Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем - Амеде Ашар

- Он рассек мне голову ударом шпаги! - закричал вслед за тем другой человек.

- Я припоминаю это... Шпага и пистолет ещё при мне, медленно процедил сквозь зубы Рено.

Сверкнули двадцать лезвий, наполовину выдернутых из ножен.

Зная характер Рено, г-н де ла Герш примерил ситуацию на себя. Разве мог бы он сам когда-либо отказать себе в удовольствии ответить на двадцать вызовов?

Но, предельно спокойный, Рено, не прикоснувшись даже к своей шпаге, чем Арман-Луи был поражен, - жестом дал понять, что хочет говорить.

Все смолкли, и даже самые настойчивые были удивлены его хладнокровием и остановились в нескольких шагах от католика.

- Я католик, это так, я не отрицаю этого, - вскричал Рено. - Да, я был при осаде Ла-Рошели среди дворян его превосходительства монсеньора кардинала де Ришелье, и вы не поверите, если я скажу больше: я ранил г-на д`Эгрефеля в плечо и г-на де Бераля в голову... они здесь и могут это подтвердить. Мне достаточно их слова.

Два дворянина сделали шаг вперед из круга обступивших его.

- К перемене погоды это плечо у меня болит, - сказал г-н д`Эгрефель.

- У меня на лбу шрам, который никакой дьявол не разгладит и в сто лет! - так же подтвердил г-н де Бераль.

Рено приветствовал их взмахом руки.

- Ну вот, - снова заговорил Рено. - Я среди вас как паршивая овца в стаде невинных ягнят. Но хорошо ли, что речь тут идет обо мне? Разве вы собрались не для того, чтобы выбрать командира?

- И то правда! - согласился молодой кальвинист, которому понравились слова и смелость Рено.

- Сначала выберем командира, а потом можете изрубить меня на куски, если пожелаете... Ну, а прежде, позвольте мне сказать несколько слов.

Все засмеялись и обнаженные лезвия снова вернулись в ножны.

- Так вот, я ещё не закончил! - продолжал Рено. - Я предложил кандидатуру господина де ла Герш, и я её поддерживаю. Вы все видели, каким отчаянным броском он опрокинул батарею, которая обстреливала бухту Конь. Этот день стоил жизни пятистам лучших солдат и двадцати офицерам. Кому из вас удалось сделать большее? Честные дворяне вроде вас ответят: никому! Кроме того, вот вы что ещё не знаете: господин де ла Герш был избран Его превосходительством кардиналом, который разбирается в людях, чтобы отправить с ним депешу Его величеству королю Густаву-Адольфу, и эта депеша сделает Францию союзницей Швеции. Пусть мой друг уличит меня во лжи, если отважится!

Все взоры устремились к Арману-Луи.

- Он молчит! Чего вы ещё хотите? - спросил Рено.

Громкий гул одобрения прокатился по залу.

- Господа!.. - заговорил наконец сам г-н де ла Герш.

- Замолчи! Тебе не давали слова! - прервал его Рено, почувствовав свою победу. - Если все считают, что я прав, то какое ты имеешь право возражать свободному и открытому проявлению наших мнений? И если я настаиваю, господа, то только потому, что хорошо знаю того, в чьих руках будет моя жизнь в течение похода, который предстоит.

На этот раз слова г-на де Шофонтена вызвали волну удивления.

- Я объяснюсь, - продолжал он. - Я рьяный католик с головы до пят и не менее француз с ног до головы, как и вы. Но Франция будет союзницей Швеции в этой войне, которая начнется, и именно поэтому я хочу попросить маленькое местечко в ваших рядах. Враги, против которых я обнажу шпагу, также католики не меньше и не больше меня, я это знаю. Если я буду иметь счастье убивать их по пути в большом количестве, я утешусь мыслью, что жизнь - это юдоль печали и что блаженны те, кто из неё уходит. Что касается моих прав быть среди вас - то пусть господин д`Эгрефель, с которым я встретился там, где схватка была самой кровавой, и господин Бераль, у которого я спрошу тотчас секрет одного выпада, каким он едва не проткнул меня насквозь, подтвердят это.

Несколько дворян, и среди них г-н де Бераль и г-н д`Эргефель, зааплодировали.

- Теперь, когда одержал свою победу, я прошу вашей дружбы. Если некоторых из вас все ещё терзают сомнения, мы можем побеседовать об этом на лугу. Бог Фехтования, мой покровитель, придет мне на помощь. Вот все. Итак, я - ваш?

- Да! Да! - заорали со всех сторон.

- Тогда я голосую за господина де ла Герш. Друзья, присоединяйтесь!

Арман-Луи был избран единогласно командиром эскадрона французских гугенотов.

- А теперь пусть все боятся драгун господина де ла Герш! - крикнул Рено.

И, подойдя к твоему другу, он протянул к нему руки. Глаза у него увлажнились.

- Обними меня, капитан! - сказал он.

28.

Откровения и прожекты

Несколько минут спустя Арман-Луи и Рено уже находились в одной палатке, сидя перед куском ветчины, о которой позаботился Магнус, услужливо добыв к нему две бутылки французского вина.

- Мы снова соотечественники и снова друзья! - сказал Рено, наполнив стаканы.

Глухой стон послышался у входа в палатку.

- А вот и Каркефу, которого я потерял! - крикнул Рено.

Вошел Каркефу, ещё более бледный, более тощий, более лысый, более длинный и более тусклый, чем во времена, когда он воевал с волками.

- Сударь! - проговорил он, обратившись к г-ну де ла Герш. - К сожалению... кости держатся в моем теле лишь на нитках. Увы, я ещё не умираю. Мой хозяин уже который день отставляет меня в трактире, где негодяев, толпящихся вокруг кувшинов, насчитывается больше, чем кур на насесте!

Вид ветчины и дикой утки, хорошо проваренной, которую Магнус принес на дымящемся блюде, прервал скучную проповедь Каркефу. Он улыбнулся.

- Я вижу, что хорошие традиции возвращаются, - обрадовался он.

Арман-Луи повернулся к Магнусу.

- Вот честный парень, которого я тебе рекомендую, представил он Каркефу Магнусу: - У него желудок такой же пустой, как и руки.

- И робкое сердце, - добавил Каркефу.

- Однако я принимаю его таким, каков он есть. Слежу, чтобы он далеко не уходил.

- Хорошо, - ответил Магнус. - Я возьму его под свою защиту.

Оставшись одни, Арман-Луи и Рено удобно уселись на берегу бухты, запруженной всевозможными кораблями, радовались звукам барабанов и труб и поглядывали друг на друга.

- Послушай, объясни мне, как случилось, что я вновь нахожу тебя в Швеции после того, как оставил на дороге замка Мирваль, к которому тебя влекли красивые женские глазки? сказал г-н де ла Герш.

- Ах, мой друг, ты знаешь, насколько искренне я трудился над тем, чтобы наказать себя! Я должен отдать справедливость Клотильде - это она помогла мне в этом, насколько было в её власти. Но вот один славный знакомый моего дядюшки, озабоченный своим застарелым ревматизмом в Мирвале, посоветовал мне нанести визит в часовню замка.

- Это был, должно быть, добропорядочный человек.

- Добропорядочный и неприятный, ибо после посещения часовни вечное наказание Господне показалось мне чрезмерным. Я поклонился башенкам замка Мирваль и в сопровождении Каркефу, уже почти хорошо откормленного, направился в Париж. Меня прекрасно приняли при Королевском Дворе, но, на мое несчастье, воспоминание о мадемуазель де Парделан преследовало меня вплоть до королевского менуэта.

- Ты, я уверен, поборол это воспоминание воздержанием от пищи и умерщвлением плоти? - улыбнулся Арман-Луи.

- Да, мой гугенот! Воздержанием от пищи и зелеными глазами госпожи Сериоль.

- Ах, уж эти зеленые глаза!

- А ещё я имел дело с черными и голубыми глазами. Надо умерщвлять плоть переменами. Госпожа де Сериоль была состоятельно особой и слыла в Лувре признанной красавицей. И я должен сказать, заслуженно.

- Так значит это ей ты незамедлительно доверил заботу о твоем исцелении?

- Смелые сердца никогда не останавливаются в нерешительности. Аврора её звали Аврора - сжалилась над моими страданиями. Это новое испытание длилось добрых две недели. Но ничто не может устоять перед коварством злого духа. Во время одного самого неистового лечения черт дернул меня как-то произнести имя Дианы, когда я целовал руки Авроры... С той поры госпожа де Сериоль перестала заботиться о моем выздоровлении...

- Вечно у придворных дам предрассудки, - засмеялся Арман-Луи.

- Да! Только это извиняет её в моих глазах! Покинув Париж, я отправился в Брюссель. Я не знаю, какое таинственное течение уносило меня к северу. Я не стану рассказывать тебе, сколько попыток я сделал во Фландрии и в стране Басков, чтобы оздоровить мою душу, по-прежнему влюбленную в еретичку. Я пробовал даже побороть ересь ересью: шведку голландкой, воспитанной в заблуждениях. Увы, лекарство было слишком сильнодействующим.

- Отчаянный поступок!

- Вот, кажется, все, что я хотел рассказать. Ах да, вот ещё что: Гретхен ничего не могла сделать против Дианы! Дьявол не отпускал свою жертву. Однажды утром, весь в слезах, я оказался в Германии; моя лошадь уносила меня в сторону Швеции, взяв путь на Данию; я был так обескуражен, что не запомнил, как это случилось. Впрочем, из этих краев дул ветер войны, который приободрил меня. Ах, мой бедный друг, из каких только стран не встречал я людей, облаченных в броню! Какие полки! Какие эскадроны: гессенские, саксонские, хорватские, австрийские, польские, венгерские, испанские, богемские, - десять армий, которые прямо-таки неистовствовали! Засыпали под звуки ружейной пальбы, просыпались от грохота пушек. По ночам пожары ярко освещали пейзажи. По правде сказать, я узнал, что король Густав-Адольф собирал отряды, чтобы воевать против Империи, и пришпорил лошадь. А однажды утром гамбургский корабль, который плыл в Стокгольм, забросил меня в Швецию.