Живые консоли - Олег Никитин

– Я отняла у тебя запрещенную программу.

Так и есть. Виденное вблизи в течение минуты лицо Рибосомы, искаженное лихорадочным, испуганным восприятием совсем юного Тимы, ожило в его памяти благодаря словам нейрохимика. Тело на мгновение ослабло – вновь, как и тогда, смятое адреналиновой атакой и последовавшими за ней бегством и пленением.

– Все позади, – выдохнул он и улыбнулся. – Ты поступила правильно.

Рибосома приблизилась к нему и мягко охватила его теплыми руками. Подстроив фокусное расстояние глаз, он в деталях рассмотрел ее суженные черные зрачки в обрамлении карих радужек и розовато-желтых белков.

– Тебя поймали?

– Да, конечно. Но я ничуть не жалею об этом. Закон строг, но справедлив.

– А где твой приятель? Который убежал в другую сторону?

В попытке вспомнить, как его звали, Тима перебрал несколько имен, но нужное так и не промелькнуло.

– Не знаю, я больше никогда его не видел.

Образ его оставался тверд и не прогнулся под напором Рейнской: Тима в эти минуты как раз вспоминал «спасение» Ирины и блуждания по катакомбам. Рибосома замкнулась и отошла к столу, обозначив возврат на прежний (вполне официальный) уровень их служебных отношений.

– И все же я думаю включить такой тип психики, как у Гаметы, в программу обработки сигналов коры, – с усилием заметил он. Неуместные здесь мысленные образы прошлого он легко отбросил. – Как ни мало таких людей, они обладают равными с остальными гражданами правами и должны получать наслаждение.

– Правильно, – согласилась Рибосома. Она уселась на крутящееся кресло и задрала коротковатые, но стройные ноги на стол. – Если ты включишь меня в авторский коллектив, я с радостью предоставлю тебе исходный код процедуры…

Встретились два человека, случайно пересекшихся много лет назад – это маловероятно, но возможно, и не стоит превращать рядовой эпизод в событие.

– Разве она – не собственность корпорации?

– Собственность, конечно. Понимаешь, помимо контракта есть еще и негласный, нигде не обнародованный этический устав. Согласно нему… в общем, будет лучше, если ты поступишь так, как я тебе посоветую. Кстати, у меня найдутся и другие процедуры для генерации удовольствий, – улыбнулась она. – Ты знаешь, почему этот невежа, твой помощник, обозвал меня нимфоманкой?

– М-м…

– Он был отчасти прав – я тогда как раз испытывала стимуляторы половой активности.

– Химические?

– Нет, электрические.

Она приняла более пристойную позу и показала на экране замысловатую схему стимуляции коры, на которой особо ярко выделялась центральная зона (вполне, впрочем, мелкая по сравнению с участками, ответственными за манипулирование лицевыми мышцами).

– Вот, я отлаживала оптимальные частоту и амплитуду сигналов, обостряющих половые инстинкты. Сначала, конечно, на бионах, а потом на себе. Когда никакой опасности необратимых физиологических изменений мозга уже не было. Дрим зачем-то явился ко мне в горячую пору завершающих экспериментов (наверняка ведь знал, чем я занимаюсь), а теперь трубит на каждом углу, будто я его изнасиловала. Лицемер!

Тима несколько смутился, хотя Рейнская повествовала о своих «половых» опытах без малейшей неловкости. «Настоящий ученый», – вновь с уважением подумал молодой изобретатель.

– А что, на эту… м-м… подпрограмму тоже был спрос? – полюбопытствовал он.

– Еще какой! – осклабилась она. – Людей с расстройствами в «интимной сфере» намного больше, чем мазохистов. По меньшей мере в сто раз. Без принудительной стимуляции они просто не в состоянии совершить полноценный половой акт. Эту программу я тоже готова предоставить тебе – если ты согласен с моим условием, конечно.

– Разумеется, я согласен.

Тима почувствовал приятную приобщенность к некоему избранному корпоративному сообществу, члены которого посредством своих пионерских разработок властвуют над телами и душами клиентов. И ему было совсем не обидно, что какую-то часть будущего признания (оно обязательно придет к нему, как только новое поколение шлемов появится в продаже) придется отдать коллегам – талантливым нейрохимикам из компании «Живые консоли». Каждый из них положит свой «пластиковый блок» в замечательную конструкцию, которую он создаст – маленькую, умную насадку. И эта несущественная с виду деталь подарит людям подлинные ощущения восторга и скорби, ненависти и любви, а главное – подлинного наслаждения жизнью.

689-й

Многие произведения, восхваляемые за красоту и связность их построения, на самом деле отличаются не большим единством, чем пестрое собрание случайных мыслей, оживленных лишь единым духом и направляющихся к единой общей цели.

1

Теплый шарик солнца лениво рассеивал угасающие, розовые лучи по скромному ландшафту – гладкой, неподвижной поверхности глубокого горного озера и паре невысоких, но заснеженных вершин рядом с берегом. Последний, разумеется, имел комфортный слой мелкого песка, подогретого до температуры человеческого тела.

– Я разговаривал с корреспондентом программы новостей на 822-м канале, – сказал Дюгем. Он прикрыл глаза ладонью и глядел на светило сквозь полупрозрачные пальцы. – Он обещал отснять сюжет о твоем новом клипе.

Вероника промолчала. Теплый воздух и водные игры расслабили ее настолько, что всякое движение (даже шевеление губами) казалось невозможным.

– Ты меня слышишь?

Она напряглась и выдала мычание, похожее на слово «угу». Дюгем удовлетворился этим и продолжал:

– Ублюдок обошелся мне в пятьсот евро. К тому же он не обещал, что сумеет протащить свой паршивый сюжет в вечерние новости.

– Зачем же ты с ним связался? – вторично напряглась и пробурчала Вероника.

– Другие еще дороже, – пояснил Дюгем. – А гарантий никто не дает. Но я думаю, он все равно постарается… Если сюжет о твоей команде пройдет в эфир, накину ему еще столько же. Он об этом знает.

2

Во всяком искусстве, во всякой науке есть обостренное восприятие того, верно или не верно некоторое отношение, и есть эмоциональная вспышка и возбуждение, следующие за ним. Это две вещи, а не одна. Именно в первом сильны специалисты и мастера, второе сопровождается телесными проявлениями, которые едва ли их беспокоят.

Время приближалось к восьми часам вечера (рабочий день давно кончился), когда Тима понял, что на сегодня с него хватит. Дрим давно смылся, оставив его наедине с подопытным – он никогда не задерживался в лаборатории после четырех часов.