Жюль Верн - Геннадий Прашкевич

Этцель призывал автора к сдержанности.

Война, нервы у всех напряжены, — зачем все эти ужасы?

Но Жюль Верн не придумывал никаких ужасов. Он рассказывал о том, что не раз уже происходило в морях. В данном случае он почерпнул факты из документов, касающихся «Медузы» — французского фрегата, который 2 июля 1816 года потерпел крушение у берегов Мавритании с четырьмястами пассажирами на борту. Офицеры и губернатор Сенегала полковник Шмальц бежали с судна на шлюпках, бросив экипаж и пассажиров на произвол судьбы. В течение двенадцати суток несчастных носило по волнам. Из ста пятидесяти человек в живых остались только пятнадцать. В свое время история «Медузы» наделала столько шума, что морской министр Франции был вынужден уйти в отставку. А подлинную историю несчастных рассказали выжившие на плоту пассажиры — инженер-географ Корреар и помощник судового хирурга Савиньи. Еще большую известность эти трагические события получили после того, как художник Теодор Жерико (1791— 1824) выставил в Париже написанную им картину «Плот "Медузы"» (1819).

Опасения Этцеля можно понять.

Каннибализм — не лучшая тема для воспитательных романов!

Но на этот раз Жюль Верн отстоял трагическую окраску романа.

«Я сознательно довел действие до всего самого ужасного, — писал он Этцелю, — и мне дорога эта развязка: ведь никто ничего подобного еще не описывал. Кроме того, герои романа спаслись. Не все, но спаслись. Я ведь знал о существовании пресноводных течений в открытом море. Несчастные на плоту погибали от жажды, а их окружала пресная вода…»

47

Немцы все-таки заняли столицу Франции. Бесстрашный Надар с помощью воздушных шаров держал связь с осажденными.

Узнав о смерти кузена Анри Гарсе, долго перед этим болевшего, Жюль Верн ненадолго вырвался в Амьен к семье.

Лучшие дома в городе были заняты пруссаками.

«У нас на постое сразу четверо, — сообщал Жюль Верн отцу. — Они, кажется, довольны. Еще бы, у себя в Пруссии они так не питаются. Они получают много риса, чтобы их крепило, так удобнее. Это тихие, кроткие парни из 65-го линейного полка. Онорина, весьма смыслящая в подобных делах, все отлично организовала».

48

В ночь с 17 на 18 марта 1871 года армейские артиллеристы, несшие дежурство на Монмартре, отказались отдать свои орудия представителям Правительства национальной обороны. Пошло в ход оружие.

Собственно с этого начались Семьдесят два дня Парижской коммуны.

Правительственные учреждения пали, Тьер[33] с министрами бежали в Версаль.

Красные фригийские колпаки, развевающиеся знамена. «Да здравствует Коммуна!» На Гревской площади перед зданием Парижской городской думы поставили деревянный помост. Ораторы, срывая голоса, сменяли друг друга. Депутаты с красными шарфами через плечо торжественно принимали у народа власть над Парижем. В этой внезапно разразившейся буре Жюль Верн пропустил декрет о своем награждении орденом Почетного легиона, но в каком-то смысле ему повезло. Орден, дарованный императором, он, скорее всего, не принял бы, но Наполеона III в Париже не было и под декретом стояла подпись императрицы-регентши.

Выстрелы за окнами — не лучшая музыка.

Жюль Верн нервничал. Ему плохо работалось.

Он разуверился в пользе каких бы то ни было революций.

Возможно, он перечитывал в эти дни любимого Эдгара По. В «Гансе Пфаале» задолго до 1871 года Эдгар По писал: «Откровенно говоря, народ прямо помешался на политике. Но мы узнали теперь, к чему ведут пресловутая свобода, бесконечные речи, радикализм и тому подобные штуки. Людям, которые раньше являлись нашими лучшими клиентами, теперь некогда было подумать о нас, грешных…»

Онорина тоже не понимала происходящего.

«Сегодня утром, — писала она Этцелю, — Ваше милое письмо осчастливило нас. Может, оно вернет радость в наш дом. Вам ведь известно, что Жюль вот уже несколько месяцев как загрустил и сильно хандрит. Устает ли он от работы или она ему стала труднее даваться? Не знаю, но как-то он приуныл. И при этом, конечно, изливает на меня всю досаду, которую вызывает в нем эта злая хандра. Я замечаю, что он теперь вообще с трудом садится за работу. Сел, и тотчас вскакивает, жалуется… Что мне делать? Что говорить мужу? Я плачу и прихожу в отчаяние. Когда ему докучает и утомляет наша домашняя жизнь, он просто садится на свой корабль и уплывает в море, большей частью я даже не знаю — куда…»

И добавляла: «Вот вы, дорогой Этцель, изо всех сил стараетесь сделать из Жюля хорошего писателя, вот и я не оставляю надежд сделать из него вполне приличного мужа…»

49

Типография Этцеля, как и множество других предприятий, сочтенных эксплуататорскими, была закрыта. Вандомскую колонну снесли, на улицах слышалась иностранная речь — в Париж съезжались революционеры из других стран. Поляки — братья Домбровские и братья Околовичи; участники походов Джузеппе Гарибальди — А. Чиприани, Кастиони; русские социалисты — А.В. Корвин-Круковская, Елизавета Дмитриева (Томановская), Петр Лавров; венгры, бельгийцы, немцы. В дискуссиях на площадях и в залах схватывались бланкисты, прудонисты, бакунисты; марксисты обсуждали на улицах возможное будущее.

Вставай, проклятьем заклейменный,Голодный, угнетенный люд!Наш разум — кратер раскаленный,Потоки лавы мир зальют…

Самым странным образом патетика в этом революционном гимне Эжена Потье мешалась с будничными реалиями.

Время битвы настало —Все сплотимся на бой.В ИнтернационалеСольется род людской!

Парижская коммуна упразднила постоянную армию, заменив ее частями Национальной гвардии (декрет от 29 марта);

установила максимум жалованья государственным служащим, равный зарплате квалифицированного рабочего (декрет от 1 апреля);

отделила церковь от государства (декрет от 2 апреля).

Была ликвидирована полиция (ее функции возложили на резервные батальоны Национальной гвардии), а для управления Коммуной 29 марта были созданы специальные комиссии:

исполнительная,

военная,

продовольствия,

финансов,

юстиции,

общественной безопасности,

труда и промышленности,

общественных служб,

внешних сношений,

просвещения.

1 мая вместо Исполнительной комиссии начал работать Комитет общественного спасения, наделенный самыми широкими правами. Отменили задолженности граждан по квартплате. Люди могли совершенно безвозмездно забрать свои вещи, заложенные в ломбарде. В интересах трудящихся Комитет общественного спасения возложил уплату военной контрибуции Германии на фактических конкретных виновников войны — бывших депутатов Законодательного корпуса, на сенаторов и министров Второй империи. Были отменены работы в ночных пекарнях, введен рабочий контроль над любым производством. Священникам еще разрешали вести службы, но по вечерам все церкви превращались в своеобразные дома культуры.