Паладин - Симона Вилар

— Пока человек живет, что только не переполняет его душу, — вздохнул Маврикий. — Человек слаб и подвержен козням дьявола. Какие мелочные заботы порой тревожат его, какие суетные устремления! Ты великий человек, король Ричард, но ты должен понимать, что подобных тебе немного, а простым людям нужно что-то попроще. Вон за тобой стоит человек, не посмевший приблизиться. Что его волнует?

Ричард оглянулся на смущенно переминавшегося у входа в пещеру парижанина.

— Что волнует? — повторил король. — Не так давно он упрекал меня в нерешительности, что я не веду войска на Иерусалим.

— А зачем ему Иерусалим? Да, находясь среди людей одной с ним веры, он говорит, что прибыл сюда ради священной войны. Но мысли его… Какие-то мешочки с пряностями, что он хранит в своей суме, радуют его куда больше возможности помолиться у гробницы Иисуса Христа. Какой-то жемчуг, который он рассчитывает продать и обогатиться. Этот человек пришел сюда, ссылаясь на благую цель, но в душе алчет не столько славы Господней, сколько наживы. Таким ли людям отдать Святой Град? Ведь иметь веру — это почти то же самое, что иметь крылья. А люди привыкли ходить по земле, не думая о душе, считая, что вера — это что-то не столь важное, как каждодневная пища и теплая постель. Они хотят получать награду. Вот и дай им это.

— Я и так им плачу. Что я еще могу им дать… Если я правильно понял твои слова о награде.

Старик прикрыл глаза и сделал глубокий вздох.

— Через несколько дней ты одержишь неожиданную победу, Ричард. Но не под стенами Святого Града, а у так называемого Круглого водоема под Хевроном. И там твои люди получат то, ради чего многие из них прибыли в далекую Палестину. Это умерит их пыл, пусть и оставит недовольными их души. Да, они будут по-прежнему роптать на тебя, ибо всегда находят, в чем обвинить своих предводителей, однако все же они смирятся. Тогда ты будешь волен поступить так, как сочтешь разумным. А сейчас ты считаешь более важным и разумным защищать то, что было получено тобой по праву рождения.

Ричард вздрогнул. Откуда этот отшельник из глухой пустыни знает, что он ни днем, ни ночью не находит успокоения, волнуясь о своем троне? Он и впрямь провидец? Ричард был слишком циничен в душе, чтобы вот так сразу поверить, что этот отшельник, проводивший дни в этой глуши со своими козами и сухими травами, может понять всю ответственность коронованной особы.

— Благой отец, как я понял, ты позвал меня для того, чтобы я отказался от похода на Иерусалим. И это разбивает мне сердце. Одному Господу ведомо, сколько надежд я возлагал на этот поход. Я христианин, и душа моя болит, оттого что Храм Гроба Господнего находится в руках неверных и лишен притока паломников, какие бы восславили Иисуса Христа в Святом Граде.

— Так это все, что тебя волнует? Тогда приложи усилия, чтобы христиане могли входить в Иерусалим с молитвой, а не с мечом. Это как раз то, что ты вполне можешь им дать. Нынешний правитель сарацин не будет тебе препятствовать, если сумеешь найти к нему подход. А чтобы ты был уверен в своих силах, я дам тебе то, что храню уже почти пять лет, дожидаясь того, кто достоин будет это принять. Именно тебя я считаю достойным получить эту реликвию.

С этими словами Маврикий приподнялся, белый бурнус чуть соскользнул с него, открыв изможденное тело, торчащие ребра и впалый живот.

— Вон там, — указал он исхудалой рукой в сторону алтаря, — за распятием… Пять лет назад я был свидетелем, как конница сарацин промчалась по песку, где двое тамплиеров закопали величайшую святыню христиан. Да, я был там, король Ричард, был при Хаттине и видел, как было погублено королевство Иерусалимское. Не важно, как я там оказался… так же, как и все, кто надеялся на победу, а увидел кровавый закат. И на моих глазах копыта сарацинских коней разбили то святое древо, на котором страдал Спаситель.

— О, раны Господни! Так неужели мы лишились Святого Креста! Сарацины растоптали его!.. Да за одно это я готов буду сражаться с ними, пока дышу, и они ответят мне…

— Месть надлежит оставить Господу! — прервал короля отшельник, голос которого прозвучал неожиданно громко, а в его темных глазах мелькнул гневный блеск. Но он тут же откинулся на спину, и губы его стали тихо шевелиться — старик шептал молитву.

Ричард медленно поднялся и приблизился к алтарю. За распятием, сказал ему Маврикий. Ричард приподнял свечу и, оглядывая стену, заметил, что камень, на котором оно висело, явно вставной. Он протянул руку, когда услышал, что отшельник его зовет.

— Король, ты увидишь лишь то, что мои слабые руки смогли принести с кровавого поля боя под Хаттином. И с тех пор я живу, оберегая его, молясь и не вкушая иной пищи, кроме трав, иного питья, кроме воды. Я грешен, чтобы обладать таким сокровищем, и я нерешителен, чтобы во всеуслышание объявить, что владею им. Но ты-то силен, Ричард Английский. И моим последним деянием в миру будет передача этой святой реликвии тому, кто достоин ее. А сейчас позови своего спутника, — неожиданно приказал он.

Ричард был удивлен. При чем тут этот Тибо-парижанин, если Маврикий недавно сам не очень-то лестно отозвался об этом крестоносце? Но старик словно угадал его мысли.

— Святой Крест очищает душу и дает благость. Твоему спутнику-крестоносцу это не повредит.

Тибо, все время топтавшийся в стороне, нерешительно приблизился по знаку короля. До этого он лишь изредка улавливал, о чем разговаривали король и святой старец, и очень разволновался, услышав, что отшельник рассказывает королю о его жемчужинах. «Как отшельник узнал о моем богатстве? Что они задумали?» — гадал Тибо, снимая со стены распятие, а потом, сопя и напрягаясь, стал выдвигать камень из стены.

Ричард стоял рядом, светя ему огнем, но вот в нише за камнем показался кусок какой-то доски, свеча задрожала в руках короля, и Тибо увидел, как Львиное Сердце опустился на колени и стал читать Te Deum.

И тут Тибо догадался. Его пронзила дрожь, сердце стало биться гулко и глубоко, на глаза навернулись слезы. Плача и раскачиваясь, он опустился на колени подле короля и стал вторить ему сквозь сотрясавшие его рыдания.

— Прости меня, Господи, прости! — стонал Тибо, когда Ричард уже поднялся и протянул руки к кресту.

Ричард колебался только миг, не зная, смеет ли он просто так взять святыню в свои руки. Но старик на ложе сказал: «Смелей», и король решился. Правда, предварительно надел перчатки: ему казалось кощунственным прикоснуться к древу, на котором страдал Спаситель.

Позже, когда Ричард с величайшей осторожностью передал святыню магистру Гарнье и своим спутникам, он снова вернулся к отшельнику.