Последний идол (сборник) - Александр Звягинцев

Тогда я работал над документальным фильмом «Нюрнбергский набат» и встретился с Ефимовым, который трудился на процессе. И хотя было ему уже 105 лет, память он сохранил цепкую. Многое помнил до мелочей.

Вести беседу с ним мне было достаточно легко. Мыслил он, когда этого требовала тема разговора, правовыми категориями — и это было неудивительно, еще в 1917 году Ефимов поступил на юридический факультет Киевского университета и учился там у солидной профессуры. Говорил, что за четыре года до того, как он поступил на учебу в университет, его окончил Вышинский, с которым ему довелось встречаться в Нюрнберге. Общался Борис Ефимович там со многими прокурорами, судьями, следователями, контрразведчиками, но, вернувшись в Москву, близкие отношения сохранил только с Шейниным, который участвовал в суде народов в качестве помощника Главного обвинителя от СССР Руденко.

Ефимов называл его «весельчаком», «балагуром» и «душой компании». Утверждал, что они дружили. Он был для него «просто Левчик», а он для Шейнина — «Боря». Рассказывал, что Лев Романович хорошо запомнился ему не только как остроумный, легкий и общительный человек, но и как настоящий профессионал:

«Помню выступает Шейнин на процессе по разделу об ограблении музеев и вывоза фашистами из СССР в Германию произведений искусства, а Геринг, который, как известно, сам всем этим заправлял, сидит на скамье подсудимых и нервничает. Снимает наушники, потом опять их надевает. Потом бросает их перед собой. Наконец не выдерживает и раздраженно говорит Шейнину:

— Господин обвинитель, а вам не кажется, что вы здесь всех вводите в заблуждение, поскольку пользуетесь фальшивыми доказательствами?

Лев Романович тут же отбрил нациста № 2:

— А не кажется ли господину Герингу, что он уже не рейхсмаршал, которому позволено перебивать кого угодно, а просто обыкновенный преступник, который должен отвечать за свои преступления.

Тогда в Нюрнберге такая острая, молниеносная реакция со стороны Шейнина на реплику Геринга имела большой резонанс».

Кстати, о литературных трудах Шейнина Ефимов отозвался спокойно:

«У него были литературные способности. А профессия давала ему материал и возможности».

Встреча с Ефимовым, его воспоминания о Нюнбергском процессе, заставили меня задуматься над одним из эпизодов в жизни Шейнина того времени.

Изучая материалы уголовного дела возбужденного в 1951 году в отношении Шейнина, я наткнулся на допрос, в котором он, уже будучи арестованным органами МГБ, в своих показаниях утверждал, что одной из причин его ареста стал конфликт с руководителем бригады Главного управления «СМЕРШ» полковником Лихачевым в Нюрнберге…

А суть конфликта заключалась в следующем.

Как-то еще до начала процесса, контрразведчики донесли из Нюрнберга в Москву, что работники прокуратуры якобы «слабо парируют» антисоветские выпады обвиняемых. Начались разборки. В дело лично вмешался Прокурор СССР К. П. Горшенин, находившийся в то время в Нюрнберге. Факты не подтвердились. Более того, было установлено, что Лихачев и сам сильно подставился. Разъезжая по Нюрнбергу на лимузине — черно-белом «Хорхе» с салоном, отделанным красной кожей, из гаража Гитлера, полковник вел себя крайне нескромно, даже вызывающе. Был заносчив и дерзок. Его побаивались. Во время проверки выяснилось, что Лихачев принудил к сожительству молоденькую переводчицу, которая забеременела. Он заставил ее сделать аборт. Его люди отыскали врача-немца, но срок беременности был уже велик и операция прошла неудачно. Женщина погибла. Лихачев стал заметать следы, распускать слухи, что она была тяжело больна, однако в советской делегации (не без помощи прокурорских работников, как следовало из показаний Шейнина) узнали что к чему. Ведь тогда в СССР действовал закон, запрещающий аборты. Собранную информацию Горшенин передал в ЦК партии и руководителю «Смерша» Абакумову. Лихачева отозвали из Нюрнберга и посадили на десять суток под арест.

Вот такие были в те времена сюжеты… И это еще не все!

Потом мне удалось установить, что материал о «мягкотелой соглашательской линии поведения нашей делегации в Нюрнберге» Сталину направил Берия. А Сталин дал поручение разобраться Молотову. Об этом мне стало известно в 2008 году от нашего посла в Швейцарии Игоря Борисовича Братчикова, который работал и долгое время поддерживал дружеские отношения с известным советским дипломатом Владимиром Семеновичем Семеновым. В одной из бесед Семенов ему рассказал, что в 1946 году, когда он был политсоветником главноначальствующего СВАГД (Советская военная администрация в Германии — прим. авт.) ему в Берлин позвонил Молотов и дал поручение съездить в Нюрнберг, посмотреть, как идут дела на процессе, и доложить о работе советской делегации. Семенов спросил: «Будут ли какие-либо установки?» Получил ответ: «Нет, не будут».

Приехав в Нюрнберг, Семенов собрал совещание, выслушал доклады наших сотрудников, работавших в трибунале. Затем присутствовал на самом процессе, на допросах Кальтенбруннера, Йодля, Розенберга и других. Спустя несколько дней снова собрал совещание. Сказал, что доложит в Москву, что работают советские представители хорошо, умело отстаивают утвержденную линию, а так как он не специалист в юриспруденции, то делать ему здесь нечего, и он просит разрешить ему вернуться в Восточную Германию, где ему необходимо лично контролировать ход земельной реформы. Написал соответствующую шифртелеграмму и, получив согласие Молотова, вернулся в Берлин.

А спустя лет двадцать в санатории «Барвиха» Семенов встретил тогдашнего председателя Верховного суда СССР Смирнова, принимавшего участие в работе Нюрнбергского трибунала. Смирнов искренне поблагодарил дипломата за то, что четверть века назад он спас его и некоторых других советских участников Нюрнбергского процесса от вероятных репрессий. На что Семенов честно сказал: «Если бы Молотов сообщил мне о „сигналах“ Берии, то не исключаю, что „по законам“ того времени „что-нибудь“ я бы в Нюрнберге нашел».

Вот так делались тогда большие государственные дела. Впрочем, только ли тогда…

Из Нюрнберга Шейнин возвращается триумфатором. Работа на высоком посту в прокуратуре, книги, фильмы, Сталинская премия за фильм «Встреча на Эльбе», слава… Он не отказывал себе ни в чем. Один из приятелей сказал как-то, что Шейнин вел распутный образ жизни и делал это с таким цинизмом, что все выглядело, как «домашний публичный дом». Шейнин отрезал: «Я сожительствовал с рядом женщин, но в публичный дом свою квартиру не превращал».

В послевоенные годы среди московских интеллектуалов была очень популярна такая стихотворная байка: «На берегах литературы пасутся мирно братья Туры и с ними, заводя амуры, Лев Шейнин из прокуратуры».

И в то же время Шейнин работал над «Настольной книгой следователя», с которой начался наш рассказ. Книгой, по которой училось профессионализму не одно поколение следственных работников.

Однако жизнь в это время закручивает сюжет, который даже он, мастер драматургических ходов, не мог предусмотреть. Его нюрнбергский знакомый Лихачев становится заместителем начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР и начинает заниматься делом Еврейского антифашистского комитета, готовясь привлечь к ответственности как можно больше людей и намечая возможные жертвы.

В 1949 году, как раз когда «Настольна книга следователя» вышла в свет, Шейнина неожиданно освободили от должности, не объяснив причин. Сказали, что назначат директором Института криминалистики, но…

Не назначили. Знак был, что и говорить, плохой. Шейнин сидел дома, писал рассказы, пьесы, сценарии. Выжидал, особенно не высвечивался, но при случае всегда «зондировал» почву, пытаясь понять, что его ждет. Он, конечно, догадывался, что освобождением от должности дело не закончится. На одной из вечеринок, на которых бывал Шейнин, подвыпивший сотрудник органов сболтнул: «Эх, Лева, Лева, старый уголовник!.. Умная у тебя башка, а все же мы за тебя взялись…» Кое-кто из его знакомых по писательскому цеху получил рекомендацию держаться подальше от Шейнина, так как его «выгнали» из прокуратуры по настоянию органов безопасности, а скоро вообще «возьмут». Разумеется, это дошло и до Шейнина.

Через несколько лет сам он объяснит такой неожиданный поворот своей замечательной карьеры знакомому только одним словом: «Михоэлс…»

Это очень походило на правду. Накануне увольнения Шейнин был командирован в Минск в качестве следователя по особо важным делам в связи с загадочной гибелью знаменитого артиста Михоэлса. Для многоопытного Шейнина не представило никакого труда установить, что никакой автомобильной аварии, о которой официально было объявлено, не произошло, а имело место подготовленное убийство, следы которого вели куда-то очень высоко… Видимо, от популярного писателя и авторитетного следователя ожидали, что он подтвердит факт «автомобильной аварии» и случайность гибели Михоэлса. Но факты подсказывали Шейнину другую версию, и его немедленно отстранили от дела, а вскоре и уволили.