Генерал Краснов. Как стать генералом - Станислав Зверев

Монархическое мировоззрение противостояло революционному не в силу отсталости или лени, а для защиты от разрушений своих созидательных усилий.

В 1907 г. «Сусанин» писал: «Дума наша справедливо названа «главным штабом революции»; настоящая наша Дума на три четверти революционное гнездо, где о созидательной не может быть и речи, и думать нечего; каждый день ее речей страница нового позора в скрижали истории России… Их цель одна — захват власти» [№ 13. 25 марта 1907 г.]. «Самодержавный Государь, по неисчерпаемому милосердию своему щадил преступную Думу, надеясь, что депутаты социалисты одумаются и, для блага народа, примутся за плодотворную работу» [№ 35. 25 августа 1907 г.].

Но те работать не желали. Прошло пять лет.

«Сусанин» 25 июля 1912 г.: «У леваков была полная возможность выполнить если не все обещания, раздаваемые рабочим перед выборами, то хотя бы часть их. А что получили рабочие от этих Дум? Почти ничего. — Все три Думы с пеной у рта требовали амнистии политическим преступникам, проливавшим, как воду, русскую кровь, требовали помилования грабителям, по ученому называемым экспроприаторами — только экономические нужды России были ими забыты. Из этого достаточно ясно видно, что левым интересы рабочих так же дороги, как прошлогодний снег».

«Московские ведомости» (№ 176 1912 г.): «Нет ни одного класса народа, который не убедился бы уже на практике, что Госдума защитой его интересов не занимается. Все, что у нас делалось для крестьян, рабочих, промышленников — делалось по инициативе правительства. Если Дума обращала самостоятельное внимание на духовенство, то именно против его интересов. Вообще ни один класс народа не может видеть в ней своего представительства и своей защиты» [89].

Им будет отпущено еще 5 лет. Бездеятельность и склонность к разрушению будет ужасать все более.

Еще ближе к Краснову подбирается «Сусанин» в защите Русской Армии.

Вторник. 2 февраля 1910 г. № 14.

За то, что «Армия смело приняла вызов и ни на одну пядь не отступила от своих славных позиций: ведь она защищала святую веру и священную Царскую власть… в бесчисленных листках и газетах, коими он обладает, как собственностью, революционный кагал принялся травить армию, стараясь вызвать в русском обществе презрение к воинскому званию, к офицерству. Мобилизованы были все силы: Горький и Андреев, Арцыбашев и все литературные жидки — вроде Айзмана, Муйжеля, Юшкевича и пр. Куприн особенно и специально занялся этим почтенным делом. Сюжеты из военной жизни стали обыденными, появились целые серии военных рассказов. Но странно — кто бы из военной среды не выводился — все оказывались людьми какого-то низшего нравственного уровня. Офицеры и командиры в рассказах выводились непременно и прежде всего дураками, людьми невежественными, ничего непонимающими, а кроме того, они являлись еще пьяницами, развратниками, насильниками и т. п. Солдаты какими-то бесчувственными зверями, казаки — людоедами, чуть ли не дьяволами» (И. Сибиряк).

Краснов, не будучи невежественным пьяницей или развратным дураком, лучше мобилизованных в атаку на отечественную Армию писателей знал, чем она является на самом деле. Судя по всему, с Куприным он познакомился тогда, заочно, по печатной полемике. Вспоминая о ней в эмиграции, Краснов писал: на упреки, что полк «Поединка» в реальности никогда не существовал, Куприн мог парировать: это художественный вымысел, потрудитесь воспринимать полк, каким его пожелал создать автор.

Информационная атака оплевывания Армии не давала представления о настоящей военной проблематике того времени. Один из конкретных недостатков приводит Деникин в «Старой армии»: воспитание юнкеров в сознании долга и дисциплины не дополнялось, так сказать, преддипломной практикой в среде нижних чинов. Недоставало образования по части педагогики и психологии. Военная печать обсуждала необходимость прохождения практики в войсках перед выпуском, но ее не ввели. А шаг был бы — прогрессивней некуда. По данным Елчанинова на 1912 г., этого желал сам Государь Император.

Деникин вспоминал: «Вообще, русское военное законодательство, карательная система и отношение к солдату были несравненно гуманнее, нежели в других первоклассных армиях «более культурных народов». В германской армии, например, царила исключительная жестокость и грубость. Там выбивали зубы, разрывали барабанные перепонки, заставляли в наказание есть солому или слизывать языком пыли с сапог… Об этом не говорила возмущенно не только пресса, но и официальные приказы. В течение одного, например, 1909 г. вынесено было 583 приговора военными судами за жестокое обращение начальников с солдатами <…>. Далеко нам было до такой «культуры»!» [20, с. 92].

Когда в 1908 г. М. О. Меньшиков призвал остановить бегство офицеров из Армии, Краснов откликнулся под именем Гр. А.Д. с просьбой не бояться вызванного неудачами и травлей ухода офицеров со службы — их сменят более достойные, верные, не показные патриоты. «Из солдатской среды» выйдут новые фельдмаршалы. Краснов знал, чем ему угрожает будущее: «Военная и офицерская служба — это прежде всего подвиг. Это отречение от самого себя, это тернистый путь, часто заканчиваемый терновым венцом мученика. Но зато в ней много поэзии, много такого обаяния, что заставляет служить ей, несмотря на все ее невзгоды» («Русский инвалид», 1908, № 73).

В авторский сборник «Мир тайн» в 1913 г. вошли рассказы Краснова «Маленькая подвела» о потере лошади (Дудергоф, 1908 г.) и «Клодина уходит» тоже о лошадях, о передаче выезженных лошадей из запасных в действующие полки (Широкая Балка, 1909 г.) [98].

В 1908 г. Петр Краснов пишет необычный для себя рассказ, действие которого происходит в далеком прошлом без участия русских. Вселенскость выбранного сюжета позволила Краснову сопоставить его с текущим временем. Рассказ «Сотник гроба Господня» о Страстях Христовых, чьих свидетелем, согласно Евангелию, был римский сотник при Правителе Иудеи. События в Иерусалимском дворце переданы без самовольных фантазий или новомодных трактовок с изъятием их антисемитского смысла, когда вина за Богоубийство накладывается исключительно на римскую власть, и казнь объясняется «революционной» деятельностью Иисуса Христа, поскольку на крестах казнили политических преступников [напр. Айзек Азимов «Римская империя» М.: Центрполиграф, 2006].

В Священном Писании подробно объясняется, как именно создавалась видимость этого. Точно следуя Евангелию, Краснов повествует, как иудеи, полные ненависти, опасались совершать Преступление своими руками. Понтий Пилат говорил им: «Возьмите Его и по закону вашему судите!» — А злобная толпа иудеев требовала казни по римскому обычаю, клеветала: «Он хулил Бога. Он говорил, что он разрушит это царство. Он запрещал народу платить подати. Он называл себя Царем. Распни! Распни его». Пилат, поговорив с Иисусом Христом, сказал, что «никакой вины не находит в этом Человеке» [98, с. 156]. Понтий Пилат принял несколько попыток спасти Христа, «ибо знал, что предали Его из зависти» (Мф. 27:18). Однако, «видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы» (Мф. 27:24). Это знаменитое умывание рук кем-то умышленно, кем-то невольно по внушению, часто толкуется неверно в духе безусловного осуждения, при забвении о толпе иудеев, вынудившей его так поступить. Правильно видеть здесь трагедию правителя, вынужденного поступаться своей совестью под давлением толпы, во избежание опасностей смуты. Об этом прямо говорит Евангелие. Неудивительно, что в Эфиопской Церкви Понтий Пилат причислен к лику святых. Неверно будет также думать, будто Евангелие не дает политических идеалов. Ключевой пример с Пилатом, а также множество других мест, определенно указывает на обязанности правителя служить делам добрым и защите населения согласно нравственному закону. Напротив, самое тяжкое преступление совершается, когда «Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие» (Мк. 15:15). Явственно видно осуждение народоправства, поправшего стремление единоличной власти к правде. «И отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:25).