ОТ/ЧЁТ - Василий Сретенский

Я протянул листы Куарду. Гот сделал жест, означающий, что я могу оставить их себе. Мы помолчали. Я допил вино и сдался:

— Ну хорошо: допустим, существовало некое тайное знание, прорывающееся сквозь официальную трактовку событий то здесь, то там. Допустим даже, что есть возможность воскресить Иуду. Но тела-то нет. Не мне вам рассказывать, что без тела воскресение невозможно.

— А тело есть. Точнее, было.

— И где? Не в бочке же засоленное, как тело Вергилия?

— Нет, не в бочке. Я вам сейчас передам еще один документ, но сначала, если позволите, небольшое предисловие.

Куард пригубил свой бокал и сделал это так, как у нас не делает никто: не стесняясь почувствовать вкус капли вина.

— Помните, на лекции, посвященной Иуде, вы цитировали «Тольдот Иешу», Страсбургскую и Венскую рукописи?

Я кивнул.

— Вас уже, наверное, не удивит, что существует еще один вариант; назовем его Ватиканской рукописью, хотя найдена она была в Мадриде. Текст ее почти совпадает с текстом Венской рукописи, но есть несколько разночтений. Одно из них — несколько слов о гибели Иуды. В Венской рукописи говорится: «Иуда… осквернился и упал на землю». В рукописи Ватикана эта фраза продолжена: «…и земля отвергла его».

— И что это значит?

— Точно сказать нельзя. Но в 1678 году в Аквитании, в одном из бенедиктинских монастырей, была обнаружена средневековая копия трактата «De mortibus persecutorum», предположительно принадлежавшего руке христианского апологета Лактанция. Трактат был написан около 316 года. О нем упоминали более поздние авторы, но сам текст был неизвестен. Рукопись считалась утраченной. Так вот, найденный текст был в ужасном состоянии, часть мест при подготовке публикации разобрать не удалось: тем более что некоторые фразы и отдельные слова были просто счищены с пергамента, как это нередко делали в Средневековье, желая улучшить написанное или что-либо скрыть. Эти выявленные, но не прочитанные места — лакуны — никогда не публиковали. Но современные научные методы позволили прочитать зачищенные места. Одно из них приходится на единственное на весь текст упоминание об Иуде. Вот что там говорится.

Из папки был изъят еще один лист.

— Зачищенные и восстановленные слова выделены курсивом.

Я прочитал: «И тогда ученики, которых было одиннадцать, приняв на место предателя Иуды, которого не приняла земля, Матфея и Павла, разошлись по земле, прославляя Евангелие, как повелел Учитель-Господь…»

— Как видите, — продолжал Куард, — и здесь странная фраза о неприятии землей тела Иуды. А в 1967 году в Египте случайно, при очистке земли под строительство, была вскрыта могила монаха. Захоронение датируют приблизительно концом II или началом III века. На теле монаха был найден папирус с коптскими письменами. Случилось так, что папирус попал в Ватикан, где его публикацию не сочли полезной и своевременной. Назывался текст «Свидетельство Иосифа Варсавы о смерти и воскресении Господа нашего Иисуса Христа». Это самый большой фрагмент так называемого апокрифического «Евангелия Иосифа» или «Евангелия Иуста». Другие фрагменты, общим количеством более десяти, были известны и раньше. Часть из них опубликована, но не этот последний.

— А был разве такой апостол Иосиф?

— Не из первых двенадцати. В книге «Деяний святых апостолов» говорится (Куард цитировал по памяти): «Итак, надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его. И поставили двоих: Иосифа, называемого Варсавою, который прозван Пустом, и Матфея… И бросили о них жребий, и выпал жребий Матфею, и он сопричислен к одиннадцати апостолам». А Иосиф, называемый также Варсавой, не попавший в число двенадцати избранных, но пробыв с ними все время или по крайней мере несколько месяцев, написал свой отчет о событиях, происходивших главным образом в последнюю неделю земной жизни Иисуса, и о первых годах апостольского служения его ближайших сподвижников. Вот та часть, которая вас может заинтересовать.

Я взял еще один листок. На нем было напечатано лишь несколько строк: «…и называли то место Акелдама, что означает „земля крови“, и не могла держать земля останков его и расступилась. И забрали тело его и сказали: укроем его в пещере, ибо душа его в аду, как сказано пророком: „Ад преисподней пришел в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоем“. И тогда положили тело Иуды в пещеру, но по прошествии трех дней раздался голос, взывающий к ним: „Войдите и возьмите тело его, ибо не будет места ему до скончанья времен, ибо уловлен он делами рук своих“. И пошли и взяли тело его. И понесли к другой пещере и взмолились об упокоении тела его, и укрыли. И по сей день нет упокоения телу его, ибо сказано в Писании: „Нечестивые — прах возметаемый ветром“, и еще сказано: „Да обратятся назад и покроются бесчестием умышляющие зло; да будут они как прах пред лицем ветра, и Ангел Господень да прогоняет их“. И до сего дня не принимает земля тела его и нет пещеры, чтобы укрыть прах его».

— Знаете, у меня складывается такое впечатление, что при желании из документов архива, которыми вы пользуетесь, можно составить альтернативную историю человечества последних двух-трех тысяч лет.

Куард еще раз пригубил бокал, на долю секунды прижал к губам салфетку, а потом произнес:

— Chtototipatogo.

Потом он сказал, что ему и его «информационной службе» хотелось бы получить по возможности полный отчет о поэме и мои соображения.

— По поводу чего?

Он сделал рукой жест, означающий: «По поводу всего этого». Я обещал, и Куард тут же спросил, что он может для меня сделать. Тут мне пришла в голову одна мысль. Я рассказал ему о Сергее Сергеевиче, описал его и попросил, если есть возможность, узнать, в какой структуре он работает.

Мой собеседник внимательнейшим образом меня выслушал и сказал, что сегодня улетает из Москвы, но это совершенно не важно. Завтра-послезавтра он пришлет мне e-mail. Мы договорились не давать Сергею Сергеевичу повода влезать в наши дела. Куард познакомил меня с примитивным кодом, которым будет зашифровано это сообщение. А что касается Барселоны и моего спецкурса, то Куард сказал, что esto puede esperar. С тем и расстались.

Вечер ушел на:

внимательный осмотр пустых рук, которые должны были держать пластиковую папку с отзывом на диссертацию и бумагами, оставленными Куардом;

поездку в ресторан на метро;

переворачивание тяжелой деревянной мебели под старину на том балкончике, где мы сидели;

задушевную беседу с администратором, в кабинете которого нашлась папка, и пешее путешествие обратно, благо вечер выдался сухой и теплый, как домашние тапочки.

В общем, Иуда Иудой, но портфель новый надо покупать.

Нет, еще одно. Уже застелив обруганный прошлой ночью диван и нацелившись одним прыжком продавить в нем пару-другую пружин, я развернулся, пошел в комнату с колокольчиками и взял с полки книгу, открыл ее на сто девяносто второй странице и прочел: «Нужно глубоко, твердо усвоить себе идею долга, чтобы при тех невообразимых трудностях, кои предстоит преодолеть человеку и кои могут напугать самые смелые воображения, не впасть в отчаяние, не потерять всякой надежды, чтобы остаться верным Богу и отцам. Только через великий, тяжкий, продолжительный труд мы очистимся от долга, придем к воскрешению, войдем в общение с Триединым, оставаясь во всей полноте чувствующими и сознающими свое единство. И только тогда мы будем иметь окончательное доказательство бытия Божия, будем видеть его лицом к лицу». И он туда же.

ЧЕТВЕРГ. УТРО

Я бодр, я полон жизненной энергии, не лай Сципиона меня поднял с продавленных пружин, я сам с дивана упал и отжался. Мне хватило чашки кофе, мне нипочем смотаться в «Историчку» с утра пораньше, чтоб заказать конволют с поэмой, потому что ночью показалось, что я что-то понял из слов Куарда, а что понял — и сам пока не знаю. Я сумел затолкать в целлофановый пакет с ручками диссертацию, отзыв, поэму, литорею, наброски с расшифровками. И я не опоздал на электричку и не намочил ботинки, пробираясь по когда-то асфальтовой дорожке к даче академика.

Их Ученость приняли меня в своем кабинете, усадив в глубокое кожаное, протертое многими поколениями аспирантов кресло у журнального столика, сам торжественно погрузившись в такое же, но протертое лично им.

На диссертацию и отзыв Глеб Борисович внимания обратить не соизволил, буркнув что-то невнятно-благодарное и запихав их в один из ящиков письменного стола. Да мне и самому не терпелось поделиться с ним всем, что я узнал за эту неделю. Я стал рассказывать про поэму, перескочил на иудаитов, потом снова вернулся к поэме. Показал все варианты расшифровки Лаодикийского послания. Вновь перескочил на Иуду и закончил свой рассказ предположением, что воскресение его, при обретении тела, должно состоять из принесения в жертву добровольца (вероятно, его повешения или самоповешения) с одновременным произнесением заклятия.