Право на любовь (СИ) - Анна Никитина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постепенно мы начали выезжать за пределы Москвы, но так, чтобы к вечеру вернуться домой. Нас манила романтика путешествий, экстрим, зашкаливающий адреналин и щенячий восторг, который можно испытать, выжимая максимум из «литровой» пули. Как только мы выжали всё с «Явы», нам стало скучно. Это как гнаться за новой и новой дозой. Хочется мощнее. И вот через полгода мы уже пересели на «Хонду». Спортивный мотоцикл. Сильный, мощный, резвый железный конь.
На каникулах мы с братом и нашими друзьями гоняли в Питер на байках. Посещали байк-фесты, открытие и закрытие мотосезонов. Где собирается куча народа с такой же бешенной любовью к байкам. Кто-то был такой же новичок, как и мы, когда только познавали это мир мотоциклов, а кто-то уже был опытнее и мудрее нас. К сожалению, в современном мире представление о байкерах — это нечто иное, как небритые, немытые выпивохи на мотиках, в кожаных косухах, татуировках и замеченные в дебошах и показной крутизной. На самом же деле всё обстоит иначе: это достаточно уверенные в себе люди. Среди них даже встречаются верующие и религиозные. Они достаточно обеспеченные люди, ведь хороший мотик стоит дорого. Да, они немного не стандартно мыслят. Их путь — это свобода, движение и воля.
Да, мотоцикл — это не велосипед. Нужна физическая подготовка и координация своих действий. Но когда перед тобой открывается мир на мотоцикле, это совсем другое чувство. Мир полон дорог. Мир в основном и состоит из дорог. Только вдумайтесь, каждый день дороги так или иначе присутствуют в наших жизнях. То ли мы пешком идём в магазин, на работу или едем на трамвае, машине, самокате. Но каждый божий день мы идём или едем по дорогам.
Дорога из обыденной может превратиться в гипнотическую стихию, когда ты давишь ботинками козявок и дышишь пылью на обочине, когда ты ловишь частый ритм уходящей под тебя прерывистой разметки, щуришься от стробоскопа солнца в тени придорожных деревьев или неотрывно смотришь на точку на горизонте, куда уходит серый асфальт. Переднее колесо неумолимо, как стрелка часов, отсчитывающих жизнь, движет тросик спидометра, счётчик километров мерно тикает дважды в минуту, унося назад по циферке. И ты вроде бы сидишь тут, на сиденье, обитом искусственной кожей, весь такой определённый, с чёткими границами, а вроде бы и нет. Ты — это не ты, нет никакого тебя, есть только совокупность твоих моментальных снимков. Тугой воздушный поток обнимает крепко, как любящий родственник, ревёт в шлеме песней полёта. И асфальт снизу — уже лишь условность, фон для нанесения разметки, придающей смыл хаосу изотропного пространства, в котором ты летишь. Именно летишь, а не едешь. А горизонт вдали создаёт дополнительный ориентир, не давая тебе впасть в иллюзию очень долгого свободного падения.
Есть дороги главные, оживлённые, многополосные, с разделительной полосой или без неё, автомагистрали или крупные шоссе. Именно они радуют такими ощущениями и позволяют в радостном полёте разделить дух ежегодно шальной весны. А есть второстепенные, безлюдные, ценные не сами по себе, а красотами вокруг себя. Сельские пасторали или асфальтированные просеки в густом лесу, тишь на краю подсолнухового поля, ярко оттеняющего бездонность небесной синевы. Или всё вперемешку: луга, болота, редколесье — всё послушно становится в длинный ряд смены картинок. На таких дорогах можно и нужно останавливаться. Как глоток холодной воды оттеняет крепость кофе. Обстановка придаёт больше смысла движению. В движении не заметить, как играет заходящее солнце в листьях берёзы, как тих и ласков ветер в середине сентября, как муравей, лавируя в шероховатостях дорожного покрытия, тащит пшеничное зерно, которое он, по всей видимости, упёр с придорожного пшеничного поля. И как, передразнивая этот уютный звук остывающего глушителя, стрекочут кузнечики в траве.
Отдельного слова стоят дальние поездки. Эти многочасовые медитации с наушниками в ушах и ездой от заправки до заправки. Во время таких перегонов особенно чувствуешь, что весь мир вокруг — твой уютный дом, только без стен и границ. Этого ощущения не сумел перебить даже сильнейший ливень, под который я попал как-то раз в июле где-то между Харьковом и Киевом. Особенно удачно ложатся дальние поездки на степные просторы, а их так немало в родной стране. Есть в этих степях нечто такое, что будоражит ту малую толику кочевой крови, которая наверняка есть во всяком из нас. Какая-то крупная птица торжественно и лениво парит в вышине, словно и не прошло две тысячи лет, и не опоясали степь дорогой, и не из железа сделан твой верный конь. Степь ли, завораживающая далью, приднепровские ли холмы или полесье, шлифующее устремлённый вперёд взгляд двумя плотными стенами древесных стволов. В любом случае в дальней поездке мотоцикл оказывается средством вовсе не передвижения. Он оказывается средством поймать свой дзэн.
На этих теплых воспоминаниях я летел на своем верном друге к любимой. К той, которая ждёт от меня ребенка. Моего ребенка. Наш плод любви. Хоть он сейчас и совсем маленький и ещё только зародился, но я его уже люблю. Паркую своего железного коня и снимаю шлем. Калитка открыта, значит, ждёт. Нахожу любимую в кухне. Тут всё так же, как и в прошлый раз. Только Рина стоит спиной ко мне.
— Я слышала, что ты подъехал. Садись, сейчас чаю налью и всё расскажу, — нервничая, говорит Рина.
— Почему в больнице не рассказала о том, что беременна? — задаю сходу вопрос.
— Не до этого было. Там бабушка. Плюс ты меня потянул на этот тендер, и я разозлилась на тебя.
— Ты не планировала мне говорить, верно? — сканирую её взглядом.
— Нет. Инна настояла.
— Почему? Почему ты не хотела, чтобы я знал? Почему
