Сосны. Последняя надежда - Блейк Крауч

– Мы здесь из-за тебя, – сказал Итан. – Моя жена, мой сын…

– Мы здесь потому, что две тысячи лет назад ты трахал Кейт Хьюсон и унижал свою жену, – возразил Адам. – Если б Кейт не получила перевод в Бойсе, она никогда не оказалась бы в Заплутавших Соснах. Пилчер не похитил бы ее и Билла Эванса.

– И ты никогда не продал бы меня.

– Пойми, если б я этого не сделал, вы были бы уже давно мертвы.

– Нет, мы прожили бы нашу жизнь в Сиэтле.

– Ты называешь то, что было у тебя и Терезы, жизнью? Она была несчастна. Ты был влюблен в другую женщину. И ты собираешься сидеть здесь и рассказывать мне, что я поступил неправильно?

– Ты серьезно? То, что ты только что сказал, – ты правда так думаешь?

– Больше не существует правильного или неправильного, Итан. Есть только выживание. Я усвоил это за три с половиной года скитаний по тому аду, что лежит за ограждением. Так что не смотри на меня, надеясь увидеть проблеск раскаяния!

– Значит, убить – или быть убитым? Это то, до чего мы дошли теперь?

– Мы всегда были такими.

– Тогда почему ты не убил меня?

Хасслер улыбнулся, несмотря на то, что между зубами у него сочилась кровь:

– Когда ты возвращался в комплекс вчера вечером от Кейт, я был там. В лесу. Там, в темноте, не было никого, кроме нас с тобой. У меня имелся охотничий нож, тот самый, которым я убивал аберов в схватке лицом к лицу – ты такое и представить себе не можешь. И ты не знаешь, как близко я к тебе подошел.

Итан почувствовал, как по спине у него ползет холодок:

– И что же тебя остановило?

Адам стер заливающую глаза кровь:

– Я много думал об этом. Мне кажется, это потому, что я уже не так тверд, как был когда-то. Видишь ли, разумом я понимаю, что не существует правильного или неправильного, но мое сердце с этим не согласно. Моя прошивка времен двадцать первого века слишком глубока, слишком изначальна. Мое сознание помешало мне.

Бёрк смотрел на своего бывшего босса сквозь завесу темноты, сгущающейся в комнате:

– И к чему это нас подводит?

Хасслер застонал, с трудом принимая сидячее положение. Наконец, он сел, опираясь спиной на стену. Даже в слабом свете Итан видел, как распухает челюсть Кочевника: теперь тот говорил с трудом, невнятно.

– Я уйду. Навсегда, – пообещал Адам. – При одном условии.

– Думаешь, ты в том положении, чтобы диктовать условия?

– Тереза никогда не должна узнать о том, что произошло на самом деле.

– Ну и обеспечивай это сам, ведь она по-прежнему любит тебя!

– Она выбрала тебя, Итан.

– Что?!

«Она выбрала тебя». – Бёрк повторил эти слова про себя, и на него волной нахлынуло облегчение. Горло сдавило от эмоций.

– Теперь, когда все позади, я не хочу, чтобы она знала, – продолжал Хасслер. – Уважь это желание, и я сделаю невыносимую ситуацию приемлемой.

– Есть и другой вариант, – отозвался шериф.

– Какой же?

– Я мог бы убить тебя.

– А в тебе есть это, друг мой? Потому что если есть, то дай этому волю.

Итан посмотрел на холодную печь, а потом на окно, в которое сочился слабый вечерний свет, и задумался о том, сможет ли когда-либо снова ощутить это место своим домом. Наконец он произнес:

– Я не убийца.

– Видишь? Мы оба слишком мягки для этого нового мира.

Бёрк поднялся на ноги и спросил:

– Ты провел за оградой три с половиной года?

– Верно.

– Значит, ты знаешь об этом новом мире больше, чем кто-либо из нас.

– Вероятно, да.

– А если я скажу тебе, что мы не можем больше оставаться в Заплутавших Соснах? Что нам нужно покинуть эту долину и перебраться куда-то, где теплее, где можно выращивать злаки? Как ты думаешь, у нас есть шанс?

– Выжить целой группой по ту сторону ограждения?

– Да.

– Это будет больше похоже на массовое самоубийство. Но есть ли у нас подлинный выбор? Остаться в этой долине и умереть – или попытать удачи и направиться на юг? Полагаю, нам нужно найти выход.

По пути до столовой Итан снова остановился у клетки с самкой-абером. Та спала, свернувшись в углу у дальней стены, и выглядела еще более тощей и слабой, чем в последний раз, когда он видел ее.

Один из лаборантов, работавших в отделе по содержанию аберов, прошел мимо шерифа, направляясь к лестнице.

– Эй! – окликнул его Бёрк.

Молодой человек в белом халате остановился посреди коридора и повернулся к нему.

– Она больна? Что с ней? – спросил Итан.

Лаборант неприятно ухмыльнулся:

– Умирает с голоду.

– Вы морите ее голодом?

– Нет, она сама отказывается есть и пить.

– Почему?

Сотрудник лаборатории пожал плечами:

– Понятия не имею. Может быть, потому, что мы устроили костер из всех ее родичей?

Он хихикнул над собственными словами и продолжил свой путь по коридору.

Итан нашел Терезу и Бена за угловым столиком в битком набитой столовой. Когда жена увидела синяки на его лице, ее глаза – красные и опухшие от слез – широко раскрылись:

– Что случилось?

– Ты плакала? – спросил Бёрк вместо ответа.

– Поговорим позже, – тут же заявила женщина.

Ужин состоял из упаковок сублимированной гадости: лазанья для Итана, бефстроганов для Бена и баклажаны по-пармски для Терезы. Все, о чем мог думать шериф за едой, – это о том, насколько сократились их продовольственные запасы за одну эту трапезу. Они стали на один ужин ближе к нулю, и никто понятия не имел, как быстро убывают эти запасы. Все просто принимали, как должное, что могут пойти в столовую либо, если речь шла о горожанах, – в общинные сады или в городскую булочную и получить еду.

Куда денется их цивилизованность, когда все это закончится?

– Ты хочешь поговорить о том, что произойдет сегодня поздно вечером, Бен? – спросил Итан.

– Вообще-то нет, – признался мальчик.

– Ты не обязан туда идти, если не хочешь этого видеть, милый, – напомнила ему мать.

– Но я хочу это увидеть, – возразил Бёрк-младший. – Это ведь наказание за то, что он сделал?

– Да, – ответил шериф, – и мы должны это свершить. Ты сам понимаешь почему, – потому что больше не существует никаких судов. Нет судей или присяжных. Мы должны сами присматривать за собой, а этот человек причинил боль множеству людей. С ним нужно поступить так, как до́лжно.

После ужина Итан отослал Бена обратно в их комнату и попросил Терезу пройтись с ним и поговорить.

– Мы с Хасслером выяснили отношения, – начал он, когда они поднимались по лестнице.

– Боже мой, Итан, вы что, в старшей школе?! – возмутилась женщина.