Кронштадт - Евгений Львович Войскунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я что же, не по-хозяйски смотрел, командир? Хоть вы и собирались меня стрельнуть в Таллине, но я-то помню, что вы меня из моря выловили. — Чернышев увидел Надю на стенке: — Ты за мной, Надя? Сейчас. Договорю вот со спасителями своими.
Козырев тоже посмотрел на Надю, поздоровался.
— Здрасьте, — холодно отвечает она.
— Вот что, приглашаю вас обедать, — говорит Козырев. — Идите сюда, Надя. Прошу, Василий Ермолаич. Закончим разговор за обедом.
Надя выжидательно смотрит на отца. Тот, как видно, колеблется. Потом:
— Да я уж вам по корпусной части все сказал. Опять же повторяю: все, что сможете, своими силами делайте. Плохо с рабочими руками, ясно вам? А за приглашение спасибо, командир. Не такое время сейчас…
— Тарелка супа на корабле найдется.
— Нет, — качает головой Чернышев. — До свиданья вам. Медленно сходит он на стенку, медленно бредет рядом с Надей в сторону корпусов заводского «квадрата». Козырев и Иноземцев смотрят им вслед. Видят, как Надя протянула отцу сверток и Чернышев развернул газету, вынул что-то — ломтик черняшки, что ли.
— Сильно сдал Чернышев, — говорит Козырев. — Какой был крепкий мужик, а теперь… Дочка тоже… она вроде меньше ростом стала — вам не кажется?
— Я вижу ее в первый раз, — говорит Иноземцев. — А Чернышев точно сдал. Еле ноги передвигает.
У старшего военфельдшера Уманского тонкая шея торчит из воротника кителя, будто шток поршня из цилиндра. Впечатление усиливается, когда Уманский говорит: кадык у него ходит вверх-вниз — истинно как поршень. О чем бы ни шла речь — о текущем моменте, о чистоте в кубриках, о плане ли работы, — всегда говорит он горячо, вкладывая в произносимые слова страсть и силу.
Сейчас как раз о плане речь идет — о плане партийно-политического обеспечения зимнего судоремонта. Партийное собрание заседает в кают-компании. Свет плафона неярок и неровен, он колеблется, то прибывая, то убывая, — в такт вспомогательному движку, работающему на пониженных оборотах: топливо надо экономить.
— …А отдача в этом вопросе недостаточная, — говорит Уманский, энергично рубанув ладонью последнее слово. — Вот кандидат партии товарищ Козырев в докладе правильно поставил задачи. Нацелил нас на ремонт своими собственными силами. А это значит? Это, товарищи коммунисты, значит, что отдача сил должна быть большая. Очень большая должна быть отдача! Прокладки, компрессионные кольца, баббит и прочее — это правильно товарищ Козырев осветил. Но я остановлюсь на другом вопросе, который тот вопрос подпирает снизу. Я остановлюсь на сознательном отношении!
Уманский сделал паузу, обвел темными пылкими глазами всех семерых членов и кандидатов партии — будто предлагая осмыслить эти слова. Маленький, узкоплечий, с глубокими залысинами в черных волосах, он стоял, обеими руками прочно упершись в стол.
— Мы должны мобилизовать экипаж на строжайший режим экономии, — продолжал Уманский. — Блокада берет на учет каждый грамм топлива, каждую гайку. Тут без сознательного отношения мы вперед не двинемся и не получим отдачи! Проникнуться мы должны сами и личный состав проникнуть, что малейшая утечка топлива или масла, любой перерасход есть преступление! И поэтому мы в плане работы предлагаем провести…
А ведь он самый старик у нас (подумал Козырев), ему под сорок, кажется. Первоклассный фельдшер, но в военврачи ему не светит выйти. Образование не позволяет. Балыкин говорил, что хочет Уманский перейти на политработу. Ну что ж. У него все данные. Жаль только, если уйдет с корабля…
— Не формально, а по существу! Имеющиеся же недостатки будем выжигать йодом критики…
…если уйдет с корабля такой поборник чистоты (думал Козырев). Мы, кажется, в отряде единственный корабль без тараканов… Ну, может, флагврач Уманского не отпустит. Хорошие лекпомы на причалах не валяются… Йодом критики! Любит выразиться позаковыристее…
— И тут мы можем предъявить претензию молодому коммунисту товарищу Козыреву…
— Какую претензию? — вскинулся Козырев.
— Командирских дел мы не касаемся, — устремил на него Уманский пылкий взгляд. — Командует товарищ Козырев вполне. А вот воспитательную функцию подзабывает.
— Конкретно? — У Козырева брови сошлись в одну линию.
— Не ершись, Андрей Константинович, — негромко заметил Балыкин, сидевший с ним рядом. — Учись воспринимать партийную критику.
— Конкретно, — кивнул Уманский. — Товарищ Козырев Галкина решил на корабле оставить, хотя было указание списать. Тем самым взял ответственность на себя. Исправился Галкин? Можно сказать, что есть у нас полноценный командир бэ-че два-три?
— Полноценными командирами не рождаются, — сказал Козырев резко. — Нужно время, чтобы Галкин…
— Товарищ Козырев, — прервал его Уманский, — вам будет дано слово. Мы, конечно, понимаем, что человек, который… м-м, растерялся, не сразу входит в меридиан. Чудес, товарищи, не бывает. Но чтобы процесс ускорить, нужно что? Воспитательная работа нужна! — Опять Уманский обвел взглядом собрание, приглашая к осмыслению слов. — С товарища Балыкина как военкома и с себя как секретаря парторганизации я ответственности не снимаю. Ответственность на нас всех лежит! Но в данном конкретном примере главную ответственность за Галкина взял на себя командир корабля. Работаете вы, товарищ Козырев, с Галкиным, учите, воспитываете его? Со всей прямотой партийной мы вам скажем: недостаточно!
Привычно стучал в корабельном чреве движок. Со стенки доносились голоса, тяжкие всхлипы насоса.
Из-за стола поднялся Фарафонов:
— Товарищ Уманский, у нас приемка топлива. Прошу разрешения уйти с собрания. Мне на приемке надо быть.
— Пусть идет, — сказал Балыкин. — Топливо на морозе густеет. Опытный глаз нужен.
— Есть предложение отпустить, — кивнул Уманский. — Кто за? Кто против? Иди, товарищ Фарафонов, на приемку.
В ватнике, обтягивающем квадратные плечи, нахлобучивая на голову шапку, старшина группы мотористов вышел из кают-компании.
— Теперь второе, — сказал Уманский. — Второй конкретный факт. Девятого декабря моторист Бурмистров и электрик Гольцев распили технический спирт и привели себя в нетрезвый вид. Механик товарищ Иноземцев вместо строгого наказания ограничился легким разговором. Дескать, что же это вы, братцы, как не стыдно… Не пристыживать надо, а требовать! Чтоб с полной отдачей работали люди. А какая отдача от пьяного? Опять же спрашиваю кандидата партии Козырева: видит ли он либеральные замашки механика Иноземцева? От которых только вред! Товарищ Козырев механика защищает, но это путь замазывания, а не вскрытия больного места!
Раскричался (сердито подумал Козырев)… Механик либеральничает, а я, видите ли, замазываю… Да что ж такое — на командира корабля такой воз катить? Это всегда теперь будут меня песочить на партсобраниях?.. Спокойно, спокойно (призвал он самого себя)…
Теперь Балыкин говорил:
— Критика правильная, и я ее с товарищем Козыревым разделяю. Скрывать перед коммунистами не стану: я был против того, чтоб Галкина на корабле оставить. И должен был настоять. Не хотел подрывать авторитет молодого командира, потому
