Моя карма - Валерий Георгиевич Анишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я оставил записку Толику, в которой врал, что срочно должен уехать, сослался на непредвиденные обстоятельства, которые требуют моего присутствия дома, хотя, если иметь ввиду моё настроение и намерение, наконец определиться в отношениях с той, которую любил, в этом была правда, просто появилась вынужденная необходимость немного задержаться.
На столе вместе с запиской я оставил деньги за проживание вперёд, памятуя о скудном достатке семьи, в доме которой прожил некоторое время…
На кирпичном заводе, куда я устроился, любые рабочие руки в связи с текучкой кадров были в дефиците, и я без труда получил общежитие. Комендантша, строгая женщина лет пятидесяти с короткой стрижкой и гребешком в волосах, с отсутствием даже лёгкого намёка на макияж и в совершенно простой одежде в виде черной длинной юбки и синей шерстяной кофты на пуговицах, указала мне на две свободные кровати в просторной, но пустой комнате на четверых: кроме четырёх кроватей с тумбочками, облезлого шкафа, да стола с двумя стульями, больше ничего не было, как и в общежитии Строительно-монтажного управления.
— А кто здесь ещё живет? — спросил я больше для приличия, чтобы как-то завязать разговор.
— Татарин, да хохол, — сухо ответила комендантша, и видно было, что она не расположена к разговору. — Придут — увидишь. И что б мне никаких пьянок и никаких баб, — строго заключила она и вышла.
После работы один за другим пришли оба жильца.
— Новенький? — сказал высокий, сухой и жилистый малый, конопатый, с неприятными чертами лица и беспокойными мышиными глазками. — Чтой-то ти на рабочего не схожий… Мабуть мамин синочок? — Ничого, завтра ти побачиш, почому фунт нашого лиха.
— Микола, что ты к человеку цепляешься? — осадил Миколу другой жилец, татарин, которого назвала комендантша наряду с хохлом.
— Я — Сабан, — протянул мне руку татарин, белозубо улыбаясь.
— Сабан? — вырвалось у меня при имени, которое показалось мне необычным.
— Так называли у нас того, кто родился во время пахоты.
— Вот ти и пашешь як лошадь и все життя пахать будешь, — желчно откликнулся Микола.
Микола иногда мешал украинские слова с русскими и злобствовал без всякой причины. Злобствовал просто по своей мелкой сущности. Я сразу понял, что это дрянь человек, его нужно опасаться и держаться от него подальше.
— Ну и злой же ты… как собака, — лениво сказал Сабан, и это вызвало взрыв агрессии у Миколы.
— Що, татарин, давно не били? — вспыхнул Микола и уже готов был кинуться на Сабана, но встретился со мной взглядом, обмяк, глаза его потухли, и он остановился, словно споткнулся, и стоял, как вкопанный.
— Иди на место! — приказал я, и Микола покорно развернулся и пошел к своей кровати. Он сел и оставался в этой позе всё время, пока я говорил с Сабаном, который был сбит с толку моим вдруг изменившимся резким тоном, ничего не понял, но отвечал на простые вопросы как-то насторожённо. Я ругнул себя за неосторожность, которая могла мне навредить, но никак не мог допустить мордобоя в первый же день моего нахождения в общежитии, да и не хотел я, чтобы симпатичного татарина ни с того, ни с сего бил жилистый Микола.
— У вас в общежитии, наверно. часто драки бывают? — спросил я Сабана.
— А как пьянка, так и драка, а пьют почти что каждый день. — А бывает, из-за баб. У нас на заводе почти одни бабы работают.
— Ты-то ведь не пьёшь, — сказал я.
— Почему не пью? Пью. Только немного. Не люблю пьяных. Пьяные как свиньи.
— А как же шариат? Шариат запрещает мусульманам пить алкоголь.
— Да, запрещает. Но не многие соблюдают запрет. Разве что только истинные масульмане… Не знаю. У нас все религиозные праздники, не говоря о Курбан-байраме, всегда отмечались с водкой. У нас говорят, «сто грамм — не харам».
И словно оправдывая татар, Сабан добавил:
— Но мы не курим и не едим свинины.
Известно, что одной из российских проблем всегда было пьянство, но я не знал, что эта привычка не обошла стороной и татар. Невольно вспомнился просветитель Каюм Насыри, который, соглашаясь с утверждениями некоторых докторов, сначала тоже считал, что алкоголь в небольших дозах перед едой полезен, а потом стал категорическим противником выпивок независимо от дозы и призывал татар вовсе отказаться от этого. Очевидно, философа тоже обеспокоило распространение пьянства среди его соотечественников…
Всё это время Микола тупо сидел на кровати. Я, наконец, подошел к нему, дотронулся до плеча и вывел из ступора, в котором он находился. По-моему, он тоже ничего не понял, и это позволило мне избежать ненужных вопросов.
Спать здесь ложились рано, потому что рано вставали. Сабит с Миколой быстро уснули, а я всё еще ворочался, привыкая к новому месту.
В эту ночь мне снилась Мила и наша с ней романтическая ночь, когда мы не могли наговориться, и которая закончилась на травяном ложе среди густых зарослей кустов, лип с роскошными кронами и берёз, укрывших нас свисавшими почти до земли своими кудрявыми ветками у стен старого монастыря. И я во сне ощутил ту редкую благодать, которая вызывает слёзы радости и невыразимого счастья. А в ушах звучала фраза: «Я буду ждать тебя. Я буду ждать тебя, сколько бы ни прошло времени, я буду ждать даже, если ты не захочешь вернуться»…
Утром я вышел на работу. И в первый же день Микола стал изо всех сил стараться, чтобы я «побачил», почём фунт лиха.
Процесс изготовления кирпича в общем прост и примитивен, но требует силы и выносливости. Это тяжёлая работа.
Всё начинается с глиняного карьера, который часто находится почти рядом с цехом по производству кирпича. Экскаватор
