Пушинка в урагане (наш человек на троне). Часть 1 - Сергей Юрьевич Ежов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господи, Пётр Николаевич, Вы, сколько использовали самолётов, не сотню же? — вполголоса спросил император.
— Помилуйте, Ваше императорское величество, Вам отлично известно, что бомбардировщиков у нас ровно двадцать четыре. Просто после бомбардировки они возвращаются на аэродром, тут же загружаются боезапасом и возвращаются сюда. Две группы по двенадцать самолётов сделали по три вылета, вот и получилось семьдесят два самолётовылета. Умножаем на триста килограммов бомб, получается, что на плацдарм сброшены двадцать одна с половиной тонна бомб. Перебор, конечно, но посмотрите на французского генерала.
Действительно, высокий, плотный, круглолицый французский военный министр правой рукой вцепился в балюстраду трибуны да так, что его пальцы побелели, и зажатой в правой руке треуголкой он вытирал лоб и залысину. Седые усы генерала Бийо как-то обвисли, а сам он, подавшись вперёд, никак не мог оторваться от картины ужасного разгрома, царящего на таком аккуратном, каких-то два часа назад, плацдарме.
— Эти манёвры ещё и демонстрируют, с какой скоростью мы можем доставлять в выбранную точку свои средства разрушения.
Тем временем поднявшийся ветерок унёс пыль, поднятую взрывами, и дым горящих кое-где пожаров. Аккуратные макеты, изображающие пехотинцев, превратились в мёртвые поля обломков и щепок. Только редкие, чудом уцелевшие макеты торчали, словно чучела на поле. Редуты снаружи выглядели не слишком пострадавшими, зато внутри каждого виднелось по две-три воронки, и все пушки были опрокинуты. Позиции тяжёлой артиллерии выглядели ужасно: они были буквально перепаханы, а половинка ствола одной из пушек, отброшенная метров на пятьдесят за пределы позиции, торчала как столб, воткнувшись в землю. Воображение опытных генералов дорисовывало соответствующее звуковое сопровождение, но царила гробовая тишина, и даже на трибуне минут десять никто не проронил ни слова. Я смотрел на Томаса Джорджа Бэринга, английского морского министра, и зрелище было мне очень приятно: англичанин сохранял невозмутимый вид, но его козлиная бородка едва заметно тряслась. И в глазах был явственно виден ужас. Ещё бы! Умный человек прекрасно понял, что Россия сегодня поставила шах Англии. Мы начали продавать самолёты любому желающему, а сегодня продемонстрировали, какое это мощное оружие. Морскому владычеству Англии приходит конец: теперь её флоты должны держаться подальше от берегов, где располагаются аэродромы её врагов, а своими врагами англичане сделали всех.
Хмуро смотрели французы, кривились австрийцы, а на их фоне контрастом смотрелись довольные улыбки немцев и испанцев.
Ко мне подошел улыбающийся принц Вильгельм, пожал руку и заявил, причём по-русски, хотя и с сильным акцентом:
— Пётр, мой друг, сегодня Вы триумфатор. Ваша идея мирного и военного применения самолётов блестяще реализуется. Это новое оружие защитит берега Вашей Родины, а с Вашей помощью, и нашими трудами — и берега Рейха. Позвольте обнять Вас, я просто не в силах сдержать восторг!
Я с удовольствием обнял Вильгельма, и мы с ним трижды расцеловались. Ничего дурного: в это время так принято.
— Я тоже рад, мой друг. Помните, мы говорили о совместном производстве самолётов? Если Вы не передумали, то мы можем обсудить детали.
— Разумеется, я полон энтузиазма, и мечтаю о совместных трудах на благо наших империй! Со мной Томас Линдеманн, мой юрист, он привёз документы на закупку лицензий, или обмен на наши лицензии, ты ведь говорил об интересе к германским разработкам!
— Именно так, Вильгельм. Мы покажем всему миру пример взаимовыгодного сотрудничества великих держав!
Патетика не во вкусе будущей эпохи, из которой свалился в этот мир я, и это плохо. Мы разучились произносить высокие слова и заменили их низостью и грязью. Мы по капле выдавливаем из себя прекрасные порывы души, чтобы уже на излёте юности оказаться в пустыне пошлости и скепсиса. Мы разучились верить в чистоту даже собственных помыслов, и, как следствие, весь мир окрасился в грязные и мрачные тона.
* * *
Через день состоялось совместное заседание руководителей военного и морского ведомств, в присутствии императора и цесаревича. Я, Можайский, Степанов и Иванов тоже там присутствовали, поскольку речь шла именно о нас, а точнее, о создании нового, нигде ещё не существующего рода войск — Военно-Воздушного Флота.
Я зачитал доклад с обоснованием необходимости Воздушного Флота, как части Вооружённых Сил Российской империи, и был выслушан вполне доброжелательно. Затем был доклад Можайского о финансировании авиации, и присутствующие с интересом узнали, что пока на наше обеспечение казна не потратила ни копейки. Даже прошедшие манёвры были проведены за наш счёт, включая и утопленные корабли: их мы собирались поднять и продать на разборку. Собственно, мы даже топили их как раз с учётом последующего подъёма.
Разногласия возникли сразу, как только зашла речь о принадлежности Воздушного флота.
Моряки тут же заявили свои права на руководство, и аргументировали вполне здраво: дескать, у истоков стояли моряки, род войск насквозь технический, и даже подготовка пилотов сродни морской: тут и штурманское дело, и тактические приёмы схожи…
Сухопутчики снисходительно отмахнулись: дескать, техники в современной армии тоже немало. Ориентирование и картография с топографией вовсе не чужды военному человеку, а тактика на суше столь разнообразна, что мудрено не сыскать схожего с применяемой летунами. А что до основоположников, то моряки поначалу создали совершенно нелетучего кадавра, а пришли сухопутные умники, и всё наладили как надо.
Моряки на это им ответили… Словом, за столом шёл обычный трёп начальников, желающих подгрести под себя новое «вкусное» направление.
— Господа! — прервал пустопорожнюю болтовню император — Вам прекрасно известно, что создатель Воздушного Флота,
