Смерть эксперта-свидетеля - Филлис Джеймс

– Если только я вам не солгала.

– Полиции и правда очень часто лгут. А ты?

– Я – нет. Но, думаю, солгала бы, если бы считала, что это спасет папу. Понимаете, мне наплевать на доктора Лорримера. Я рада, что он умер. Он был нехороший человек. За день до его смерти мы с Уильямом пошли в Лабораторию повидать папу. У него утром лекции там были – на курсах следователей, и мы решили зайти за ним перед ленчем. Инспектор Блейклок разрешил нам посидеть в вестибюле, а эта девушка, которая ему за конторкой помогает, хорошенькая такая, так она Уильяму улыбнулась и яблоко ему дала, из своей коробки для завтрака достала. А тут доктор Лорример спустился по лестнице и нас увидел. Я знаю, что это он был, потому что инспектор Блейклок к нему по фамилии обратился. А он говорит: «Что это тут делают эти дети? Лаборатория не место для детей». А я говорю: «Я не ребенок. Я – мисс Элеанор Керрисон, а это мой брат Уильям, мы ждем отца». Он на нас уставился, глаза такие, будто он нас ненавидит. Лицо белое и дергается. Говорит: «Ну, здесь ждать вам нельзя». И с инспектором Блейклоком очень плохо стал разговаривать, не по-доброму. Когда доктор Лорример ушел, инспектор сказал, что нам лучше выйти оттуда, но Уильяму сказал, чтоб он не обижался, и вынул у него из левого уха конфетку. А вы знали, что инспектор – фокусник?

– Нет, этого я не знал.

– А хотите, я вам дом покажу? До того как отведу вас к мисс Уиллард? Вы любите дома смотреть?

– Очень люблю. Но пожалуй, не сейчас.

– Ну хотя бы гостиную посмотрите. Это у нас самая лучшая комната. Ну вот. Правда же, красивая?

Гостиную ни в каком смысле нельзя было счесть красивой. Это была мрачная комната, обшитая дубовыми панелями и перегруженная мебелью. Выглядела она так, будто ничто тут не менялось с тех самых пор, когда набожные, одетые в бомбазин дочери и жена викторианского пастора сидели здесь, занятые шитьем для бедных своего прихода. Окна в перекрестье тяжелых рам и заросшие пылью занавеси темно-красного бархата так успешно затмевали дневной свет, что Дэлглиша сразу же охватила сумеречная промозглая сырость, с которой тщетно боролся едва теплившийся в камине огонь. Огромный стол красного дерева с букетом хризантем в банке из-под варенья стоял у дальней стены, а камин – вычурное сооружение из мрамора – был практически спрятан за двумя невероятных размеров просевшими креслами и потертым диваном. Элеанор сказала с неожиданно официальной любезностью, словно обстановка комнаты напомнила ей об обязанностях хозяйки:

– Я стараюсь, чтобы хоть одна комната в доме выглядела прилично, на случай приема гостей. Цветы очень хороши, не правда ли? Это Уильям составил букет. Садитесь, прошу вас. Приготовить вам кофе?

– Это было бы очень мило, но боюсь, мы не можем ждать. Мы ведь здесь, чтобы повидать мисс Уиллард.

В дверях появились Мэссингем и Уильям, раскрасневшиеся от игры на свежем воздухе. Уильям левой рукой прижимал к себе мяч. Элеанор провела их через обтянутую зеленым сукном, усаженную медными шляпками дверь в коридор и по коридору в глубь дома. Уильям, покинув Мэссингема, трусил вслед за сестрой с мячом под мышкой. Пухлая ручонка тщетно цеплялась за ее туго натянутые джинсы. Остановившись у одной из неполированных дубовых дверей, девочка сказала:

– Она тут. Она не любит, чтобы мы с Уильямом к ней заходили. Да все равно от нее воняет, так что мы и сами не заходим.

И, взяв Уильяма за руку, она оставила их одних.

Дэлглиш постучал в дверь. В комнате послышались быстрые, какие-то скребущие звуки, словно в норе потревожили зверька; потом дверь слегка приотворилась, и темный глаз с подозрением глянул на них сквозь узкую щель. Дэлглиш произнес:

– Мисс Уиллард? Коммандер Дэлглиш и инспектор Мэссингем из столичной полиции. Мы расследуем убийство доктора Лорримера. Можно войти?

Выражение глаза смягчилось. Она коротко, смущенно ахнула, и дверь широко распахнулась.

– Конечно. Конечно же! Что вы можете обо мне подумать? К сожалению, я все еще в том состоянии, которое моя любимая старушка няня называла моим недомоганием. Но ведь я вас не ждала, а в эти утренние часы я обычно позволяю себе провести тихую минутку в одиночестве.

Элеанор была права – в комнате действительно дурно пахло. Запах, как диагностировал Мэссингем, любознательно втянув ноздрями воздух, был сложный: пахло сладким шерри, несвежим нательным бельем и дешевыми духами. Невысокое голубоватое пламя лизало раскаленные докрасна угольные брикеты, сложенные высокой горкой в викторианском открытом камине. Окно, выходившее на гараж и заросший, запущенный сад за ним, было приоткрыто на самом верху, всего на пару сантиметров, несмотря на теплую погоду, и атмосфера этой комнаты тяжело обволакивала их обоих, словно засаленное меховое одеяло. Сама комната обладала какой-то пугающей, извращенной женственностью. Все казалось влажно-мягким – крытые кретоном сиденья двух кресел, ряд пухлых подушек у спинки викторианского шезлонга, коврик из искусственного меха перед камином. Каминная полка была в изобилии уставлена фотографиями в серебряных рамках, в большинстве своем изображавших священника в облачении и его жену, очевидно, решил Дэлглиш, родителей мисс Уиллард, стоявших бок о бок, однако странным образом не вместе, на фоне самых разных, но одинаково неинтересных храмов. Главное место занимал кабинетный портрет самой мисс Уиллард, молоденькой, открывшей все свои зубы в жеманной улыбке, с густыми волосами, уложенными строго параллельными волнами.

На стенной полке справа от двери стояла маленькая, вырезанная из дерева фигурка – лишенная рук Богоматерь со смеющимся Младенцем на плече. У ее ног горела свеча в стеклянном блюдечке, отбрасывая мягкий свет на нежное, склоненное лицо, на незрячие глаза. Дэлглиш подумал, что это, должно быть, копия, притом очень удачная, средневекового музейного экспоната. Ее нежная красота подчеркивала безвкусицу комнаты и в то же время придавала ей некое достоинство, будто говоря, что существуют разные формы человеческого одиночества, человеческого страдания, но одно и то же милосердие одинаково осеняет их все.

Мисс Уиллард жестом указала им на шезлонг.

– Мое маленькое убежище, логово, можно сказать, – весело проговорила она. – Очень люблю пребывать в одиночестве, видите ли. Я объяснила доктору Керрисону, что соглашусь переехать в его дом, только если смогу пребывать в одиночестве. Это такая редкостная и прекрасная вещь, вы не находите? Дух человеческий без нее угасает.

Взглянув на ее руки, Дэлглиш подумал, что ей, вероятно, не больше сорока пяти, хотя лицом она казалась много старше. Темные волосы, жесткие и сухие, были завиты тугими кольцами и контрастировали с поблекшей кожей ее лица. Два тугих, колбаской, локона надо лбом заставляли предположить, что она едва успела выдернуть бигуди из волос, когда услышала стук в дверь. Но лицо ее было уже подкрашено: под глазами на скулах лежали два кружка румян, губная помада всосалась в складочки вокруг поджатых накрашенных губ. Маленький и костистый квадратный подбородок двигался, как на шарнирах – словно у марионетки. Она не успела еще полностью одеться: стеганый халат из цветастого нейлона, с пятнами от чая и еще чего-то, похожего на яичный желток, был перетянут пояском, из-под него выглядывала ярко-голубая нейлоновая ночная сорочка с грязноватой оборкой у горла. Мэссингем не мог оторвать взгляда от мятых, округлой формы вздутий на хлопчатобумажных чулках у нее над туфлями, пока не догадался, что она просто натянула чулки задом наперед.

– Я полагаю, вы хотите расспросить меня насчет алиби доктора Керрисона, – сказала она. – Это же совершенно смехотворно, что ему нужно алиби: ведь он такой мягкий человек, абсолютно неспособный на какое бы то ни было насилие. Но так случилось, что я как раз могу вам помочь. Он, вне всякого сомнения, был дома до начала десятого, а потом я видела его опять – и часа не прошло. Но все это лишь пустая трата времени. У вас совершенно замечательная репутация, коммандер Дэлглиш, но я должна сказать вам, что это преступление никакая наука не поможет раскрыть. Не зря эти Болота называют черными. В течение многих столетий эта промозглая земля порождает зло. Мы можем бороться со злом, коммандер, но только не вашим оружием.

– Ну, может, мы все-таки дадим и нашему оружию шанс? – возразил Мэссингем.

Она взглянула на него с жалостью и улыбнулась.

– Но все двери были заперты. Все эти ваши заумные научные средства не тронуты. Никто не вламывался туда, и никто не мог оттуда выйти. И все-таки он был сражен. Это сделано не рукой человека, инспектор.

– Почти наверняка это сделано тупым орудием, мисс Уиллард, но держала его рука человека. У меня нет сомнений на этот счет, – сказал Дэлглиш. – Наша задача – выяснить, чья именно, и я очень надеюсь, что вы поможете нам сделать это. Вы ведете хозяйство у доктора Керрисона и его дочери, как я понимаю?