Избранное. Том 1 - Станислав Константинович Ломакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На вокзал мы приехали за полчаса до назначенного подполковником времени. Лена неожиданно засобиралась домой, она попросила меня нагнуться к ней, а когда я это сделал, не подозревая ни о чем, она при всем честном народе поцеловала меня в губы, по– настоящему. Она нежно прижалась ко мне и прошептала: «Ты еще не знаешь себе цены, с тебя надо изваять скульптуру. – И еще раз поцеловала. – Это тебе на прощание, чтобы помнил ленинградку Лену, а ты все-таки дремучий, но я верю, что ты добьешься многого в жизни», – сказала и растворилась в толпе.
Поцелуй Лены был первым в моей жизни. Действительно, дремучий! Я даже не подумал попросить у нее адрес, не расспросил ничего о ней, не знаю даже фамилии, – сказал в заключение своей исповеди Семен Павлович. Вот на этом поцелуе и просыпаюсь каждую ночь, и не сплю, мысленно проецируя наши отношения с Леной. Будь я немножко поопытней в тот момент, то, как знать, может быть, Лена стала бы моей судьбой». Свою дремучесть Семен Павлович выкорчевывал – как он говорил – в течение всей жизни, не делая для себя послабления в дни радостей и в дни невзгод.
Будучи по роду деятельности связанным с техникой, он проявлял непонятный для окружающих его людей, и прежде всего коллег, интерес к гуманитарным наукам. Своим сослуживцам Семен Павлович говорил: «Наивысшим образом развивают интеллект только философия и искусство, все другие науки дают необходимые знания в той или иной сфере деятельности». Он считал, что интерес к философии и искусству, литературе помогает ему в основной деятельности, т. е. в самолетостроении. Куда бы ни забрасывала его судьба, он неизменно находил книги по истории философии и искусству, без которых не мыслил своего существования. Его личная библиотека поражала своей уникальностью, а его энциклопедическая образованность вызывала зависть всех, кто общался с ним.
Семен Павлович учился каждый свободный час, помня о своей дремучести. Он самостоятельно овладел английским, немецким, итальянским, французским, испанским языками, чтобы читать труды по искусству и истории философии в подлинниках.
Доктор технических наук, лауреат Государственной премии СССР, крупный специалист в области самолетостроения Семен Павлович Тюхаев и сейчас – в снах – вспоминает девушку Лену из Ленинграда, свою дремучесть в молодости и тот весенний заплыв тридцатилетней давности по реке Неве, который, может быть, заставил его поверить в то, что человек может все – стоит ему только захотеть.
ЭКСТРЕМАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ
Виктор Васильевич Шершенев, профессор, еще не старый человек, стал иногда в своих лекциях по философии в университете иронизировать над современной молодежью. Нет, это было не морализаторство типа «вот в наше время». Нет, он не вставал в позу духовного отца-пастыря, не делал назиданий, не учил студентов, как надо жить. Профессор понимал, что каждое поколение переживает свои трудности, а людей, с возрастом идеализирующих свое время и не согласных с некоторыми нравами и отношениями у части молодежи, всегда было много. Достаточно вспомнить диалоги Платона, написанные еще до новой эры. В этих диалогах Платон в уста своего учителя Сократа вложил слова, которые мало чем отличаются от сегодняшних сетований на то, что молодежь стала хуже, чем в «наше время». Основных претензий к современной молодежи у профессора было две – ее пассивность и сытость. Испытание сытостью он считал не меньшим злом для молодежи, чем испытание голодом. Пассивность молодых людей, по мнению Виктора Васильевича, является производной от сытости. Профессор бичевал мещанство, цитировал по памяти М. Цветаеву, Вл. Солоухина, Ю. Кузнецова. Но иногда говорил, словно успокаивая себя, после очередного искреннего негодования против «вещизма»: «Вы же не виноваты в том, что стали потребителями, объективно не виноваты, мы, взрослые, сделали вас такими, не всех, конечно, но мы вам обеспечили комфортную жизнь, опекая и оберегая от всяких трудностей, которые с избытком сами испытали. А перестроечные годы сориентировали у вас дух предпринимательства и накопительства. И эта идеология властно вторгается во все сферы нашей жизни. И особенно этой идеологии более всего подвержена молодежь.
Мещанин, хапуга, лентяй сами по себе не возникают, функция человека, – говорил профессор, – не приходит извне, она обусловлена, т. е. детерминирована теми отношениями, в которых оказывается человек. Вы помните известное суждение, никем не опровергнутое: «Обстоятельства в такой мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства». Мы должны изменить обстоятельства. Что я имею в виду? Против сытости, мещанства мы должны выработать иммунитет, и таким иммунитетом для нас должна быть духовность, нравственное самосовершенствование человека. Как природа является источником вдохновения для художников, поэтов, источником человечности, так труд, книга, постижение культурных ценностей являются духовной основой человека. Необходимо изменить систему ценностей, отдав предпочтение не потребительским, а духовным».
Однажды во время лекции, когда Виктор Васильевич комментировал острую статью о «вещизме», опубликованную в «Литературной газете», кто-то из студентов, прервав профессора, сказал: «Виктор Васильевич, вот Вы катите бочку на молодых потребителей, а каково было Ваше поколение студентов? Расскажите нам, как Вы жили, чем жили, каковы были Ваши интересы». «Охотно это сделаю, – сказал Виктор Васильевич, – но только не на лекции, а на очередном вечере вопросов и ответов в общежитии, напомните мне об этом». Студенты напомнили. И в один из вечеров Виктор Васильевич предстал перед студентами в неофициальной обстановке. Собрались в красном уголке общежития, где на столе красовался самовар, а рядом – гора печенья и конфет. Это не был официальный вечер вопросов и ответов. Был задан один вопрос: чем и как жило студенчество университета 20 – 25 лет назад.
Начал профессор с того, что поколение, к которому он принадлежал, пришло в университет в 70-е годы, многие из ребят отслужили в армии, поработали на производстве. Это студенты,
