Компаньонка - Лора Мориарти

Им повезло. У Алана по-прежнему оставались клиенты, а так как деньги он всегда вкладывал осторожно, во время краха они потеряли немного. Йозефу в «Стирмене»[36] сократили жалованье, но в 1934 году появились военные заказы на учебные самолеты, и он снова стал получать немножко больше. Хуже всего пришлось фермерам: засуха продолжалась год за годом. Кора подметала ковер и понимала, что в эту пыль превратились дом и капитал какой-нибудь оклахомской семьи. Скот голодал и задыхался, людям приходилось покидать дома и бежать в город. На каждом углу Даглас-авеню торговали карандашами или яблоками Армии Спасения; в дом стучались беженцы с ослабевшими от голода детьми и просили есть. Кора и Делла готовили им сэндвичи с чем придется.

Пострадали, хоть и не так серьезно, многие друзья и соседи Коры. Виола Хэммонд с мужем много потеряли на акциях и, чтобы платить по закладной, взяли к себе двух жильцов. Монтгомери продали свой «кадиллак» и купили «бьюик-стандарт». Клуб садоводов совсем развалился – клумбы засыпала пыль. А на некоторых Депрессия не отразилась вообще, хоть и дождь не шел, и акции не росли, и в президенты выбрали демократа. Кора по-прежнему посещала обеды и чаепития, где женщины носили белые перчатки и шляпки-флорентинки, болеро и новомодные платья – с подолом по голень и ремешком на талии. От жестких корсетов отказались уже и пожилые дамы, стало легче есть, дышать и двигаться, но и в эластичных поясах на жаре было тяжко.

Как-то изнурительным утром, после одиннадцати дней стоградусной жары[37], Уиннифред Фитч, чей муж происходил из семьи состоятельных производителей мясных консервов, арендовала театр, велела поставить на сцене стол и освещение, охладила воздух вентиляторами и пригласила семь дам на комфортабельный бранч. В прохладе Корин аппетит разыгрался, и она с наслаждением съела пять ломтей свежей сладчайшей дыни.

Когда официанты унесли тарелки, Уиннифред, восседавшая во главе стола, прокашлялась и встала. Ей было за пятьдесят – чуть старше Коры. Но они друг друга почти не знали: Фитчи лишь недавно переехали в город из Западного Канзаса, потому что – невероятно – в Уичите воздух чище.

– Большое вам спасибо, что пришли. – Уиннифред разгладила перед платья. – Знаю, я пригласила вас под предлогом гуманитарной помощи и обещаю, что, если, выходя отсюда, вы бросите несколько монеток в глиняную кружку на лестнице, я прослежу, чтоб они попали на методистскую кухню для голодающих. Но должна признаться, что позвала вас сюда не для сбора монеток. – Она сделала паузу и расправила подкладные плечи. – Уважаемые дамы. Я организовала этот бранч в надежде сплотиться против врага, с которым не в силах справиться все благотворительные кухни на свете. С врагом, чьи жертвы – мы все, и бедные, и богатые.

Кора вытерла уголки губ и в ожидании посмотрела на нее. Если Уиннифред Фитч нашла способ извести пыль, ее, безусловно, стоит выслушать. Но взгляд Уиннифред был суров.

– Я живу в этом городе недавно, и меня поразили… непристойные вещи, выставленные напоказ в публичных местах, там, где их может увидеть любой, в том числе невинный ребенок. Я имею в виду средства предохранения. Очевидно, в наше непростое время аптекари в погоне за прибылью снижают нравственную планку. Я чувствую, что даже вам, городским женщинам, это не по душе. Ведь так трудно стало защитить детей и внуков от вульгарной подоплеки этих витрин. – Она оглядела стол. – Вирджиния. Кора. Насколько я знаю, у вас есть дочери-подростки?

Вирджиния кивнула:

– Да, у меня еще три дочери дома, и я беспокоюсь не меньше вашего.

Уиннифред и все остальные посмотрели на Кору.

– Грета – моя племянница, – только и сказала та. Без подробностей. Кора понимала, что Уиннифред спрашивала не об этом, но вряд ли мудро сообщать дамам, что ее-то презервативы на витринах аптек нисколько не смущают. Хуже того: пару недель назад Кора даже упомянула о них в разговоре с Гретой: мол, если уж парню и девушке приспичило (выражаясь словами миссис Сэнгер) «проконтролировать рождаемость», лучше пойти в аптеку за нормальным лицензированным презервативом, чем рисковать, покупая сомнительные средства из-под полы в бильярдной или на заправке. Грета всегда была болтушкой, но тут у нее чуть язык не отнялся от потрясения и смущения («Тетя Кора, ты за кого меня принимаешь?» – «За свою любимую девочку», – ответила Кора). Однако Кора посчитала, что разговор необходим: Грете уже семнадцать, и у нее постоянный парень.

– Уважаемые дамы, – продолжала Уиннифред, – я пригласила вас сюда как уважаемых членов нашего сообщества, обладающих связями. Я надеюсь, все вы поставите подпись под петицией против презервативов на витринах и в рекламе, и мы вместе разработаем кодекс приличий для городских торговцев.

Вокруг стола одобрительно закивали и забормотали. Кора вертела в руках салфетку и не знала, как ей быть. Она только что выпила чаю и с удовольствием съела пять ломтей дыни за счет Уиннифред Фитч; теперь она не может просто встать и уйти. Но Кора ведь не знала, что бранч обернется крестовым походом против кондомов. По правде говоря, считала она, ничего страшного в этих витринах нет. На страницах «Макколлс» долгие годы рекламировали лизол – «гигиеническую помощь для нервных жен», и все понимали, что подразумевается защита от беременности и заразы. Корин доктор предупреждал, что это опасная чушь: лизол не остановит беременность, а вред от него немалый. Ладно, Коре было из чего выбирать; она, замужняя женщина, собралась с духом и установила себе диафрагму. А Грете, например, что делать? И вот теперь, слава богу, девушка или по крайней мере ее кавалер может пойти в аптеку и спокойно все купить. Конечно, Грете необязательно начинать половую жизнь в свои семнадцать: Коре не очень нравился Гретин парень. Но юность есть юность – молодые будут заниматься любовью независимо от того, уберут аптекари презервативы с витрин или нет. Не далее как на прошлой неделе Коре пришло письмо, разосланное двумя докторами из Уичиты: хотят основать дом призрения для незамужних матерей. Доктора написали, что некоторые мамы еще совсем девочки и что происходят они как из плохих, так и из хороших семей.

Поэтому во время речи Уиннифред Кора молчала. Она слушала, как тикают часы, прохладный ветерок от вентилятора холодил кожу. Не было никакого смысла препираться с дамами, они твердо знают, что прилично, а что нет; когда-то и Кора была такой. Их не переубедишь за один бранч, только перессоришься со всеми. Одна надежда – что удастся тихо ускользнуть, ничего не подписав.

Заговорила Этель Монтгомери:

– Мы должны твердо стоять на страже морали против любого порока. Знаете ли вы, что в Канзасе организовано движение за легализацию слабоалкогольного пива? Они собираются отменить сухой закон и в нашем штате! Уиннифред, я полностью и целиком поддерживаю твои опасения, но думаю, что мы также должны направить свои силы и на пропаганду умеренности. Считаю, что эти проблемы – две стороны одной медали.

Кора с трудом подавила вздох. Во всей стране сухой закон уже признали неудачным экспериментом. Но Канзас не сдавался, хотя, по оценкам «Орла Уичиты», жители города выпивали в день двести галлонов нелегального алкоголя. Вот вам и пропаганда умеренности. Действительно, две стороны одной медали.

Официанты тихо наполнили стаканы водой, и Кора узнала в одном из парней младшего сына Деллы, сверстника Говарда и Эрла. Кора улыбнулась, но он не заметил или притворился.

– Ход вашей мысли мне нравится, – одобрила Уиннифред. – Но эта борьба обойдется дороже. «Мокрых» хорошо финансируют, и они отлично организованы. А у большинства из нас сейчас нет лишних денег. – Она помолчала и криво усмехнулась. – Если мы хотим бороться с пьянством, придется поработать головой. У кого-нибудь есть знакомый миллионер? Какой-нибудь, скажем, судостроительный магнат?

Вежливый смех. Виола, сидевшая справа от Коры, легонько ее подтолкнула.

– Кора знает Луизу Брукс.

Кора безучастно оглянулась на Виолу.

Этель Монтгомери закатила глаза:

– Я как-то сомневаюсь, что Луиза Брукс выступит за запрет непристойности.

– Да и денег у нее нет, – добавила Вирджиния. – Как я понимаю, она объявила о банкротстве. Заявила газетчикам, что у нее не осталось ничего, кроме нарядов.

Кто-то зацокал языком:

– Последний десяток шуб. Бедняжка.

Кора посмотрела в потолок: мешки с песком и веревки, погашенные прожектора. Когда Луиза еще жила в Уичите, когда она была просто симпатичной темноволосой девчушкой, которая танцевала везде, куда мать могла ее запихнуть, она, наверное, прыгала и кружилась на этой самой сцене под аплодисменты соседей и одноклассников. Кора оглянулась на ряды пустых сидений.

– Как это она могла разориться? – покачала головой Виола. – Я знаю, что она развелась, но она же вроде снова вышла замуж за какого-то миллионера из Чикаго?