Лоза Шерена - Анна Алмазная

    - Вчера был у меня кое-кто из цеха наемников, - уже гораздо спокойнее заметил он. - Хотел узнать о твоих способностях. И ты знаешь, я вообще-то его понимаю. Еще бы - такое сокровище, маг, не подвластный Кодексу. Маг, который может убивать. Сильный, подвластный наемнику. Знаешь, какая это редкость?

    - Дальше...

    - А что дальше? Дальше все понятно. В скором времени тебе предложат выбор, мой мальчик. И я бы очень хотел... когда это произойдет... чтобы ты не спешил с ответом, а пришел ко мне.

    - А какая мне разница? - холодно ответил Рэми. - Вы меня используете или они?

    Колдун опять замолчал. Прикусил губу, потом сделал еще один амулетик и вдруг прошептал:

    - Разница в том, что мы не требуем клятвы магов. Мы-то не наемники, с силой знакомы гораздо лучше. Нам невыгодно тебя принуждать.

    - С чего бы это? - спросил Рэми, пытаясь поймать взгляд учителя.

    И поймал. На свою голову. Рэми шумно выдохнул, расплавил еще один амулет и, уже не обращая внимания на стекающий по пальцам металл, отрезал:

    - Боитесь? Кого?

    - Твоего покровителя, - быстро ответил колдун. - Мы все боимся.

    - Тогда зачем я здесь? - спросил Рэми, глядя на стекшую с пальцев металлическую лужу. Странно... почему показалось Рэми, что лужа та страшно напоминает своей формой свернувшегося в клубок пушистого зверя...

    - Хорошие вопросы задаешь, - усмехнулся колдун. - Правильные. Все вы, виссавийцы, это умеете - задавать правильные вопросы.

    - Я не виссавиец! - прошипел Рэми. - А ты уходишь от ответа. Почему? Почему я здесь? Если вы меня боитесь, к чему было связываться? А?

    - Знак барса, - задумчиво сказал колдун, разглядывая лужу. - Знак судьбы...

    - Отвечай на вопрос! - не выдержал Рэми.

    - Что? - оторвался колдун от созерцания лужи. - Зачем ты здесь? Чтобы делать амулеты...

    - Врешь!

    - А какой ответ ты ожидал услышать?

    - Правду!

    - Слушай тогда правду, - усмехнулся тот. - Ты - маг. Сильный, да неопытный, аж смотреть страшно. Как лавина - ты можешь в любую минуту обрушиться и снести нас всех. Да и фиг с ними, всеми! Ты можешь снести себя самого, а это гораздо страшнее!

    - А какая вам уж разница? Повторяю вопрос - какая вам в том выгода?

    - Историю плохо знаешь, мальчик, вот какая! - вспылил колдун. - Знаешь, что тут было двадцать лет назад? Не знаешь, не помнишь. А я - помню. Люди умирали от глупости, от царапины. Потому что помочь было некому.

    И даже моя мать умерла, а я как дурак - стоял и смотрел, как она мучается. А знаешь почему? Потому что молод был и глуп. Принципиален, как говорят.

    И сила моя, которой теперь я горжусь, дремала. Была спрятана, чтобы не дайте боги, кто-то не узнал, не отправил бы меня на костер. Только ведь я знал... и когда целитель выжрал у нас все деньги, да махнул рукой, попытался помочь матери сам. Знаний не хватило... я ее изжарил. Заживо!

    Что ты на меня смотришь? Она умирала, а я ускорил. Дал умереть в мучениях - ее крик до сих пор у меня в ушах стоит. Не дает спать ночами, а тогда... я и вовсе с ума сошел.

    Бежал из дома, проклял все на свете, а в особенности - цех целителей. И того "целителя", которому я сам, этими вот руками, отдал последние деньги. Я ходил по лесам, прятался в болотах, как зверь, и выл, медленно сходя с ума. Каждый миг ожидая зова. Даже жаждал его, потому что сам умереть не мог, так хоть бы другие помогли...

    Братишка младшенький, ему тогда всего семь было, меня нашел. И просветил - жрец смерти на мать мою посмотрел, головой покачал, и никому ничего не сказал... Сам тело ее омыл, сам завернул в саван, так и зарыли. Никто и не узнал. А жрец братишку в сенях отловил и шепнул - чтоб я вернулся. Сам. И к нему пришел.

    Только как я мог вернуться, а? Нет, я, вернулся, но к жрецу не пошел. Я к целителишке тому ночью пошел. И спалил. Заживо. На этот раз - специально, а он даже сопротивляться не мог - не было в нем силы. Одна только дурь была, слышишь! И папочка - старейшина. Все!

    А потом я решил, что все кончено. И жизнь моя кончена. И сопротивляться я тому не думал. Сел на пол у кровати и ждал. Жреца смерти.

    Тот явился быстро, солнце взойти не успело, как явился. И, знаешь, что он сделал? Сдал меня дозору? Как же! Денег дал, и в город отправил. С письмом.

    А здесь в городе оказалось все иначе. И мой дар никому не мешал, и учителя нашлись, даже слово "убийца" их не остановило. Понемногу я и семью сюда перевез, как человек зажил, да и страх забыл... только вот цех целителей ненавидел все так же сильно. Потому что не лечили они - денег брали много, а не лечили. И нам бы, темным, радоваться - да магия исцеления, это ж штука хитрая. Даже нам неподвластная.

    Люди умирали, один за другим, богатые ли бедные, умирали, а цех целителей жировал. Жить-то всем хочется. И что б любимые жили - тоже хочется. Вот люди и платили... а куда ж денешься?

    Некоторое время Урий молчал, а потом продолжил.

    Меня ведь тоже устраивало. Пока братишка мой не заболел. Метался в кровати, кровавым потом исходил. Все простыни красными были. И кричал страшно... а целители... только руками разводили. Деньги брали, а помочь, помочь не могли. И магия моя, сила моя - не могла... Навредить к тому времени тоже не могла, но и помочь... Знаешь, что это такое - смотреть на любимого человека, как он страдает, и быть бессильным?

    Ничего ты не знаешь... Из-за желания спасти брата я совершил самую большую глупость в своей жизни и, что самое обидное, совершил зря.

    А чуть позднее прибыли в город послы ларийцев. А вместе с ними - виссавиец. Странный такой. Тонкий, как тростиночка, лицо все время какой-то тряпкой закрывал, будто солнца боялся. Поговаривали, что урод он, безумный.

    Может, и безумный, но брат мой умирал. А по городу ходили странные слухи, мол, виссавиец исцелять умеет. Одной только силой...

    Ну я как-то ночью и не выдержал. Братишку в одеяло завернул, взял пару верных слуг и понес к тому целителю. Знаешь, а он меня принял. Без виссавийской вуали, без вопросов.

    А сам... не уроды они, Рэми, вовсе не уроды. Такие, как мы. А тот мальчик был совсем. Худой, маленький... А глазищи - как у тебя, огромные, черные. Ручки тоненькие, счас переломятся. И сам он какой-то хлюпкий.

    Но, хлюпкий телом, он духом посильнее нас с тобой был. Как брата моего увидел, как и собрался весь. И глаза, до этого улыбчивые, серьезными стали. И голос, мягкий, спокойный, вдруг жестким сделался. Не как у этих целителешек, совсем не так. Те болтали - этот делал. Приказывал.

    Брата моего быстро наверх унесли. Раздели, на кровать уложили. И меня никто не гнал, так я вслед за мальчишкой в комнату и закрался, в уголке притаился.