и царства, живот свой положившему, благодарное потомство». На высоком пьедестале застыл юный царь, увенчанный шапкой Мономаха, а внизу притулилась фигура молящегося Сусанина; рядом было помещено несколько слов о нем и воспроизведен текст обельной грамоты 1619 года.

Закат.

Миф советский

Едва в городе укрепилась советская власть, как памятник этот, разумеется, снесли – по решению Костромского совета депутатов от 5 сентября 1918 года: монархическая идея почиталась вредной, а патриотическая – чуждой, ибо о каким патриотизме могла идти речь в преддверии мировой революции. Однако в канун Великой Отечественной войны, когда позади уже были бои на Хасане и Халхин-Голе, когда вовсю шла подготовка к Финской кампании, патриотическая идея понадобилась опять.

И сразу же вернулась на сцену опера Глинки, до того изъятая из репертуара и вообще не упоминаемая. Премьера ее состоялась 2 апреля 1939 года. Правда, старое название – «Жизнь за Царя» – сменилось новым: «Иван Сусанин», а место либретто Жуковского-Розена заняло так называемое советское, вышедшее из-под пера Городецкого [318] и написанное в соответствии с установками, изложенными Самосудом [319] в статье в «Правде» от 4 июня 1937 года: опера должна была превратиться в «глубоко патриотическую народную драму, направленную своим острием против врагов великого русского народа». В итоге получился дивный памятник сталинского искусства. Из советского либретто бесследно исчезли царь и самомалейшие намеки на монархические чувства народа. Взамен опера наполнилась восславлением, как пишет Виктор Живов, «имперского милитаризма, пафосом национального единства, народного героизма, борьбы со злокозненными интервентами, богатства и величия русской земли».

Сусанин вернулся на страницы учебников, но как-то измельчав, утратив высокий символизм и уйдя на периферию сознания. Тот факт, что в 1942 году двенадцатилетний пионер-герой Коля Молчанов повторил сусанинский подвиг в лесах Брянщины, заведя в болото немецкий обоз и даже ухитрившись остаться в живых, как-то мало увязывался с давней историей. Александры Матросовы и Николаи Гастелло говорили уму и сердцу куда больше.

Тем не менее осенью 1967 года в Костроме был открыт новый памятник Ивану Сусанину – теперь уже работы скульптора Н.А. Левинского. Монумент из желтого известняка высотой в 12 метров установлен на Молочной горе. Фигура Сусанина, высеченная из азербайджанского известняка, развернута лицом к Волге, из-за чего символически повернулась спиной к гуляющему по бульвару народу.

Эхо.

Костромской бренд

«Иван Сусанин – главный бренд Костромской области» – формулировку эту придумали сами костромичи; регион всерьез решил зарабатывать на самом известном земляке. Здесь открыты туристический маршрут «Сусанинская тропа» с театрализованным действом и Музей сусанинского подвига; подле Домнинской церкви установлен памятный крест (по одной из версий, герой лежит именно тут); выпускается водка «Иван Сусанин» (ну как без того на Руси!)… Планируется осмотр мест гибели героя с дельтаплана и еще много радостей для тех, кто готов выложить деньги.

Установлено место погребения дочери Сусанина и его внуков – при поддержке администрации Красносельского района там установлены памятники. В Коробове подле руин Предтеченского храма воздвигнут памятный крест. Принято решение о начале реставрации храма в Прискокове. По благословению архиепископа Александра реставрация храма поручена протоиерею Георгию Эдельштейну, на что градоначальник Костромы Борис Константинович Коробов, «сам являющийся прямым потомком Ивана Сусанина» [320], уже выделил от Фонда по подготовке празднования четырехсотлетия дома Романовых 100 000 рублей. Начата кампания по канонизации «спасителя династии». Тут, правда, многие проявляют осторожный скепсис, однако отец Николай Кабанов, настоятель церкви Покрова Пресвятой Богородицы в райцентре Сусанино Костромской епархии, возражает: «До нас не дошло свидетельств о его праведности, однако здесь можно вспомнить князей Бориса и Глеба [321], которых прославили не за то, что они были святыми при жизни. В чине страстотерпца можно было бы канонизировать и Сусанина. За святость подвига. Специалисты, наверное, могут что-то возразить, но обстоятельства гибели нашего земляка красноречиво говорят – великий был человек».

Археологи вовсю ищут могилу – или место гибели – героя. Причем находят. Одно, например, в деревне Исупово; среди первых находок – его нательный крестик. А поскольку во время раскопок обнаружены сотни человеческих останков, теперь предстоит многолетняя работа по установлению, какие из них могли принадлежать Ивану Сусанину. Другое упорно отыскивается в Ипатьевском монастыре, хотя в педантично ведшихся монастырских архивах о факте захоронения героя нет ни слова. В болоте, где якобы утопил Сусанин поляков, тоже найден какой-то скелет. И в лесу, где он ляхов водил, тоже… Впрочем, мало ли скелетов лежит в русской земле?

И все это – лишь малая толика эксплуатации сусанинского имени. Так неужели же вы думаете, будто благолепно уйдет в небытие миф о подвиге, которого никогда не было?

Впрочем, как заметила писательница Мария Арбатова, «Сусанин – это такая здоровая историческая мифология»…

Глава 12.

Последняя хитрость Лиса пустыни

Не тратьте души на никчемные споры,

Пусть прошлое тихо уснет под водой:

Красивая сказка – хоть ложь, да опора,

А правда – извечно чревата бедой…

Белый рыцарь

Сага о нем начала складываться почти сразу по окончании Второй мировой войны – усилиями множества историков и генералов-мемуаристов, не говоря уже о журналистах, писателях и кинорежиссерах, причем отнюдь не только немецких. И уже вскоре плоды их совместных усилий обрели черты завершенного портрета, на котором генерал-фельдмаршал Йоханнес Эрвин Ойген Роммель выглядел примерно следующим образом.

Он родился в Хайденхайме, близ Ульма, 15 ноября 1891 года в хорошей семье – отец был школьным учителем, а мать – дочерью высокопоставленного вюртембергского [323] сановника. Девятнадцати лет от роду одаренный юноша, с младых ногтей грезивший подвигами во имя отечества и воинской славой, был записан кадетом в 124-й пехотный полк и одновременно зачислен в двухгодичное военное училище в Данциге [324] (и это – несмотря на врожденную паховую грыжу!), откуда вышел в 1912 году пехотным лейтенантом. Во время Первой мировой войны сражался сперва на Западном фронте, во Франции, где был ранен и награжден Железным крестом первой степени, а потом на Итальянском, где отличился при штурме нескольких горных вершин, в том числе Монте-Матажур (к этому последнему эпизоду мы еще вернемся). Его деяния не остались незамеченными, и в 1917 году кайзер Вильгельм II за мужество, проявленное в сражении при Капоретто, удостоил капитана Роммеля ордена Pour le merite [325].