Цепные Псы Россы - Дмитрий Самохин

— Не мы их упустили. Нас даже там не было. Они из камеры ушли. Вырубили охрану и свалили. Одного потом нашли. А вот девчонки как не было. Ничего не понятно. Весь город на уши поставили. Безопасники землю рыли, и ничего. Нас под трибунал, а только в последний момент решили, что и на передовой можно пулю схлопотать. Не хрен пушечным мясом разбрасываться, пусть лучше землю на благо расе удобрим.

— Это то как раз понятно, только вот я как узнал о побеге, задумался крепко. Насколько помню, Нимрод инопланетчиков к мозгоклюю отправлял. Было дело? — нахмурившись, спросил Головяк.

Рудоу не понимал, куда клонит Рыбник, но все же ответил.

— Отправлял. Сразу как приехали в форт, первым делом и распорядился.

— После работы мозгоклюя, человек выпотрошенным должен быть, без следов своей личности, опустошенным, не способным на самостоятельные действия. А тут побег.

— Мозгоклюй им новую личность сформировал. Правда покорную. Использовалась психо-матрица трутня, рабочего с Рудника. По идее должно было сработать. Может сбой какой прошел? — задумался Рудоу.

— Если бы был сбой, то это сделало бы пришельцев дебилами, а дебилы не убегают из камеры. Им и в тюрьме хорошо. Тут другое что-то. Я думаю у мозгоклюя ничего не получилось. Не смог он новую личность склеить, или склеил, да старую не стер. Пришельцы справились с загруженной посторонней программой.

— Да не. Бред, — сказал Рудоу, но все же засомневался. — Мы когда их везли, они овощами были, не шевелились, под себя ходили. А ты говоришь…

— Правильно. В это время они себя чистили. Ты когда дерьмом каким-нибудь отравишься, тоже почитай на труп похож. А когда они от искусственной личности избавились, то и задумались о побеге. Вот тебе и вся загадка. Я бы этих пришельцев на месте убил. Они еще заставят нас пожалеть о том, что мы это не сделали. Вот увидишь.

— Да брось ты. Парня отправили на перековку в Тухлую лощину. Ты же знаешь, что это за местечко. Ад на земле. А девчонка… что девчонка… что она может… девчонка не опасна… ей бы от нас спастись, да спрятаться, — усмехнувшись, на одном дыхании произнес Рудоу. Только вот усмешка получилась кислая, неправдоподобная. Что-то внутри него говорило, что Рыбник прав.

— Убеждай себя. Убеждай, — сказал Головяк. — Кажется, мои заканчивают.

Рыбник, химичивший с вакциной, закончил с ней возиться и теперь разливал точно выверенную дозу по чанам. Другой Рыбник закрывал за ним крышки чанов.

— Можешь доложить своему Нимроду, — гордо сказал Рыбник, — к штурму гореванских гадюшников все готово. Часа через четыре мы запустим «пираний» в туннель, и живые позавидуют мертвым…

Глава 4 «Тухлая лощина»

Досчитать до четырех, затаиться и переждать. Будет не очень больно, если отключить болевые центры, боль придет потом, когда он окажется в бараке на нарах. Ночью он будет беззвучно выть, кусать промасленную ветошь, служившую простыней, чтобы только сдержаться и не завыть в полную силу, будя весь барак. За это новое наказание, после чего его бросят в каменный мешок, трехметровую бетонную яму метр в поперечнике. В ней нельзя ни сесть, ни лечь, только стоять: день, два, три, неделю, пока наказанный не начинал сходить с ума. Спать не давали, раз в пятнадцать минут включался яркий свет и стенки каменного мешка начинали бить легкими разрядами тока, включалась громкая режущая слух музыка. Через две недели полумертвого, но главное покорного и сговорчивого заключённого извлекали из каменного мешка и возвращали назад в барак. Обычно заключённый после каменного мешка становился согласен на всё, только бы не вернуться туда.

Горец побывал в каменном мешке уже дважды, став легендой резервации «Тухлая лощина», как её называли все от заключенных до надсмотрщиков, учёных, сотрудников научного центра и инкубаторов, где выращивали шурале.

Последовал новый удар в живот. Перед глазами вспыхнули разноцветные звезды и затрещало в голове. Никита согнулся пополам, но ему не дали упасть. Два надсмотрщика крепко держали его под руки, он повис у них на руках, третий проводил «обучение», как они это называли. Того кто бил звали Бодало, настоящего имени никто не знал и не стремился узнать, он был из лишенцев и старался выслужиться перед командованием Резервации, чтобы его восстановили в статусе.

Лишенцы жили отдельно от гореванов, их бараки были более комфортабельными, если можно было так сказать. Поговаривали, что у них нет нар, а отдельные кровати с настоящим накрахмаленным бельем и персональными тумбочками, у них цивилизованный туалет один на барак и душевые кабины. У гореванов прямо по центру барака дыра в полу, гадь не хочу, да тесное двадцатиметровое кафельное помещение со сливами, куда загоняли весь барак по сорок-пятьдесят гореванов в очередь и с потолка пускали тугие струи воды, часто вода была либо ледяная, либо сущий кипяток. Лишенцам разрешали читать и беспрепятственно передвигаться по территории резервации. Гореванам без разрешения бугра, старшего по бараку, нельзя было даже в туалет сходить. На работы из барака их выводили рано по утру построенными в колонну, а возвращали только лишь к вечеру.

Если лишенец выслуживался и угождал начальству, его восстанавливали в статусе гражданина, летианина, но вернуться назад в город, к прежней жизни, он не мог. Такой летианин оставался жить в резервации, только перебирался в служебную квартиру и зачислялся в штат персонала. Правда подобные случаи происходили крайне редко, но Бодало надеялся, что ему повезет, и из кожи вон лез, чтобы доказать своё право на свободу.

У гореванов было только два выхода из замкнутого круга: либо умереть от старости или непосильных нагрузок, либо отправиться к научникам, где решали на что годен гореван. Либо его отправляли на опыты, либо переводили в инкубаторы, где растили из него шурале, либо распускали на запчасти. Правда гореваны в инкубаторы из барака попадали очень редко, на шурале живой материал отбирали в фильтрационных боксах по прибытии каждой новой партии гореванов.

Бодало поднял Поля за волосы и прописал ему прямой удар в челюсть. Голова дернулась как футбольный мячик, и он потерял сознание. Надсмотрщики выпустили его, и Горец рухнул мешком на каменный пол.

Бодало сплюнул густую вязкую слюну, утер пот со лба, подхватил ведро с ледяной водой и опрокинул его на Горца. Никита тут ж пришел в себя, зафыркал, отплевываясь от попавшей в рот воды, и попытался подняться. Бодало боднул его сапогом в живот, но как-то вяло, потеряв интерес к экзекуции.

— Ты у меня собака смотри, тихо бы себя вел, а то все одно и тоже. И не надоело ли тебе, гореванов в бараках будоражить. Они же животина молчаливая и покорная, ума лишенная, а ты им про бунт и подстрекаешь. Не порядок. Так ты долго не протянешь, я ведь к тебе со всей душой, а ты в душу харкануть норовишь. Не хорошо, — уныло произнес Бодало. — Скажи, не надоело. Неужели не понял, что ничего не добьешься. Они скотина молчаливая, а ты брыкастый. Но мы тебе норов то пообломаем.

— Куда его? — спросил один из надсмотрщиков. — Опять в каменный мешок?

— А чего делать. Пусть посидит о поведении своем дурном подумает, может чего и решит. Третья ходка у него как никак. Такого в «Тухлой лощине» еще ни разу не было. Можно сказать рекорд резервации. Обычно ломаются ершистые, либо дохнут падлы, а тут стойкий типчик попался, — сказал Бодало. — Пегий, веди его к мешкам.

— А может ну его, — сказал Пегий, топчась на месте. Ему совсем не улыбалась прогулка к поляне каменных мешков, где воняло словно в выгребной яме, к тому же через несколько минут у него начиналось свободное время, и потратить пускай даже маленькую его часть на службу было обидно.

— Я тебе «ну его» устрою. Сказал в мешок, значит не рассуждать, а запихивать, — раздулся от накатывающей ярости Бодало.

Не смотря на то, что он был лишенцем, а остальные входили в штат персонала резервации, Бодало верховодил, был негласным лидером. Все знали, что он на хорошем счету у коменданта резервации полковника Бауэра, и ссориться с полковничьим любимчиком никто не хотел. К тому же у Бодалы характер был жуткий, не понравится что может и вместе с другими гореванами и лишенцами в каменный мешок засунуть, а пока разберутся, что невинный в мешке сидит, много времени пройдет.

Пегий тяжело вздохнул, словно ему предстояло пару грузовиков с кирпичами разгрузить, и поднял Горца с пола. Второй надсмотрщик подставил плечо, и, разделив груз, они понесли тело к месту отбывания наказания.

Никита чувствовал, что в этот раз ему основательно досталось. Пара сломанных ребер не в счет, главное что все внутри было отбито. Накатила новая волна острой режущий брюхо боли, он закашлялся и выхаркнул на мостовую густой сгусток крови. Дело совсем плохо, если уж он кровищей плюется, значит внутренние органы ему ощутимо помяли.