Сказания о земле Московской - Сергей Голицын

Историки доказали, что многие из этих миниатюр были скопированы из более древнего лицевого свода. Они назвали их «Окна в исчезнувший мир». Например, на некоторых из них были изображены такие мечи, с которыми сражались русичи XII века.

Лицевых сводов было несколько, и составляли их летописцы на основании более древних лицевых сводов, может быть, даже XI века. Их читали, и перечитывали, и разглядывали картинки по многу раз. Они служили учебниками для тогдашних детей, изучающих историю Руси. Так наши далекие предки еще с детства узнавали историю родной страны и приобщались любить и почитать ее прошлое…

Самым полным историки считали летописный свод, составленный в Троицком монастыре при преемнике Сергия Радонежского игумене Никоне и получивший название «Троицкая летопись». Ею пользовались историки XVIII века В. Н. Татищев и М. М. Щербатов, а также историк и писатель начала XIX века Н. М. Карамзин. Страшна была судьба этого ценнейшего сокровища русской истории. Оно сгорело во время пожара Москвы 1812 года, когда погибло все замечательное собрание древних рукописей графа А. И. Мусина-Пушкина, в том числе и единственный список «Слова о полку Игореве».

5

еликий князь Василий Дмитриевич, его братья, бояре видели в духовенстве верных союзников. Они жертвовали монастырям, и в том числе Троицкому, огромные луга, леса, пашни вместе с деревнями и крестьянами, соляные варницы, бобровые гоны, отдельные озера и рыболовные ёзы[42].

И другие монастыри получали богатые вклады. Еще раньше князья предоставили им прибыльное право во всех городах беспошлинно торговать любыми товарами. Они занимались ростовщичеством, выпрашивали у князя московского, у других князей пустующие угодья. Они покупали, меняли земельные владения. Обедневшие князья, случалось, закладывали свои земли монастырям, но выкупать обратно у них не хватало средств, и те владения переходили «святым старцам». Еще хуже бывала участь вольных землепашцев: нужда заставляла их идти в подчинение, в кабалу монастырям.

Как относились сами хлебопашцы к своему закрепощению? Иногда шел народ на своих поработителей-монахов. На древних пергаментах летописей почти нет упоминаний о подобных делах, но в церковных книгах нередко говорится о «злодеях татях», нападавших на «благочестивых» монахов. Было такое и раньше, в XIV веке, было и позднее. Шли в тати-разбойники именно те крестьяне, какие не желали надевать на себя ярмо крепостного раба.

В течение XV и последующих веков иные монастыри — прежние убогие трудовые общины — постепенно богатели. В них вместо малых деревянных церквиц строились каменные храмы. Окружались те монастыри неприступными каменными стенами, бывало, выдерживали они не одну осаду врагов. И самым неприступным для врагов был все тот же монастырь Троицкий…

Троицкий монастырь славился своей ювелирной мастерской. Некоторые виды тонкого ювелирного мастерства после нашествия Бату-хана вовсе исчезли, другие пришли в упадок и вновь стали развиваться лишь с начала XIV века, сперва в Новгороде, потом при княжеских дворах Твери и Москвы, с конца XIV века в Троицком монастыре.

Привозное золото и серебро превращалось в различные высокохудожественные изделия — чары, кубки, рукояти оружия, предметы церковного обихода, мелочи, вроде украшений на одежду. Все это менялось или продавалось, или князья забирали себе либо отвозили как дань и дары в Орду. А там драгоценный металл безжалостно расплавлялся, чеканились монеты — уже другими правителями, монеты снова превращались в золотые и серебряные вещи, которые берегли их владельцы. И опять вещи расплавлялись, превращались в монеты уже третьими правителями.

Вот почему лишь ничтожная доля художественных сокровищ прошлого — из найденных кладов, из монастырских ризниц, из сундуков отдельных богачей — теперь перешла в наши музеи и там хранится как ценнейшее народное достояние.

А мы поражаемся высокому искусству тех, кто столь тщательно и с большим вкусом создавал эти драгоценные предметы.

Кто же они были — те мастера-москвичи, новгородцы — и кто подвизался в Троицком монастыре?

Были мастера-зернщики. Зернь — это маленькие, размером с гречишное, просяное, даже маковое зернышко, серебряные, иногда золотые шарики. Припаивал мастер крохотными щипчиками до пяти тысяч шариков к какой-либо металлической основе, да припаивал не просто в определенном порядке, а подкладывал под каждое зернышко крохотное колечко из проволоки, тоньше паутинки. Так создавалась чудесная игра света и тени на разных украшениях для девичьих нарядов — на серьгах, на колтах (подвесках), на пряжках; так получались тончайшие, изящные узоры. А ведь очков тогда не носили, не знали, что такое лупа и при столь тщательной обработке серебра скоро теряли зрение.

Были мастера-чеканщики. Сидел умелец с керном и молоточком и тюкал, тюкал, выбивая на серебряных кубках, чарах, мисках подобной же тонкости узоры. И были мастера-сканьщики. Скань — это тоньше человеческого волоса проволочки из драгоценного металла; мастер, свивая или протягивая серебряные ниточки в спиральки, в завитки, припаивал их к какой-то основе и создавал из этих ниточек причудливо-сказочные цветы, листья, другие узоры…

На княжеских пирах Дмитрия Донского и его сына Василия Дмитриевича пили из серебряных чар, из позолоченных кубков, ели из серебряных мисок и блюд. И все эти драгоценности искусные мастера украшали чернью, сканью, рисунок выводили — травчатый, лапчатый, струями, репьями, копытцами, козельчиками.

Одним из лучших сокровищ древнерусского ювелирного мастерства был знаменитый оклад на Евангелии, исполненный неизвестными московскими мастерами в 1392 году. Боярин Дмитрия Донского Федор Андреевич Кошка пожертвовал его Троицкому монастырю. И с тех пор до самой революции то Евангелие хранилось в собрании древних драгоценностей в ризнице монастыря, а теперь находится в Москве, в Библиотеке имени В. И. Ленина.

К медной доске оклада припаяно двадцать девять литых, художественно исполненных фигурок, тут и скань — тончайшая, воздушная паутинка, тут и чеканная чернь — столь же тончайшая, и цветная перегородчатая эмаль, какую знали до нашествия Бату-хана киевские мастера, а следующие поколения позабыли. А в конце XIV века это ремесло вновь перешло к нам из Венеции. Такую драгоценность создавало несколько умельцев, один из них был старшим, особо искусным, обладавшим воистину золотыми руками, острым глазомером и пламенным сердцем, а остальные были его подмастерьями…

6

упцы немецкие, голландские, шведские, датские не только приезжали торговать в Новгород, они там постоянно жили, общались с местными жителями. И оттого-то идеи западноевропейские проникли в Новгород раньше, чем в другие города русские.

Церковь Спаса на правобережной, Торговой стороне Новгорода — 1374 год. Немногие украшения идут по его стенам. А внутри храма — фрески великого мастера Древней Руси Феофана Грека.

В Новгороде с XIV века строилось много каменных храмов. Иные из них были почти без украшений, на других вился скупой, вырезанный на камне узор. Они высились по обоим берегам Волхова или в некотором отдалении. Белые, могучие, словно крепости, с узкими, прорубленными окнами, с тяжелыми, окованными железом дверями, они потребны были не только для богослужений, в их низких сводчатых подклетях береглись от пожаров и от «лихих людей» товары и сокровища новгородских бояр и купцов.

Внутри храмы украшались иконами и фресками. Создание фресок требовало большого искусства. По сырой штукатурке, на определенном участке стены, пока еще не высохла известь, живописец должен был быстро и смело нанести углем заранее задуманные очертания фигур, взаимно расположенных согласно распорядку строгих церковных правил-канонов по одному из библейских сюжетов. И тут же, без каких-либо поправок и изменений, не переводя дыхания, он должен был столь же быстро и смело раскрасить эти фигуры и фон сзади них, чтобы краски въелись в сырую известь. Многие фрески дошли до нашего времени совсем свежими, сочными, словно создавали их не в XIV веке, а недавно.

Одним из самых известных мастеров-иконописцев второй половины XIV века — начала XV был «преславный мудрок, зело философ хитр» — Феофан Грек, о ком его друг Епифаний Премудрый оставил воспоминания.

Тревожен огненный взгляд Христа с фрески Феофана Грека в храме Спаса на Ильине. Словно предвидел великий мастер грядущие кровавые битвы.

По свидетельству Епифания, Феофан — грек по происхождению — сперва расписывал храмы у себя на родине — в Константинополе, в Халкидоне, затем в Крыму, в Кафе. Новгородские купцы пригласили его в свой город. Там он расписал несколько храмов, сам учился у русских мастеров, и русские ученики, в свою очередь, многое заимствовали у него, потом он работал в Нижнем Новгороде, в Коломне, в Серпухове, затем в Московском Кремле, во вновь построенных Благовещенском и Архангельском соборах и в церкви Лазаря, а также украшал московский терем князя Владимира Андреевича. Как утверждал Епифаний, за тридцать лет Феофан Грек расписал до сорока храмов.