Грехи наши тяжкие - Сергей Крутилин

— Все это так, — соглашалась Долгачева. Она не могла обо всем сказать там, на бюро, и теперь ей необходимо было высказаться. — Но я выступаю за разумную специализацию: где растут зерновые, там их и нужно сеять. Для нас это важно? Важно брать от земли все, на что она способна. Вместо этого мы берем от нее крохи. Пахать и убирать мы научились, а заглядывать дальше — нет! Вот в чем дело. А заглядывать вперед надо. Городское население растет. Из года в год потребуется все больше и больше молока и мяса. Об этом надо думать. А думать мы разучились. Мозги жиром заросли. «Зерно, зерно!» — передразнила она кого-то. — Валовый сбор? А картошку из других мест везем. Своя земля, выходит, плохо родит. Да она способна давать впятеро больше, чем мы от нее берем!

— А кто будет доить коров да убирать картофель? Опять рабочие и инженеры механического завода? Вы подумали об этом? — Худяков отложил в сторону книгу, лежавшую перед ним. По старой журналистской привычке Анатолий Матвеевич читал все. Причем он в каждой книге находил что-либо интересное для себя. Раз уж он заговорил о шефстве города над деревней, то тут же достал брошюру, полистал ее и продолжал: — Читали? Нет? Очень любопытная вещь. О шефстве. Знаете, сколько по стране горожан работает на уборке картофеля?

— Знаю! Только у нас в районе заняты уборкой сотни студентов, служащих. Потому-то я и думаю о деревне: обезлюдели наши села. А ведь настанет такое время, когда наши села оживут. Я верю в это!

— Все это так, — согласился Худяков. — Только я вам, Екатерина Алексеевна, дам совет. Поперед батьки не суйся! А вы заскакиваете вперед. Потому и решено одернуть вас. А планы что ж… Планы ваши хорошие. Конечно, надо думать о будущем нашей деревни.

Долгачева помолчала: как раз о планах-то этих, в которые она вложила душу, и не было разговора на бюро. И ей обидно. Говорили не о будущем, а о теперешнем — об обязательствах, как их выполнить, о запасных частях, только не о будущем.

12

В правлении Варгина ожидало человек восемь, все по срочным делам.

Первым зашел бухгалтер — старик в пенсне, а тоже шляпа: проглядел, где подсунули ему подвох.

Бухгалтер разложил перед Тихоном Ивановичем чековые книжки и держал их все время, пока он подписывал бумаги. Середина месяца, дояркам и механизаторам надо платить зарплату.

Варгин подписал бланки, бухгалтер сказал: «Спасибо!» — и пошел к двери, не стал ввязываться в разговор о следователе, хотя бухгалтера, как свидетеля, тоже вызвали не раз.

«Оно как-то, без разговоров, лучше», — подумал Тихон Иванович.

После бухгалтера зашел техник-строитель — молодой парень, недавно вернувшийся из армии. До армии он работал в карьере техником по восстановлению земель. Карьер закрыли, а денег на восстановление земель не отпустили. Может, и отпустили, но повернули их на другое — кто ж про это знает? Парень ушел из карьера и вот работает в колхозе и очень старается.

— Тихон Иванович. Начали облицовывать плитами силосные ямы. Поглядели бы, так ли мы делаем.

Варгин обещал заехать, поглядеть.

Тихон Иванович быстро принял и остальных, завел машину и поехал на Соловьиную поляну, где убирали картофель. Убирали всюду шефы — учащиеся ремесленного училища. Картофелекопалка резала клубни, и Варгин про себя решил сказать об этом агроному.

На обратном пути Тихон Иванович заехал на комплекс. Техник-строитель поджидал его. Ямы под силос были уже почти отрыты; плиты, которыми выкладывались откосы, лежали штабелями среди желтой глины. Автокран подымал их и укладывал. Работал лишь сварщик, а двое парней в брезентовых куртках сидели в стороне, под ракитой. Увидев председателя, выходившего из машины, встали, потянулись к яме.

«Вот снимут с председателей — и все пойдет прахом», — подумал он.

Варгин не сдержался, прикрикнул на ребят:

— Чего сидите — или работы вам нет?

— Да работа дураков любит.

Варгин указал технику, как надо укладывать плиты, чтоб трактор, выгребая силос, не задевал за края. Потом вместе с парнем пошел в коровник.

На комплексе все было готово: закончен монтаж доильной установки, тускло поблескивали автопоилки, даже переносные стойла для телег стояли наготове. Тихону Ивановичу стало как-то не по себе: столько он потратил сил ради этого комплекса — не спал ночами, доставал, выкручивался. И вот благодарность…

Варгин сослался на то, что плохо себя чувствует, и поехал домой. Машину он поставил у калитки на ходу — думал вечером съездить еще в правление, провести планерку.

Вагин шел еще от калитки к дому, когда увидел Егоровну. Жена все в том же халате, в котором он привык видеть ее, стояла, облокотившись на перила крыльца. Поджидала его.

— Ты Екатерину Алексеевну не встречал? — спросила она настороженно.

— Нет. А что?

— Дп так. Рассыльная прибегала с бумажкой. Завтра у вас бюро какое-то. Явка под расписку.

— Под расписку? — машинально повторил Тихон Иванович. Разные бывали вопросы на бюро, но под расписку их не собирали еще ни разу. Звонили в правление, ну, домой: так и так, мол, передайте Тихону Ивановичу, что завтра в шестнадцать, бюро.

«Небось об уборке картофеля пойдет разговор, — подумал Варгин. — Хорошо, что я заехал на Соловьиную поляну». И он, пригнувшись, тяжелой походкой поднялся на террасу.

Егоровна внимательно смотрела на мужа.

«Сдал Тихон», — подумала она, но ничего не сказала. Только спросила насчет обеда: будет ли он обедать сейчас или Наташу из школы подождет.

— Буду обедать, мать.

— Тогда переодевайся. Побегу щи разогревать.

Егоровна пошла на кухню, а Тихон Иванович в свою комнату переодеваться. Он снял галстук, повесил его на спинку стула; снял пиджак и стал натягивать тренировочный костюм. Егоровна уверяла, что он ему очень идет, а сам Варгин этот костюм терпеть не мог. На брюках были красные лампасы, которые делали его похожим на спортсмена-тяжелоатлета или на станичника. А главное, трико обтягивало его, и было противно видеть себя и сознавать, что ты уже стар, пузат и ходишь по-утиному, вразвалочку.

Пока переодевался, Тихон Иванович почему-то думал не о бюро, а о детях. Наташа — единственная его надежда. Девочка перешла в восьмой класс. А сын — отрезанный ломоть: его деревенские дела совсем не волнуют. На отца он смотрит свысока. «Кажется, старик к земле прирос», — скажет. Ну и пусть прирос. Ведь кому-то людей кормить надо?

Варгин переоделся и прошел в столовую.

Он сел на диван и пододвинул к себе круглый столик с телефоном.

«У кого узнать про бюро? — подумал Тихон Иванович. — Ведь кто-то знает, какой вопрос выносится!»

Вот всегда так бывает. Сидишь на бюро, кажется, все — друзья, знают друг друга давно, соскучились. «О, Тихон Иванович! Как дела? Давненько не виделись!» — «А, Павел Павлович! Как себя чувствуете?»

«Друзья, — усмехнулся Варгин. — А о своей беде поговорить, душу отвести не с кем».

Варгину не хотелось сразу же звонить Долгачевой. Последние дни он не видел ее и не знал, на месте ли она. И стал перебирать всех членов бюро, с которыми был дружен, и остановился на военкоме. Варгин делал майору какие-то услуги: подбрасывал мешочек овсеца для кур, выписывал мясо. Конечно, выписывал положено, через кассу. Но ведь такое дело: пшеницу колхозники на рынке продают, а овса-то днем с огнем не сыщешь.

Тихон Иванович позвонил Шувалову.

Майор был у себя.

— Привет, товарищ майор! — бодрясь, сказал Варгин.

— А кто это? — спросил майор.

Тихон Иванович назвал себя.

— Кто?

— Варгин.

— А-а, Тихон Иванович, дорогой! Какие дела? Уж не напрашиваешься ли ты в призывники? Х-ха… — засмеялся майор, считая, что он остроумно пошутил. — добровольцем. Могу оформить.

— Тебе небось нужны молодые ребята. А что я? Списан как белобилетник.

— Ха-ха» — опять засмеялся майор. — Успел, значит, отслужил свое.

— Слушай, майор… — заговорил Тихон Иванович. — Какое у нас бюро завтра? Жена говорит, что посыльная уже два раза прибегала с подписным листом. Неплановое, что ль?

Майор замялся.

Варгин подумал: знает!

— Да я, признаться, и не спросил, что за вопрос. Небось итоги уборки. Расписался — и до свиданья.

— Так, выходит, не знаешь?

— Нет, не знаю.

— В таком случае — привет.

Вошла Егоровна с тарелкой наваристых щей. От тарелки шел пар и дух перечный.

— Слушай, старуха, что-то мне хочется выпить, — сказал Варгин. — Начали сегодня копать картошку. За почин. Ты на неделе солила огурцы. Погляди: небось малосольные? Уступи пару?

— Раз хочешь, выпей.

Егоровна вышла из кухни, поглядела, просолились ли огурцы. А Тихон Иванович достал рюмку, бутылку водки (у него всегда стояла — на всякий случай) и налил рюмку. Но бутылку убирать не стал, — может, пригодится.