Метод 15/33 - Шеннон Керк

— Тодд, я очень сожалею об этом происшествии с Фрэнки. Он мой друг, и мы с мамой просто стараемся его немного подбодрить. Прошлой ночью у него умерла бабушка, и, насколько я знаю — Фрэнки, я прав? — «Три мушкетера» — это были ее любимые батончики. Фрэнки, я прав? Что ты собирался сделать? Положить батончик в ее гроб?

Выступи с подобной речью любой другой мальчишка его возраста, его бы подняли на смех. Но из уст Ванти, и это очень трудно объяснить, это прозвучало, как будто он был знаком с Тоддом всю свою жизнь и считает его человеком, заслуживающим уважения, точно таким же, как и он сам. Равенство — вот что излучает Ванти и чему он научил меня, потому что я не перестаю изучать его приемы. Ощущение равенства нейтрализует, а затем покоряет людей. Я предполагаю, что подобное поведение им льстит, и как только они попадаются на этот крючок, их покоряют внешние данные Ванти, потому что они начинают радоваться тому, что у кого-то настолько красивого нашлось время, чтобы с ними побеседовать.

Закончилось все тем, что Тодд заплатил за злополучный батончик.

Мне никогда не удавались штучки Ванти. Он как растопленный шоколад на поверхности торта — идеально облегающая сладкая глазурь.

Рассердилась ли я, когда он солгал? Нет. Существуют проблемы. И существуют решения. Проблемы и решения. Если бы с нами был Ленни, стрелка морального компаса могла повернуться в другом направлении. Но поскольку его там не было, мы поддержали решение Ванти. И стали сообщниками.

Ванти лицемерен? Я так не думаю, но я за ним наблюдаю. И я за него переживаю. Я думаю, что на самом деле у него очень любящее сердце, но я хочу знать это наверняка.

У нас с Ванти уже очень давно есть две общие, понятные только нам двоим шутки. И еще миллион шуток, которые появились сравнительно недавно, но которые, кроме нас двоих, тоже никто не понимает. Мы с ним очень много смеемся. С самого младенчества он привык к тому, что по вечерам я сижу у его кровати и либо читаю ему, либо просто с ним беседую, пока его не сморит сон. Я знаю, что Ленни слушает как наши серьезные разговоры, так и наше хихиканье, прижавшись ухом к стене, отделяющей нашу комнату от спальни Ванти. Меня успокаивает то, что это успокаивает Ленни. В конце концов, он ангел, который держит ладонь на моей голове.

Одна из наших давних шуток заключается в том, что, прежде чем начать читать ему на ночь, я произвольно назначаю длительность чтения, а затем устанавливаю таймер, который в указанное время начинает вибрировать у меня в кармане. К примеру, я говорю: «Я буду читать 21,5 минуты». Когда включается таймер, я замолкаю, притворяюсь, что собираюсь исполнить обещание, и закрываю книгу, неизбежно обрывая себя на середине сцены, предложения или мысли. Когда я сделала это в первый раз, Ванти было всего пять лет и он расплакался, потому что был очарован повествованием и подумал, что я собираюсь заставить его ждать до следующего вечера. И хотя я всего лишь сделала вид, что прекратила чтение, а на самом деле это была шутка, я испытала облегчение от того, что мой малыш так проникся историей, что из его глаз полились самые настоящие слезы. Потому что это означало, что он не такой, как я. Что он не будет, подобно мне, отгорожен от мира. В следующий раз, когда я замолчала по сигналу моего произвольно выставленного таймера, он рассмеялся над моей неуклюжей шуткой над собственной педантичностью, в которой меня на самом деле довольно часто обвиняют. Ванти понял, что я поддразниваю скорее саму себя, чем его. И это его насмешило. И меня тоже. И мы каждый раз над этим смеемся. Я надеюсь, что мы не забудем эту нашу очень личную шутку, даже когда мне исполнится шестьдесят и он будет приезжать ко мне в гости и привозить с собой моих внуков.

Еще одна наша давняя шутка заключается в том, что иногда, находясь на людях, мы начинаем делать вид, что говорим по- французски. Ну, у Ванти столько обезоруживающей харизмы и обаяния, что все и в самом деле верят в то, что он говорит на настоящем французском языке. Однажды у него даже француженка на ломаном английском языке поинтересовалась, из какой он провинции! Но хотя мне нравится дурачиться вместе с Ванти, развлечения ради и для укрепления нашей обособленной от всех жизни, на самом деле повышенные социальные возможности Ванти начинают меня беспокоить. Я опасаюсь, что из-за них он так же изолирован от мира, как и я, только на другой манер. Я не могу сказать, что означает для него это искусство, как он будет его применять, а также — хорошо это или плохо. В том, что касается Ванти, я изо всех сил пытаюсь не скатиться в свою привычку делить все и вся на черное и белое. Вместо этого я прилагаю все усилия к тому, чтобы позволять ему расти и развиваться самым естественным образом. Но мне начинает казаться, что некоторые его стороны необходимо укротить, сгладить или обуздать. Неужели это правильно, что читать язык тела для него так же естественно, как дышать? Это нормально, что он заставляет всех притихнуть, всего лишь пройдя мимо и заглянув в комнату? Мне не послышалось, что директор школы только вчера сказала мне, что ее консультативный совет состоит из президента родительского комитета, завхоза и Ванти?

Несмотря на исключительные способности Ванти в общении с людьми, в нашем семейном трио по-прежнему именно Ленни помнит все дни рождения родственников и знает, какие рождественские подарки необходимо покупать для бабушек с дедушками и друзей. Ванти не идет к людям, они сами к нему приходят. И мне тревожно при мысли о том, что на самом деле это пугающее, хотя и полезное свойство. Но, возможно, я просто одержима страхами относительно всего, что могло бы повредить моему драгоценному мальчику, а на самом деле с ним все в полном порядке. Успокоюсь ли я хоть когда-нибудь, смогу ли сохранять невозмутимость как в его присутствии, так и в его отсутствие? Вот он опять стоит передо мной и с деланной досадой закатывает глаза, в которых светится любовь ко мне.

— Быстро дуй в лабораторию и разберись с образцами земли. И если тебе задали уроки, то лучше сделай их сейчас, мистер Умник. Нам предстоит много работы. Ах да, на ужин у нас домашние буррито — их готовит папа. Так что, похоже, тебе опять удалось добиться своего, потому что я его предупреждала — если он сделает эти чертовы футбольные мячи еще раз, я лучше уморю себя голодом. — Ванти поворачивается, чтобы уйти, но я его останавливаю, потому что не готова его отпустить. — И вот еще: завтра из Саванны приезжает прабабушка, так что позаботься о том, чтобы в выгребной яме, которая служит тебе спальней, было чисто. — Я жестом показываю, чтобы он заходил в дом. — И если сегодня вечером ты хочешь обсудить «Сто лет одиночества», я готова. Я прочитаю тебе свой любимый отрывок. Это займет в точности 1,2 минуты.

— Джун-а сэин ква а тви, — на очень убедительном тарабарско-французском языке отвечает он.

— Ага, ага, я тоже тебя люблю. А теперь иди.

Я смотрю вслед своему прекрасному и невозмутимо-безмятежному мальчику, который скрывается за дверью штаб-квартиры «15/33». Я начинаю срезать увядшие листья с волнистых фиолетовых петуний в голубых горшках у входа, чтобы справиться с предательски-грустной дрожью в подбородке. В следующем году он уедет в колледж, — напоминаю я себе.

Любить другого человека так сильно, что, когда ты на него смотришь, у тебя сердце рвется на части. Вот что такое иметь ребенка.

Я говорила, что должна рассказать о трех моментах. О Ленни. О своей компании. А теперь о последнем и, разумеется, наименее значимом. О Брэде.

Ванти, Ленни и Нана — это трое людей, для которых я никогда не выключаю Любовь. Для них ее переключатель всегда находится во включенном положении. Для других я включаю ее лишь на время. Но есть и такие, для кого я ее не включаю никогда, испытывая к ним только всепоглощающую и бесконечную ненависть и даже отчетливую жажду убийства. Если бы не ангельское прикосновение Ленни к моей голове, нескольких человек на этой планете уже давно не было бы в живых.

В «15/33» начинается новый день. В последний раз отполировав эту рукопись, которую можно будет извлечь и опубликовать только после моей смерти, я запираю ее в сейф и вижу, как к нашему зданию подкатывает машина Лиу. Жена Лиу, Сандра, спрыгивает с пассажирского сиденья их «Форда Ф-150», единственного автомобиля, который соглашается водить Лиу. Мне кажется, с тех пор, как мы с ним познакомились, это уже четвертый. Сандра корчит ему смешные рожицы, спрашивая у него, какая из них лучше всего демонстрирует мужскую реакцию на жевание «дерьмового бургера». Она, как всегда, работает над каким-то новым проектом.

Лично я считаю, что человек, откусивший кусок дерьмового бургера, будет похож на кошку, пытающуюся отрыгнуть клубок шерсти. Поэтому, когда Сандра подходит к красной кухонной двери «15/33», я мастерски изображаю кошку, вырыгивающую комок шерсти. Мой собственный кот, Стиви По, неодобрительно мяукает при виде моего кривлянья. Он разлегся во всю длину, демонстрируя свое изумительное отвислое пузо и раздраженно вытягивая ленивые лапы, потому что я потревожила первый из его тридцати дневных снов. Серая шерсть торчит во все стороны из-под его тела. Возлежа на своем бирюзовом коврике перед небесно-голубым домиком, он напоминает фараона. Стиви поистине невыносим. Он прыгает мне на лицо, когда я сплю, громко требуя порезанное куриное филе и тунца вместо обычной кошачьей еды. Мне некого винить в этом, кроме себя. Я всегда благоговела перед тем, как искусно кошки демонстрируют свое презрение почти ко всему на свете, как небрежно они сбрасывают со счетов даже руку, которая их кормит. Так что я исполняю практически любые желания Стиви. Но в качестве мести за это я цепляю на его фиолетовый ошейник розовые колокольчики.