Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«И теперь те диггеры, которые остались, — повторял Уинстэнли, — соорудили маленькие хижины для ночлега, подобные телячьим стойлам, и возвеселились. Они принимают вред, учиненный их добру, терпеливо и радуются, что они сочтены достойными претерпеть гонения за-ради справедливости. И они продолжают свою работу и засеяли несколько акров пшеницей и рожью, которые уже восходят и обещают плодоносить…»
И опять стихи.
Мы миру истину несем Трудами наших рук. А правда радость нам дает, Хоть много терпим мук…«Засим я кончаю, — писал он, — положив и перо мое, и все мои силы на это дело справедливости. Я писал, я действовал, я спокоен».
Наступал новый, 1650 год. Что принесет он искателям истины и справедливости?
РАНТЕРЫ
недавних пор, а точнее — после разгрома майского восстания левеллеров в Англии появились люди, которых стали называть рантерами. «Рант» по-английски изрекать напыщенно, разражаться тирадами, суесловить, а также шумно веселиться, громко петь, буянить. Когда говорили о «рантерском поведении», под этим понимали пьянство, разгул, неистовство, богохульство, разрушение всех моральных устоев.
С казнью Карла Стюарта, «божьего помазанника», мир, казалось, перевернулся вверх дном и все основания старого строя рухнули. Вслед за тем рухнули надежды на «справедливую республику». Новые правители продолжали угнетательскую политику тирана; в мае они потопили в крови движение левеллеров — борцов за равенство и демократическое устройство. Цинизм и отчаяние, вызванные этим разгромом, и породили движение рантеров.
Разгульными бродягами-рантерами становились обнищавшие ремесленники, батраки, крестьяне, потерявшие землю и имущество в результате войны, поденщики. Возможно, и кое-кто из левеллеров, участников восстания, вынужденных теперь скрываться от властей, примкнул к их веселым сборищам. Вожди рантеров — Кларксон, Коппе, Фостер — называли господа бога «главным левеллером», который придет на землю, чтобы сровнять горы с долинами, высоких с низкими, богатых и сильных с бедными и слабыми.
Рантерские проповедники, вещавшие на церковных папертях, на базарных площадях и в тавернах, дерзко отрицали старую религию — религию папистов, епископа лов (сторонников англиканской церкви) и пресвитериан; они нападали и на индепендентов, и на анабаптистов. Они отвергали Библию, храмы, богослужение. И уверяли, что бог присутствует во всех вещах, он неотделим от сотворенного им мира. «Я вижу, — писал Джекоб Ботумли, один из рантерских памфлетистов, — что Бог находится во всех творениях, в человеке и животном, рыбе и птице, и в каждом растении от высочайшего кедра до плюща на стене». А другие рантеры добавляли: бог — ив кошке, и в собаке, и в этой трубке с табаком, и в табурете.
А раз так — свято все, и нет греха на земле. Рантеры отождествляли добро и зло, добродетель и грех, дозволенное и недозволенное. Чистые, не замутненные предрассудками глаза, уверял Лоуренс Кларксон, увидят, что «дьявол — это Бог, ад — это небеса, грех — святость, проклятие — спасение». Нет действия, нечистого перед богом.
Рантеры бродили по дорогам, проповедовали, собирая деньги со слушателей, а потом пропивали и проедали эти деньги в дешевых тавернах. Вместе с ними шли женщины, и нельзя было понять, кто у них муж, кто — жена, от кого рождаются дети; они совращали жен местных жителей, курили табак, что в те времена было редкостью и вызывало возмущение благочестивых пуритан. Оргии их носили буйный характер: девушки танцевали без одежды, а мужчины пели на мотив церковных литаний похабные песни. Иногда, обедая, кто-нибудь из них разрывал руками кусок мяса и говорил, подражая акту евхаристии: «Сие есть тело Христово, берите и ешьте». И, плеснув пива в огонь: «А это — кровь Христова, пейте ее все».
Осенью 1649 года рантеры появились в Серри, в округе Кобэма. Они призывали конец света, пророчествовали и веселились. «О, царство придет! — восклицали они. — О, день господень придет, словно тать в нощи, внезапно и неожиданно. Господь скажет тебе, нерадивый хозяин: «У тебя много мешков денег, но смотри! Я приду к тебе с мечом в руке и яко тать скажу тебе: давай твой кошелек, давай, живо! Давай, или я перережу тебе глотку!»
Рантеры угрожали сильным мира сего, тем, кто угнетает бедняков: «Я низвергну вашу гордыню, чванство, величие, превосходство и заменю их равенством, единством, общностью… Кара божья обрушится на ваши кошельки, амбары, лошадей; ящур падет па ваших свиней, о вы, жирные свиньи земли, вы скоро пойдете под нож!..»
Обличая власть имущих, рантеры говорили о тяжких бедствиях простого народа, который живет в страшной нужде; сотни бедняков умирают каждую неделю от голода, страдают в зачумленных тюрьмах и грязных подвалах. «Сколь долго еще я буду слышать, — взывали они, — вопли и стоны и видеть слезы бедных вдов, и слышать проклятия из каждого угла; весь народ вопиет: угнетение, угнетение, тирания, тирания, худшая из тираний, неслыханная, противоестественная тирания! О, моя спина, мои плечи! О, десятины, акцизы, налоги и прочее! О, господи! О, господи боже всемогущий!»
Они повторяли, что бог ныне избрал бедных и невежественных, чтобы явить миру свою правду. И, наконец, они отрицали частную собственность. Все наши беды и сама смерть, утверждали они, происходят от частного присвоения. Весь мир, вся земля и ее плоды — общее достояние, и каждый может пользоваться всем свободно. «Отдайте, отдайте, отдайте, — писал Коппе, — отдайте ваши дома, лошадей, добро, золото, земли, отдайте, не считайте ничего своим собственным, владейте всем сообща».
И кое-кому в Кобэме и поблизости — из тех, кого так гневно обличали рантеры, — показалось очень кстати смешать воедино, перепутать их неистовые и сумбурные выступления с движением диггеров, которые тоже ведь осуждали богачей и защищали бедняков, выступали за всеобщее равенство и общность имуществ.
О диггерах пустили слух, что они в своей колонии обобществили не только землю и орудия
