До белого каления - А. Квиннел

О том, что стало с выкупом, он ничего не знает. Им только приказали схватить девочку, а потом держать ее в доме в Нигуаде.

Все это дело с самого начала пошло наперекосяк. Фосселла сказал им, что при девочке будет телохранитель, с которым особых проблем не возникнет. Дориго было приказано пару раз выстрелить в воздух, чтобы его припугнуть. Все они действовали крайне небрежно.

– Кто насиловал девочку?

– Сандри, – раздался немедленный ответ. – Он очень разозлился, потому что Дориго был его близким другом. Он вообще большой любитель молоденьких девочек, а та, которую мы взяли, дралась и расцарапала ему рожу.

Раббиа нервно облизнул пересохшие губы.

– А ты? – последовал бесстрастный вопрос. – Ты ее тоже насиловал?

После продолжительной паузы Раббиа чуть заметно кивнул. Когда он заговорил, голос его дрожал.

– Да… но уже после Сандри.

Он бросил взгляд через стол. Человек сидел совершенно неподвижно, думал он, казалось, совсем о другом. Последовали новые вопросы.

– Кто-нибудь еще вам в этом помогал?

Раббиа покачал головой.

– С ней только мы вдвоем оставались. От скуки мы готовы были на стену лезть. По нашим прикидкам все должно было продлиться несколько дней, но из-за проволочек с выкупом нам пришлось проторчать в том доме больше двух недель.

– Значит, ты насиловал ее несколько раз?

Раббиа уперся в грудь подбородком. На лбу его выступили крупные капли пота. Запинаясь, он ответил хриплым шепотом:

– Да… делать там все равно было нечего… она была очень красива…

Он смолк, поднял глаза и увидел, что через стол на него смотрит смерть.

– И как на это отреагировал Фосселла?

– Он был в бешенстве. Девочка умерла случайно. Фосселла страшно психанул. Он обещал по десять миллионов лир каждому, но ничего не заплатил ни мне, ни Сандри.

Человек по другую сторону стола вкрадчиво спросил:

– Значит, не заплатив вам за работу, он решил вас этим наказать?

Раббиа кивнул, капли пота стекали по его лицу и капали с подбородка.

– Нам еще очень повезло: ведь Сандри – племянник Фосселлы, сын его сестры.

Мужчина взял ручку.

– Хорошо, – мягко сказал он. – Вам тогда действительно здорово повезло. Теперь давай-ка потолкуем о Сандри.

Он вытащил из Раббиа каждую мелочь: с кем Сандри общается, где проводит время, какие у него привычки. После этого разговор перешел на Фосселлу, и Раббиа так же подробно рассказал все, что знал о боссе.

В какой-то момент он пожаловался на боль в руке.

– Не переживай, – сказал человек. – Долго тебя эта боль мучить не будет. Расскажи мне теперь о Конти и Кантарелле.

Но об этих мафиозных авторитетах первой величины Раббиа знал немного. Кантарелла, насколько ему было известно, вообще редко покидал виллу Колаччи, он сам никогда с ним лично не встречался.

– А вот Фосселла часто туда ездит, – сказал он, – и с Конти в Риме встречается не реже раза в месяц.

Больше вопросов не было. Человек закрыл блокнот, надел на перо авторучки колпачок.

Раббиа охватил панический ужас. Он снова начал что-то бормотать о Сандри и Фосселле, но человека за столом это уже не интересовало. Он медленно поднялся со стула и засунул руку под пиджак. Раббиа увидел пистолет, и поток его красноречия иссяк. Больше он боли не чувствовал. Словно загипнотизированный, бандит смотрел, как человек привинчивает к дулу пистолета глушитель. Он не отводил взгляд от оружия, видел, как пистолет поднялся до уровня его лица и приблизился к нему. Чуть ниже левого глаза он ощутил холод стали и услышал негромкий голос мужчины в последний раз:

– Теперь, Раббиа, я отправлю тебя в ад. Скучать ты там долго не будешь – скоро встретишься с остальными.

У Гранелли, как всегда в пятницу вечером, было полно народа.

В глубине ресторана за уютно расположенным в небольшой нише столиком в одиночестве обедал Марио Сатта. Он целиком и полностью разделял известное мнение о том, что обедать в ресторане лучше всего вдвоем – вместе с официантом.

Сатта принадлежал к тому типу мужчин, которые привлекают к себе внимание. Вот и теперь, когда он разделывался с великолепно приготовленной курицей, несколько эффектных дам, сидевших за разными столиками, время от времени бросали в его сторону весьма откровенные взгляды. Даже в стране, диктующей моду на мужскую одежду, он выглядел необычайно элегантно: на нем был прекрасно сшитый темно-серый костюм и небесно-голубая сорочка с широким шелковым галстуком коричневатых оттенков. Свет, искрясь и играя, отражался от браслета его плоских часов марки «Патек Филипп».

У Сатты было удлиненное, загорелое лицо, орлиный – с небольшой горбинкой – нос.

Сатту можно было принять за удачливого актера, известного кутюрье или пилота сверхзвукового реактивного лайнера.

На самом деле он был полицейским, хотя его мать, уже далеко не молодая светская дама из древнего аристократического рода, услышав такое определение, сморщилась бы и обязательно поправила бы того, кто так его назвал.

– Полковник карабинеров, – ледяным тоном сказала бы она.

Так оно и было в действительности. Несмотря на свою относительную молодость – тридцать восемь лет, – Марио Сатта уже имел этот высокий чин. Злые языки поговаривали, что быстрому повышению по службе он обязан необычайно широким связям матери, хотя нередко даже враги – а их у него было немало – признавали его высокие профессиональные качества.

Но что ни говори, он был полицейским, и мать его не переставала удивляться, почему он выбрал такую странную профессию, когда она могла распахнуть перед ним все двери – как в политику, так и в бизнес.

Старший сын в свое время поразил ее тем, что стал хирургом, уважаемым коллегами и пациентами. В принципе, ее мнение о профессии врача было высоким, но синьора Сатта считала это ремесло удручающе скучным. И тем не менее оно стояло в ее табеле о рангах неизмеримо выше, чем работа полицейского. Марио сам часто думал о том, что определило его выбор. Может быть, изрядная доля цинизма, составлявшего одну из главных черт его характера. Действительно, откуда, как не из кабинета полицейского так хорошо видны недостатки, глупость и чванство коррумпированного общества его страны?

Тем не менее, несмотря на его цинизм – а может быть, именно благодаря ему, – Сатта был хорошим полицейским. Честным, порядочным, неподкупным, чему, конечно, способствовало и его крупное состояние. Кроме того, он обладал аналитическим умом и неуемной энергией, поэтому всегда успешно расследовал те дела, за которые брался.

Работа составляла одну из четырех ведомых ему страстей. Остальными тремя были изысканные блюда, молодые женщины и игра в триктрак. Марио Сатта был искренне доволен прожитым днем, если выполнялось несколько условий: ему удавалось удачно поработать утром, пообедать в одном из лучших миланских ресторанов; днем повозиться с обширной картотекой на преступников, которую он вел уже несколько лет; после службы в элегантно обставленной квартире приготовить потрясающий ужин для себя и очаровательной дамы, умной настолько, чтобы после еды сыграть с ним в триктрак и не поддаться. Однако позже она обязательно должна была ему уступить в постели, где от нее требовалось существенно меньше умственного напряжения, чем от игры в триктрак.

Последние четыре года службы – после того, как он обратился с прошением о переводе в отдел по борьбе с организованной преступностью, и просьба его была удовлетворена – доставили полковнику глубокое удовлетворение. Сатте всегда хотелось проникнуть под покров тайны, окутывающей преступный мир, и он нередко ночами просиживал долгие часы, пытаясь вникнуть в его секреты и взаимосвязи.

Первые три года полковник собирал информацию, сравнивал, оценивал, взвешивал, из разрозненных имен и событий пытался создать истинную картину того, что в действительности происходило в этом скрытом от посторонних взоров мире. Он отслеживал связи между городами севера и юга Италии, между организацией проституции в Милане, изготовлением и незаконной торговлей спиртным в Калабрии и транзитом наркотиков через Неаполь.

Через три года он знал о мафии больше, чем любой другой посторонний, равно как и подавляющая масса тех, кто имел к ней непосредственное отношение. Его помощник Беллу часто шутил, что, если бы Сатта решил переметнуться на противоположную сторону, он мог бы сразу же включаться в новую работу – в предварительной стажировке не было никакой необходимости.

В течение последнего года Сатта стремился применить свои теоретические знания на практике. Именно он стал инициатором расследования о широко нашумевшем скандале вокруг огромного сталелитейного комплекса в Реджо и даже смог засадить за решетку одного из заправил мафии – самого дона Моммо. Жаль только, что всего на пару лет.

Последнее время его внимание было сосредоточено на двух основных кланах – Абраты и Фосселлы, которые орудовали в Милане. Сатта терпеливо собирал доказательства их причастности к проституции, коррупции и торговле наркотиками.