Долина Ужаса. Совет юстиции (сборник) - Артур Дойл

– Я уверяю ваше высочество, – с напором произнес Фалмут, совладав с собой, – мои мысли не… э-э-э… не были связаны с вами. Да, ходят слухи, что вы одно время проявляли интерес к социализму… Но, поверьте, это…

– Истинная правда, – спокойным голосом закончил принц, после чего обратил свое внимание на дыру в полу. – Есть соображения? – спросил он.

Сыщик кивнул.

– Больше чем соображения. Видите ли, мы допросили Джессена, и теперь все нити этой истории у нас в руках.

– Что намерены предпринять?

– Ничего, – невозмутимо ответил сыщик. – Дознание будет проводиться скрытно, пока мы не упрячем «Четверых благочестивых» за решетку.

– А как убили тех двоих, вы уже выяснили?

– Это тайная информация, – категорическим тоном ответил Фалмут.

Этот разговор может служить хорошим примером того, какой беспрецедентной секретности придерживалась полиция, занимаясь этим делом.

В небольшом зале коронерского суда разрешили присутствовать лишь трем журналистам и примерно пятидесяти представителям общественности. Не имея ни малейшего желания бросить тень на честнейшую полицейскую организацию в мире, я могу лишь сказать, что присяжные вели себя как никогда дисциплинированно, а зал был до того забит крепкими широкоплечими мужчинами, что представители общественности попросту не смогли пробиться внутрь. Что касается прессы, особое секретное предписание возымело действие, и трем светилам журналистики, присутствовавшим при слушании, пришлось исполнять инструкции.

Само слушание заняло очень мало времени, был вынесен приговор «неустановленному лицу или группе лиц», и (я цитирую «Ивнинг ньюс») «очередная загадка пополнила собой без того немалый список нераскрытых преступлений».

Чарльз Гарретт был одним из трех журналистов, допущенных к слушанию. После завершения процесса он встретился с Фалмутом.

– Послушайте-ка, Фалмут, – недовольно произнес он, – как это понимать?

Фалмут, который знал этого маленького человека и имел причины испытывать благоговейный трепет перед ним, лишь многозначительно покачал головой.

– Проклятье! – не очень-то вежливо сказал Чарльз. – Да не будьте вы таким таинственным! Почему нам запрещают говорить, что эти парни мертвы?

– Вы виделись с Джессеном? – спросил сыщик.

– Виделся, – резко бросил Чарльз. – И после всего, что я сделал для этого человека, после того как я приобщил его к культуре…

– Он не захотел с вами разговаривать? – невинно поинтересовался Фалмут.

– Да он закрылся в себе, как моллюск в раковине! – в голосе журналиста послышалась досада.

– Хм! – Сыщик задумался. Рано или поздно Чарльз догадается о связи, а он, пожалуй, единственный человек, который сумеет раскрыть тайну Джессена. Пусть уж лучше он сейчас обо всем узнает. – Я бы на вашем месте, – негромко сказал Фалмут, – не стал беспокоить Джессена. Вы же знаете, кто он и кем работает на правительство. Едем со мной.

В ответ на последовавшие вопросы Чарльза он не произнес ни слова, пока они не прошли через пышные коридоры Карлби-мэншнс до лифта, который поднял их к двери квартиры № 69.

Фалмут открыл дверь ключом, Чарльз зашел за ним следом.

– Об этом на дознании не упоминалось, – сказал он. – Но какое это имеет отношение к Джессену?

Он в недоумении посмотрел на сыщика, но потом лицо его озарилось, и он присвистнул.

– Так вот… – начал он, замолчал и тут же добавил: – А что на это говорит правительство?

– Правительство, – произнес Фалмут самым официальным голосом, на какой был способен, при этом разглаживая ворс на шляпе, которую держал в руках, – правительство заняло обычную позицию, но смотрит на это дело философски.

В тот вечер мистер Лонг (или же Джессен) как ни в чем не бывало вновь появился в «Гильдии», где полчаса занимал аудиторию лекцией о том, может ли вор-взломщик переквалифицироваться в сторожа.

Глава VIII

Происшествие в мюзик-холле

О том, в каком тайном уголке Лондона восстанавливала силы женщина из Граца, мы не узнаем никогда. Но какие источники питали ее неукротимую энергию и несгибаемую силу воли, мы можем догадаться. Со смертью Старкье она практически превратилась в лидера Красной сотни, и со всей Европы к ней стали стекаться денежные потоки и подкрепление в виде живой силы, что должно было укрепить ее власть и пошатнувшийся престиж самой мощной организации, когда-либо порожденной анархическим движением.

Великобритания никогда не была ареной активных действий анархистов. Веками она служила прибежищем для революционеров, и анархизм побаивался масштабной пропагандой подвергать угрозе безопасное существование политических беженцев, пребывающих на британской земле. Однако известно, что экстремистские силы внутри движения были недовольны наложенными на них ограничениями, поэтому, когда женщина из Граца объявила Англии войну, ее начинание было поддержано с восторгом.

А потом началось, возможно, самое невероятное противостояние в истории человечества. Две могущественные силы, обе находящиеся вне рамок закона, вступили в единоборство, и война эта была стремительной, безжалостной и беспощадной. Но самое необычное в этом было то, что ни одна живая душа не видела бойцов воюющих сторон. Как будто две невидимые духовные силы вступили в титаническое сражение. Полиция оказалась практически бессильной. Войну с Красной сотней вели почти исключительно «Четверо благочестивых», или, как они сами назвали себя в своем знаменитом воззвании, «Совет юстиции».

Такого страха, который вселила в сердца людей Красная сотня, Лондон не помнил со времен восстания фениев. Не проходило и дня, чтобы не становилось известно о каком-нибудь новом готовящемся злодеянии. Самым вопиющим случаем стала попытка спустить с рельсов поезд метрополитена. Если читатель найдет утомительным, что я слишком часто буду упоминать слово «попытка», то это лишь потому, что благодаря достойной удивления бдительности «Совета юстиции» действия анархистов оставались не более чем «попытками».

– Так дальше продолжаться не может, – недовольно произнес министр внутренних дел на собрании полицейского руководства. – Наша полиция признана лучшей в мире, а нас по всем фронтам обставляют люди, которых мы сами же разыскиваем за убийство!

Главного комиссара, и без того весьма раздраженного происходящим, задела критика министра.

– Сэр, мы делаем все возможное, – коротко сказал он. – Если вы считаете, что моя отставка может помочь делу…

– Ради всего святого, не будьте вы дураком! – совсем не по-парламентски воскликнул министр внутренних дел. – Вы разве не видите, что…

– Пока я вижу лишь то, что вреда никакого нет, – упрямо буркнул комиссар и вдруг вспылил: – Вот что я скажу, сэр! Наши люди каждый день нанимают субъектов и похуже этих «Благочестивых». Если не нанимают, то используют. Мелкие воришки, «стукачи», как их называют, рецидивисты, взломщики, а бывало, что и кое-кто похуже. Мы существуем для того, чтобы защищать обычных законопослушных людей, и никто не может…

– В том-то и дело, что это не вы защищаете людей! Вы только получаете информацию…

– От «Совета юстиции», верно, но какое это имеет значение? Выслушайте меня, сэр. – Говорил он очень искренне и придавал вес каждой сказанной фразе легким ударом кулака по столу. – Принца Эскуриальского нужно выставить из страны, – с серьезным видом сказал он. – У меня есть сведения, что красные хотят его крови. Нет, это мне известно не от «Благочестивых», в том-то и дело. Я узнал это напрямик от человека, который продает мне информацию. Сегодня ночью я встречаюсь с ним, если, конечно, они еще не прикончили его.

– Но принц – наш гость.

– Он и так пробыл здесь слишком долго, – решительно произнес практичный и не склонный к сентиментальности комиссар. – Пусть возвращается к себе в Испанию… Через месяц он должен жениться, так вот пусть лучше у себя дома покупает приданое или что он там должен купить.

– Этим вы хотите сказать, что не в состоянии его защитить?

Лицо комиссара исказилось, как от боли.

– Я могу защитить шестилетнего ребенка или спокойного шестидесятилетнего старика. Но я не могу брать на себя ответственность за молодого человека, который настаивает на том, что имеет право ходить по Лондону без сопровождения, который разъезжает куда вздумается на автомобиле и упрямо отказывается сообщать нам свои планы на день… А если и сообщает, то нарушает их!

Слушая комиссара, министр ходил туда-сюда по кабинету, задумчиво опустив голову.

– Что касается принца, – наконец сказал он, – его высочеству уже направлен совет (из наивысших кругов) как можно скорее покинуть страну. Завтра он уезжает.