Свет. Испытание Добром? - Юлия Федотова

– Скажи, брат, зачем ты тут сидишь? – дожевывая кусок, спросил Йорген. – Зимой, наверное, холодно было. И гайсты здесь всегда водились. Опасных, пришлых мы выбили в тот раз, а мелочь доморощенную не трогали.

– По-твоему, Воплощение Тьмы станет бояться каких-то паршивых гайстов? – Фруте рассмеялся ему в лицо. – Как же ты, братец, глуп!

Йорген даже не обиделся.

– Да при чем тут страх? Они же воют по ночам, спать мешают. Разве нет?

Что на это скажешь? Воют. Цепями гремят. Стонут утробно: «Месть, месть!» И спать мешают отчаянно, впору колдунов приглашать, чтобы изгнали покойных родственничков из башни. Но к лицу ли это Воплощению Тьмы? Приходится терпеть.

– …Я бы на твоем месте поехал в столицу, сходил к хорошему экзорцисту, избавился от Тьмы окончательно и жил там в свое удовольствие!

Лицо парня некрасиво перекосилось – ничто так не выводило его из себя, как братец, упрямо отрицающий очевидное для всех.

– Повторяю тебе в сотый раз: Я НЕ ОДЕРЖИМ! Не Зло выбрало меня, но я сам выбрал Зло, и ничто не заставит меня свернуть с этого пути, хоть Тьма и предала меня, как предали все вокруг!

– Неправда! Мы с Дитмаром не предавали тебя! – поспешно возразил Йорген. – Может, отец отказался видеть в тебе сына, но мы всегда станем считать тебя братом, что бы ни случилось.

– А если… – Тут Фруте прищурил глаза и постарался усмехнуться особенно зловеще, не понимая, что такие ужимки делают его похожим на балаганного комедианта в роли злодея. – Если я однажды убью Дитмара? Ты по-прежнему назовешь меня братом?

– Ну конечно! – подтвердил Йорген без всякой угрозы, очень спокойно. – Как же иначе? Тогда я убью тебя и назовусь братоубийцей.

– Да ты не сможешь меня убить! – истерически расхохотался мальчишка. – У тебя была возможность, но ты отказался, отказался!

Йорген задумался. Да. Было дело. Отказался. Но тогда речь шла о другом…

– За Дитмара – смогу, пожалуй. – В его голосе не было большой уверенности. – Знаешь, чем измышлять всякие страсти, скажи лучше. Когда ты воплощал Тьму, она как-то общалась с тобой? Может, что-то тебе говорила, чему-то учила?

Такой поворот в разговоре пришелся Фруте по нраву. Прежде никого не интересовали подробности его связи с Тьмой. Он бы охотно все рассказал этим жалким людям – пусть знают и содрогаются! Но никто не спрашивал. Он, едва не перевернувший судьбу всего мира, был никому не интересен – вот что самое обидное!

– Да! Из Тьмы мне приходили знания. Я видел мир, каким он должен был стать, я знал, что надо делать, чтобы он стал таким… Тьма многое открыла мне, в двух словах не расскажешь, да и не намерен я делиться с тобой тайным!

Вот тут лукавил братец Фруте! Еще как поделился бы, все бы выложил, что знал! Извелся за год оттого, что некому было продемонстрировать значимость собственной персоны. Не с нянькой же Агдой было беседовать о Великом?

Но Йорген не стал настаивать, лишь задал последний вопрос:

– Ладно, тебе решать. Скажи только одно, это очень важно. Тьма ничего не говорила тебе про Свет?

– Про Свет? – Воплощение Тьмы удивленно моргнуло и сразу стало похоже на обычного шестнадцатилетнего мальчишку. – Не-э…

– Точно? Ты уверен? Жаль. Ну, я пошел. Извини, что так вышло с завтраком, я не нарочно. Я к тебе еще зайду, да? Клотильда, до встречи!

– Кра! – небрежно бросила ворона.

Дожидаться ответа от Фруте Йорген не стал. Сбежал, так и не пожелав выведать, какой важной птицей был его младший брат, пока горькая судьба не загнала его на чердак. С досады Фруте топнул ногой в кучу снеди, по комнате разлетелись брызги и осколки. А ланцтрегер Эрцхольм радостно, налегке слетел вниз по лестнице. Он был доволен тем, как прошел разговор. Он больше всего боялся, что брат вообще не захочет с ним разговаривать.

Глава 19,

открывающая тайну снов Йоргена фон Рауха

Где над возвышенным крыльцомС подъятой лапой, как живыеСтоят два льва сторожевые…

Человеку, особенно прибывшему на Север издалека, все светлые альвы кажутся очень похожими меж собой, чуть ли не на одно лицо. Друг Йорген, будучи неплохо осведомленным о нравах и обычаях сводной родни, утверждал, что альвы то же самое говорят про людей, а в лицах собственных соплеменников никакого сходства не замечают, для них каждое исключительно индивидуально. И женщин своих они тоже делят на красавиц и дурнушек, хотя для людей все светлые альвы одинаково прекрасны.

Что ж, наверное, он знал, о чем говорил. Но Кальпурцию Тииллу было очень трудно поверить, что кто-то на этом свете считает, будто светлая леди Айлели обладает внешностью вполне заурядной и есть немало женщин куда красивее ее. Он так и сказал: «Куда же еще красивее-то?!»

– Откуда мне знать? – пожал плечами ланцтрегер. – Это не я, это сама матушка так говорила отцу, будто ее старшие сестры – настоящие красавицы, а у нее внешность скромная. Лично я между ними особой разницы не вижу. По мне, так матушка ничуть не хуже остальных.

…На самом деле она была прекрасна. У Кальпурция Тиилла захватило дух, когда он ее увидел. Он еще никогда не встречал таких женщин, ему казалось, они лишь в дивном Регендале водятся. Словами не описать было красоту третьей жены ландлагенара Эрцхольма, так что и мы не станем за это дело браться. Отметим одну лишь особенность.

Время не властно над светлыми альвами так, как над людьми. Они не знают старости, точнее, внешних ее проявлений. Прожитые годы не горбят их спины, не белят волосы сединой, не покрывают кожу сетью морщин. Бросив на альва беглый взгляд, не так-то просто бывает понять, сколько ему лет – двадцать или сто двадцать.

Но, увидев впервые хозяйку Логова льва, Кальпурций Тиилл почему-то сразу подумал о том, что, несмотря на ее неземную красоту и безупречную внешнюю молодость и свежесть, никогда не принял бы леди Айлели за юную девушку. Зрелая сорокалетняя женщина, мать семейства стояла перед ним, и мудрость прожитых лет отражалась в ее странных сиреневых глазах… А может, это ему только казалось, потому что женщина эта была мачехой его лучшего друга, а дома его ждала любимая жена, и разум таким образом старался защитить, обезопасить себя, чтобы не быть окончательно плененным нечеловеческой красой светлой альвы?

Ланцтрегер Эрцхольм очень церемонно представил друзей матушке, потом они удалились вдвоем, к великому облегчению силонийца. Он от восхищения порастерял весь свой богатый дар речи и вел себя гораздо глупее, чем следовало бы представителю славного рода Тииллов. Пролепетал что-то невнятно-вежливое, вместо того чтобы красиво поддержать беседу. Но леди Айлели его смущение, похоже, не удивило. Она знала, что бывает с впечатлительными мужчинами из породы людей при виде светлых альв.

Йорген этого, понятно, не знал, он в светлой альве видел лишь жену отца, мать брата и собственную любимую мачеху. О красоте ее он никогда не задумывался, и странное поведение друзей (не один Тиилл был впечатлен встречей) его озадачило.

– Что такое с вами было? – полюбопытствовал он позднее. – Уставились на мою матушку, как три, уж простите, крупных барана, и мычали… или что там бараны делают? Где ваши хорошие манеры и благородное воспитание?

Вот тогда у них с другом Тииллом и зашел вышеописанный разговор о светлых альвах и их красоте.

Но прежде Йорген долго беседовал с мачехой в ее покоях. Сначала это был обычный разговор двух близких людей (ну или нелюдей, главное, что близких) после долгой разлуки. О чем могут говорить мать с сыном? Как жилось в чужой стране, хорошо ли учился, не голодно ли было, не болел ли, упасите боги, и сильно ли скучал? Миллионы сыновей слышат такие вопросы от своих матерей, и Йорген фон Раух не был исключением. И отвечал, как все сыновья, отговорками: жилось хорошо, учился прилично, питался прекрасно, здоров как бык, ужасно скучал. В общем, все было правдой. Особенно последнее.

Потом заговорили про Свет. Йоргену казалось, что светлая альва должна была знать хоть что-то о грядущей беде. Но леди Айлели было известно еще меньше, чем ему самому: до северного Норвальда доходили лишь смутные слухи о странной ереси и жутких аутодафе. Любого другого из ее народа, того же Семиаренса Элленгааля, к примеру, Йорген обязательно заподозрил бы в лукавстве – всем известна скрытость обитателей Нижних Долин. Но матери он доверял безоговорочно. Сказала – не знает, значит – не знает. И тому он больше не друг, кто в ее честности усомнится. «Это я так, на всякий случай предупреждаю!» – сказал ланцтрегер, выразительно поглядывая на Черного Легивара, но это было чуть позже, уже по пути в Нидерталь.

А пока любимая мачеха завела разговор об отце: ландлагенар недавно отбыл в столицу, не встретились ли они по дороге?