Темный страж - Кристин Фихан

Она потянулась к телефону, стоявшему на журнальном столике.

Люциан перегнулся через нее и забрал из ее рук трубку.

— Твое тело начинает меняться, — и вновь его голос абсолютно ничего не выражал. — Твоему телу необходимо избавиться от присущих человеку токсинов.

Он проговорил это тихо, прозаично.

Джексон отшатнулась от него, ее глаза стали еще больше. Она прижала обе ладони к своему животу. Было такое ощущение, что кто-то поднес паяльную лампу к ее внутренностям.

— Что ты сделал, Люциан? Что?

Огонь промчался по ее телу, от чего все ее мышцы сжались, и она обнаружила, что беспомощно падает на пол, испытывая сильнейшую боль, словно при каком-то приступе. Но Люциан оказался быстрее, прижав ее к себе, его сознание слилось с ее, принимая на себя основную тяжесть ужасающей боли, которая волна за волной обрушивалась на ее тело. Джексон могла только цепляться за него, напуганная агонией, медленно скользящей по ее телу.

Казалось, прошли часы, хотя боль начала спадать всего через несколько минут. Маленькие капельки пота покрывали ее кожу, а сама Джексон чувствовала себя больной и, как никогда до этого, изможденной.

— Огонь, Люциан. Я не могу выносить этот огонь. Так больно. Все болит, — даже глаза болели.

Он взмахнул рукой, и пламя погасло. Прохладный ветерок пронесся по комнате, овевая ее кожу. Ногти девушки впились в его руку. Снова началось. Он почувствовал это в ее сознании — нарастающую боль, скручивающую все внутренности, впивающуюся в нее. Люциан пришел в ужас от силы приступа, от которого изогнулось и резко опало ее изящное тело. Не будь его рук, поддерживающих ее, она бы свалилась на пол. Этот спазм был хуже предыдущего, под кожей ее мышцы завязывались узлом и сжимались. Она постаралась произнести его имя, прошептать его, как она делала, когда нуждалась в точке опоры, но не смогла произнести ни слова, даже хрипа. Лишь в своем сознании она кричала и звала его.

Люциан был вокруг нее: вокруг тела и сознания. Он покинул свое тело и вошел в ее. Ее органы менялись, ткани и клетки деформировали. Он делал все, что было в его силах, чтобы облегчить ее боль, но Джексон была слишком хрупкой, очень маленькой, от чего сила приступов буквально разрывала ее тело, а ее мышцы были так напряжены, что превратились в тугие канаты. Он дышал вместе с ней, за нее. Он обнимал ее, когда ее тело избавлялось от последних остатков человеческой пищи, и Джексон снова и снова тошнило. Люциан обмывал ее лицо, удалял капельки крови с ее лба, которыми она потела, и покачивал, когда приступы боли спадали.

Джексон безучастно лежала, собираясь с силами. Она больше не сражалась с болью, ее сознание было пустым. Ее глаза расширились, и она взглянула на него беспомощно, безнадежно, когда очередной приступ начал овладевать ею. Люциан обнаружил, что ругается сквозь стиснутые зубы на древнем языке. Он дождался, пока ее не перестало тошнить, когда последние токсины выходили из организма, и лишь потом погрузил ее в сон.

Пока она спала, он осторожно вымыл ее тело, а затем убрал из комнаты все следы ее мучений. После чего нежно поднял Джексон на руки, прижав к своей груди. Она была такой легкой, такой изящной, ее косточки были такими хрупкими. Люциан зарылся лицом в ее волосы, скрывая слезы, блестевшие в его глазах, обжигающие их. Он пронес ее через подвал в свою спальню и положил в центр постели. Под простыней, которой он аккуратно укрыл ее, девушка была похожа на маленького ребенка.

Люциан присел и в течение долгого времени наблюдал за ней задумчивыми глазами. Когда она проснется, то будет полноценной карпаткой, нуждающейся в крови для поддержания своей жизни. Она будет не способна гулять под солнцем, ее кожа и глаза станут слишком чувствительными, чтобы можно было выносить свет. Будет ли она смотреть на него с ненавистью, с отвращением?

Мужчина выждал еще один час, чтобы убедиться, что она спокойно спит, прежде чем покинул ее. Он оделся, скользя вверх по лестнице и через дом. Ночь была прохладной и ясной, ветер на его лице — свежим. Он вдохнул его, вспоминая истории, рассказанные ему. Тремя быстрыми шагами он поднялся в небо, летя к центру города. Ему нужна была кровь, которой хватило бы для них обоих. Его жертвой станут те никчемные люди, которые рыскают по городу в поисках простаков и думают, что темнота дарит им безопасность и власть. Но он мог видеть их так отчетливо, словно светило яркое солнце.

Он опустился на тротуар и, не останавливаясь, зашагал — высокий, элегантный мужчина, одетый в темно-серый костюм. Он выглядел богато, выделяясь на фоне окружающих его окрестностей. Он не смотрел ни налево, ни направо, делая вид, что ничего не слышит, хотя слышал все, даже тихий разговор, доносившийся из-за постройки на другой стороне улицы. Он слышал звук шагов позади себя. Одного человека, затем второго. Шаги разделились, нападающие на него решили приблизиться к нему с двух сторон. Это были люди, которых он часто использовал на протяжении столетий, те, которые пытались напасть на него в надежде поживиться деньгами. Он всегда позволял им напасть, прежде чем выносил им приговор. Он всегда сначала убеждался в их гнусных намерениях, хотя прочесть их мысли было легче легкого.

Люциан знал их мысли, знал их планы, знал, кто из двоих был главарем — более жестоким, тем, кто нападет первым. Он продолжал идти ни быстро, ни медленно, смотря только вперед, выжидая, когда они сделают первый шаг. Он почти прошел улицу, приблизившись к небольшому проходу между многоквартирными домами, когда главарь набросился на него. Мужчина, оказавшийся большим и сильным, обхватил одной рукой Люциана за шею, втягивая в переулок.

Люциан не сопротивлялся, следуя в том направлении, куда его тянул главарь, пока оба нападающих не скрылись из поля зрения возможных наблюдателей, смотрящих в окна.

В переулке Люциан развернулся, выбил нож из руки главаря и обхватил мужчину своими невероятно сильными руками, останавливая обоих нападающих тихой командой. Два отморозка застыли в ожидании. Он без промедления отпил от каждого из них, не заботясь о том, что они будут чувствовать слабость и головокружение. Ему всегда требовался невероятный самоконтроль, чтобы оставлять мужчин, подобных этим, в живых. Временами, когда он читал их извращенные мысли, ему это казалось почти невозможным. Но он твердил себе, что является стражем карпатцев, что у людей свои собственные законы.

Мужчина не побеспокоился вложить правдоподобные воспоминания в преступников. Они будут помнить о попытке ограбить его, а затем их ожидает черный провал в памяти, который им никак не удастся заполнить. Он оставил их там же, в аллее, лежащими на земле, стонущими и недоумевающими, что с ними случилось.