Опасная игра - Макс Брэнд

— Хорошо, постараюсь объяснить, — пообещал Малыш. — Конечно, все это случилось ночью. Я был болен, так что вы можете подумать, что мне не удалось хорошо разглядеть этих людей. Но все дело в том, что они ведь не особенно маскировались, знаете ли! В те далекие времена люди не очень-то боялись нарушать законы. Поэтому им и в голову не пришло хотя бы надеть маски или отворачиваться, когда они прикуривали! Я до сих пор помню их лица, будто это случилось только вчера. Странная вещь — память, особенно когда речь идет о больном ребенке, верно? Но я до сих пор вижу, как смеялся Турок Реминг и как ослепительно сверкали его белоснежные зубы, когда он подносил зажженную спичку другому бандиту — парню среднего роста, с выпуклым лбом и приятными чертами лица. У этого человека была ямочка на подбородке, а на нижней челюсти с правой стороны — крохотная красная метка, вроде как след от пули или родинка…

Он умолк, а девушка, облизнув сухие побелевшие губы, впилась в него глазами. Она тяжело дышала. Сердце в ее груди стучало, словно молот.

— И что вы собираетесь делать? — поинтересовалась Джорджия.

— Не знаю, — ответил Кид. — Понимаете, они ведь не стреляли… Не стреляли ни в отца, ни в мать… Не стреляли даже в старую Рыжуху и Пятнашку. Вообще не стреляли.

— Но ведь у вас нет другого способа разделаться с ним?

— Может, и так, — неопределенно ответил Малыш.

— Можете ворошить его прошлое, сколько вам заблагорассудится, но вам никогда не удастся погубить его репутацию! — окончательно овладев собой, быстро заговорила девушка. — Слишком много лет он творил только добро. Господи, да ведь отец просто наводнил ранчо теми, кого он подобрал и пригрел! Не знаю и знать не хочу, что у вас за методы, но вам никогда не удастся погубить его так же, как вы погубили тех несчастных безмозглых идиотов!

— Конечно, я понимаю. В том, что вы говорите, много правды, — признался он. — Похоже, с той ночи Милман и впрямь вел честную жизнь. Да разве я об этом не думал? Именно поэтому-то все откладывал и откладывал… — Глянув на девушку, Кид неожиданно отметил, что под ее глазами залегли синеватые тени.

— Хотите сказать, что следили за ним?

— Годами! — кивнул он. — Видите ли, именно ему принадлежал тот самый мул. И именно его дом я обнаружил первым.

Джорджия закрыла лицо ладонями, но руки ее бессильно упали.

Между тем Кид, не сводя с нее глаз, продолжал:

— Серый мул. То есть серым он был тогда, а к тому времени, когда я его разыскал, стал уже почти серебряным. На груди у него был старый шрам — след колючей проволоки. Такое не часто встретишь у мулов. Знаете, ведь они в общем-то неглупые животные…

— Блистер! — ахнула девушка. — Так это вы о старике Блистере!

Он молча кивнул.

— Но если вы отыскали моего отца первым, почему вы медлили с ним? Не потому ли, что вопреки всему были уверены, что он хороший человек?

— Я все бросил и уехал… Из-за вас.

— Из-за меня?

— Вы ведь обычно ездили на старом Блистере, правда?

— Да, именно на нем я училась ездить верхом. Он был такой спокойный. Он…

— Однажды вы ехали на нем по тропе между холмами. Как раз через эти холмы, если не ошибаюсь. На тропе столкнулись с парнем, одетым в лохмотья. На одной ноге у него был сапог, на другой — мокасин. Он отдыхал у ручья, и вы посоветовали ему заглянуть на ранчо, мол, может, ему повезет и для него найдется работа.

— Кажется, у него были синие глаза, — подхватила Джорджия. — И… — Она осеклась и почти с ужасом взглянула на Малыша, прикрыв ладонью рот. — Так это были вы!

— Да, — подтвердил Кид. — Это был я. В тот вечер я спустился в долину, подошел к вашему дому и долго следил за вами. Вы сидели в комнате, где стоит рояль. Ваша мать играла, вы пели, а ваш отец дремал в кресле. Вы были еще подростком, но в тот вечер у открытого настежь окна пели любовную песню. А там, за окном, в темноте ночи, стоял я. — Он немного помолчал, воскрешая в памяти тот далекий вечер. Потом продолжил: — И с тех пор я не раз возвращался сюда. Каждый раз по ночам. Несколько раз еще слышал, как вы пели… С того самого дня, хоть мне и было всего лишь пятнадцать, вы остались в моей памяти как что-то чудесное… Такое бывает только в детстве.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — пробормотала девушка.

— Понимаете, — усмехнулся Кид. — Вы все понимаете, даже то, чего я не говорю. И хорошо знаете что.

Они стояли друг против друга. Откуда-то издалека снова прозвучал тот же тоскливый, заунывный звук, и Джорджия вдруг заметила, что Малыш насторожился, прислушиваясь. Это у Харри-Крик мычал измученный жаждой скот.

— Что бы ни случилось, — сказал он, — вы свидетель, что я играю честно. Карты на стол, так? И, думаю, будет лучше, если вы расскажете обо всем отцу.

Глава 29

СПАСИТЕЛЬ

Солнце клонилось к закату, когда серебряный жеребец и черная кобыла замерли рядом на склоне холма. Всадники вглядывались в глубокую расщелину, на дне которой бурлил Харри-Крик. Выбравшись на волю из одного ущелья, он торопливо нес свои воды вперед, чтобы через некоторое время вновь исчезнуть в другом. Быстро темнело, но света было еще достаточно, чтобы Кид и Бад Трейнор могли разглядеть то, что происходило внизу.

Полоска земли вдоль Харри-Крик казалась живой — она шевелилась, так что можно было подумать, будто берег дышит. Там метался измученный жаждой скот — тысячи голов. И, что было хуже всего, коров с каждой минутой становилось все больше — в конце дня к водопою пришли стада с самых отдаленных концов ранчо. Они все прибывали, поодиночке и группами, неторопливо трусили вперед давно знакомыми тропами. Даже до вершины холма, откуда оба приятеля сейчас разглядывали ручей, доносилось глубокое мычание озадаченных животных, пытающихся подобраться к воде, которая была для них источником жизни.

Часть из них замирала, с испуганным видом глядя на недоступную для них воду. Другие, разъярившись, кидались вперед, стараясь пробиться к ручью. Это было бессмысленно, но коровы того не понимали. За долгие годы безмятежной жизни на ранчо они обленились и разжирели, но сейчас, пожираемые изнутри огнем, который могла утолить только вода, совсем потеряли голову. Над ущельем стоял непрерывный стон. Звук этот, как шум прибоя, то, казалось, грозно рокотал где-то вдали, то вдруг раздавался над самым ухом, будто обезумевшее от жажды стадо вдруг ринулось в ту сторону, где притаились приятели.

Всего в пятидесяти ярдах от Малыша и Бада Трейнора лежала подохшая корова, беспомощно раскинув в разные стороны ноги, будто чья-то пуля сразила ее наповал, застав на бегу. Возле ее головы уже сидел канюк, напоминая в неверном свете сгущавшихся сумерек уродливого, сгорбленного ребенка-калеку. Еще несколько отвратительных стервятников кружили в воздухе, хотя что-то, скорее всего присутствие людей, отпугивало их, мешая присоединиться к сородичу, чтобы попировать на славу. Но еще больше зловещих черных птиц, плавно и беззвучно взмахивая огромными крыльями, летало над густым облаком пыли, вздымавшимся над землей, где в отчаянии бродили измученные коровы.