Стикс - Наталья Андреева

— Ванечка? Ванечка, это ты приехал?

— Да. Я.

— Ты машину-то во двор загони.

— Хорошо… мама.

— Что же ты мне не позвонил?

— Я… был очень занят.

Все еще будучи неуверенным в себе, подходит к пожилой женщине.

— Здравствуй, мама.

— Здравствуй, сын.

Она обнимает его и при этом ощупывает. Спину, плечи, голову. Всю жизнь над тетрадками, над ними и ослепла почти.

— А ты похудел. Избегался.

— Как твое здоровье?

— Да все слава богу.

Он ни за что не скажет ей ни о потери памяти, ни о том, что не ее сын. И даже, возможно, не тот ребенок, которого она вырастила. Сам еще не понял до конца. И Саранский и Мукаев были в этом доме в день, когда один исчез, чтобы потом вынырнуть из небытия, а другой — чтобы умереть. Неужели Иван Мукаев посмел выдать себя за Саранского и здесь?

— Ты в дом-то, Ванечка, проходи. Ты проходи.

Дом большой, просторный. Со всеми удобствами. Сюда и природный газ провели, и колонку поставили, которая нагревает холодную воду до кипятка. Есть и ванная комната, и туалет. Старая женщина живет здесь одна. Три комнаты и кухня на первом этаже, две комнаты на втором, две террасы. Она, должно быть, давно уже хочет внуков, а их все нет.

— Извини, мама, я ничего не привез. Только деньги, — виновато говорит он.

— Да куда ж, Ванечка, мне еще денег? Я и со счета-то ни разу не снимала.

Прожив столько лет в деревне, она сама стала говорить подеревенски, напевно. Городские, те словно рвут предложения, торопят слова, громоздя их одно на другое. Здесь же время не бежит, льется. И речь тоже.

— …Я и пенсию получаю, и твои лежат. Каждый раз, и все — деньги. Соседям вот взаймы даю. Кто отдаст, а кто нет.

— Тебя здесь как… не обижают?

— Да что ты такое говоришь! Каждый день сосед заглядывает: «Лидия Станиславовна, не надо ли чего?»

— А ты ему, конечно…

— Ванечка, так у него ж дети. Я богатая старуха. — Она вдруг тоже начинает говорить коротко, по-городскому. — Ты меня над ними поставил. Зачем? Приехала чужая, так чужой и осталась. От судьбы не уйдешь. Не получилось из меня деревенской.

— Ты — интеллигентная женщина. Не понимаю — зачем ты сюда? Зачем?

— Сына вот родила, — вздыхает Лидия Станиславовна. — Я женщина, Ванечка.

Может быть, Щукин был и прав.

— Тебе обед собрать? Картошку приготовить, как любишь? Молодую, обжаренную на сливочном масле?

— Да, только попозже. Я пойду прогуляюсь. Может, знакомых встречу.

— Да тебя давно уже все здесь забыли, Ванечка! Бываешь наездами, когда и ночевать не остаешься. Водку не пьешь. Помнят того, с кем пьют. А ты словно чужой.

— Ты хочешь, чтобы пил?

— Нет. Но не по-людски это. — Лидия Станиславовна снова начинает говорить напевно. — Стол бы собрать, позвать соседей да тех, с кем учился.

— А они мне нужны?

Он неожиданно резок. Ну как она не понимает! Не пьешь с ними — плохой, зазнался, пьешь, первым делом: «А какая у тебя зарплата?» Раз такие столы накрываешь, значит — миллионщик. И каждый раз: «Сколько же ты получаешь?» И тогда уже откровенная зависть: «Куда же это можно потратить такие-то деньжищи?!» Несколько раз так-то обжегся, и надоело столы накрывать.

— Я пойду.

Нужны они ему были, эти знакомые! Выходит, мать следом за ним, на террасу, потом они вместе идут в летнюю кухню, где стоит газовая плита, столик, пара плетеных кресел. Мать достает из-под стола ведро — чистить картошку:

— Соседи принесли. Молодую-то под пленкой с апреля выращивают, лето было жаркое, вот и начали потихоньку подкапывать.

Он не слушает мать, смотрит на ножик с деревянной ручкой, лежащий на столе. Слишком неудобный, чтобы чистить картошку: лезвие большое, ручка тоже, таким только мясо разделывать. Берет нож в руки:

— Сколько же ему лет?

— Да кто ж его знает? Вот как тебе, должно быть. Саша-то Черный давно умер, а ножи его остались. Два у нас было, да один куда-то потерялся. Как ты школу заканчивал, так и потерялся.

На рукоятке, сделанной из дуба, две черные выжженные буквы: «С», «Ч». Увидев, что мать отвернулась, он потихоньку сует нож в карман пиджака. Идет на берег речки Горетовки, к знакомому сараю. Где ты, капитан Свистунов? Сейчас будем проводить следственный эксперимент!

Спасибо Лесе: он нашел наконец своего маньяка! Понял сегодня утром, как оно все происходит. Сегодня только этого ножа и не хватило для полной ясности. Тогда утренняя сцена закончилась бы по-другому.

Вот и сарай. Тогда, майским вечером, он услышал отсюда хриплые, пьяные стоны.

…А началось все с тебя, Илюша Сидорчук. Звездным мальчикам тоже не хватает порой женского внимания. Ты перехватывал любовные записочки влюбленных девчонок и писал им в ответ гадости. Может быть, откровенную похабщину писал. И Ванечка Саранский на всю школу прослыл испорченным мальчиком, сам не понимая почему.

Он был очень нежным, тихим, легко ранимым ребенком. И романтиком в душе. Читал про рыцарей и прекрасных дам, дрался в воображении на дуэли за честь оскорбленных женщин. А женщины смотрели на него меж тем как-то по-особому. Ванечка Саранский был самым красивым мальчиком в поселке Горетовка. И очень рано он вытянулся и стал широк в плечах. Девочки частью шарахались от него (спасибо Илюше!), частью чего-то ждали, заигрывая, а он никак не мог понять: чего?

Разъяснила как-то местная знаменитость Светка Бормотуха. Прозвали ее так то ли за сбивчивую, путаную речь, то ли за пристрастие к бражке. Светка была еще молода, лет двадцати с небольшим, и почти привлекательна. Как-то вечером, слегка подвыпив, она заманила красивого мальчика Ванечку к себе якобы починить забор. Он был мальчиком послушным и безотказным, потому безропотно выпил после того, как сделал работу, стакан самогонки.

Как ему Светка разъясняла, чего хотят от него девочки, Ванечка помнил потом с большим трудом. От самогонки его потом долго рвало, и утреннее похмелье, сухость во рту и головная боль навсегда остались в памяти и надежно застраховали от пьянства.

Почему-то после ночи в Светкином доме Ванечка стал считать ее «своей» женщиной. Наведывался к ней еще несколько раз, и роман между ним и Светкой длился всю весну. Более того, когда про Светку друзья говорили гадости, Ванечка, как настоящий рыцарь, кидался на ее защиту.

— Она не такая! — кричал он.

И действительно верил, что не такая, что Светка исправилась и между ними теперь самая настоящая любовь.

Приступы ярости у Ванечки начались еще в раннем детстве. К сожалению, в Горетовке не было детского врача-психиатра, а в Р-ске, куда отвезла его однажды перепуганная Лидия Станиславовна, сказали, что, мол, возрастное, пройдет. У мальчика переломный возраст. Со временем Ванечка научился эти приступы ярости в себе давить, чтобы не пугать окружающих людей. Но ярость словно оседала в нем на самое дно и копилась, копилась годами.

Никто из врачей и не предполагал, что эта патология — скорее всего, результат кесарева сечения. Слишком резкий переход из одной среды в другую мог сказаться на психическом развитии ребенка. И потом, все-таки Ванечка Саранский был извлечен из чрева вторым, а у его матери слишком рано отошли воды. Могли сказаться и последствия краткой асфиксии, то есть удушья. Но в медицинской карте было записано, что Лидия Станиславовна Саранская родила (единственного!) сына естественным путем.

Она тоже думала, что это у Ванечки возрастное, что ребенку нужны прежде всего любовь, ласка и забота, и все пройдет само собой. Вообще, мальчик рос незаурядной личностью. И, как многие левши, обладал от природы большими способностями. Особенно способности эти стали заметны в старших классах, на уроках химии. В большом Ванечкином будущем многие учителя были просто уверены.

И вот тайный роман со Светкой Бормотухой. Она была первой женщиной, воспользовавшейся Ванечкой. Правда, не в корыстных целях, денег у него тогда еще не было. Для своего собственного удовольствия воспользовалась, ведь мальчик был так красив!

После полудня

Сжав в руке нож с деревянной рукояткой, он сейчас отчетливо вспомнил, как постучавший в окно Илюша Сидорчук, поверенный всех Ванечкиных тайн, сказал, что у Светки гости. И что двое мужиков напились до потери памяти, а третий повел Светку в сарай.

У Ванечки хватило силы воли прикинуться равнодушным. Илюша ушел домой, а он потом, скрипя зубами и чувствуя, как начинается приступ, осторожно спустился со второго этажа, где была его комната, вниз и взял из кухни большой нож с деревянной рукояткой. Она как-то очень удобно легла в руку.

И пошел к сараю, что возле реки. А там…

…Нет, даже сейчас не мог вспоминать об этом спокойно! Нервная дрожь стала колотить, когда увидел сарай снова. Оглянулся: вокруг никого. Где-то далеко, на том берегу реки, бабы ворошат сено. Сейчас все или в полях, или по другим хозяйственным делам. Тепло, дождя нет, но не жарко.