Москва 2042 - Владимир ВОЙНОВИЧ

— Чушь какая-то, — сказал я. — Но если ты заранее знаешь, чем дело кончится, зачем смотреть?

Искрина пожала плечами:

— Когда ты пишешь роман, ты тоже знаешь, чем он кончится.

— Вот именно, что не знаю, — возразил я. — То есть, когда я принимаюсь за роман, у меня бывают какие-то планы, но потом герои начинают вытворять чего хотят, и кто из них кого задушит, это уже зависит от них. Вот тоже и с этим Симом. Твои начальники пристают с ножом к горлу, чтоб я его вычеркнул, а я не могу, у меня просто рука не поднимается.

Она спрыгнула с кровати и выключила телевизор.

— Слушай, — сказала она мне шепотом, — а как выглядел этот Сим?

— Ну как? — сказал я. — Ну такой… роста… ну, скажем, среднего. И вот такая бородища.

— Посмотри сюда, — сказала она и, вытащив из-за пазухи свой пластмассовый медальон, раскрыла его. — Это он?

Мне показалось, что произошло что-то потустороннее. Как будто в комнату влетел и тут же вылетел из нее кто-то невидимый. С маленькой вделанной в медальон фотографии на меня пристальным и недобрым взглядом смотрел Сим Симыч Карнавалов.

— Ну как, ознакомились? — спросил маршал, когда я вытащил из-за пазухи книгу, порядком помятую.

— Да-да, прочел, — сказал я.

Мы были в его кабинете одни, он велел секретарше, чтобы она никого не пускала и никого не соединяла по телефону.

— Ну и как? — спросил он, заглядывая мне в глаза.

— По-моему, неплохо, — сказал я. — Совсем даже неплохо. Я бы даже сказал, хорошо, замечательно даже.

— Ну да, — согласился он, — роман получился в основном интересный. Ну а вы его все-таки читали с критическим отношением?

— Ну конечно, с критическим. А как же, — сказал я. — Я всегда и все читаю критически.

— Вот именно это я и хотел от вас услышать! — маршал оживился и забегал по комнате. — Понимаете, когда человек мыслит критически, тогда с ним можно договориться. Когда он мыслит некритически, тогда с ним договориться нельзя. И какие же вы недостатки нашли в вашем романе?

— Недостатки? — переспросил я удивленно. — Я не понимаю, о каких недостатках вы говорите.

Он посмотрел на меня как-то странно.

— Ну как же, — сказал он растерянно, — мне кажется, что во всех книгах, даже в самых лучших, какие-то недостатки все же имеются.

— Конечно, имеются, — согласился я очень охотно. — Во всех книгах, кроме моих. Потому что я, когда пишу, я все недостатки сразу вычеркиваю и оставляю одни только достоинства. Правда, сейчас, читая роман, я заметил: там в одном месте запятая стоит лишняя, но в этом целиком виноват корректор. Не понимаю, куда он смотрел.

Взрослый помолчал. Я тоже. Он вытер со лба пот.

Я сделал то же движение, хотя у меня лоб был не потный.

— Вот вы так говорите, — сказал Берий Ильич обескуражено. — Но вы говорите неправильно. Таких произведений без недостатков не бывает. Вот, скажем, над Гениалиссимусианой работает большой коллектив авторов, но даже он иногда делает некоторые ошибки. А у вас… Ну вот давайте посмотрим.

— Давайте, — охотно согласился я.

— Ну, хорошо. — Он открыл книгу, пробежал глазами первую страницу. — Ну, начать хотя бы со вступления. Уже в самом начале у вас сказано как-то непонятно, то ли все, что вы пишете было на самом деле, то ли вы все это выдумали. А где правда?

— Ну вот, — сказал я озадаченно. — Откуда ж я знаю, где правда? Вы же сами говорите: вторичное первично, а первичное вторично. В таком случае вообще никакой разницы между выдумкой и реальностью не существует.

— Допустим, — легко согласился он и стал листать дальше. — Ну этого капиталиста вы очень хорошо изобразили. Очень сатирически. Ну этого… как его… Махенмиттельбрехера?

— Миттельбрехенмахера, — вежливо поправил я.

— Ну да, ну конечно, Михельматен… ну, в общем, понятно. А он что же, этот ваш торговец, он и белыми лошадьми тоже торгует?

— Белыми? — удивился я. — А-а, я понимаю, что вы имеете в виду. Этого я, право, не знаю. Он вообще-то, я думаю, их не по цвету выбирает. Ему надо, чтобы они бегали хорошо. Он поэтому предпочитает арабских скакунов.

— Ага. Ну да. А кстати, насчет этих арабов, которые на вас там напали… Вам не кажется странным, что они возлагали на вас такие надежды, что вы у нас тут будете секреты добывать?

— Мало ли чего они возлагали, — сказал я. — Они, может быть, обо мне по себе судят и думают, что я способен родину продать за мешок золота. А я ее, должен вам сказать, и за два мешка не продам.

— Да-да-да, — поторопился заверить меня маршал. — Поверьте мне, никто в вашем патриотизме не сомневается. Ладно, оставим это. Это все может быть так, может быть не так, это не важно. А вот это… — он открыл страницу, на которой помещено первое упоминание о Сим Симыче, — это уж никуда не годится. С этим мы поступим таким образом, — он выхватил из пластмассового канцелярского стаканчика остро отточенный карандаш и, раздирая бумагу, решительно провел черту от левого верхнего угла страницы к правому нижнему. Он уже собирался провести и другую черту крест-накрест…

— Стоп! Стоп! Стоп! — закричал я. — Стоп! — схватил я его за руку. — Так не пойдет. Что это вы прямо так чиркаете, как будто это вам что-то такое. Я, может быть, этот замысел вынашивал и лелеял, я, может быть, ночи не спал, все это выстраивая, я, может быть, каждое словечко вот так вот облизывал… — я даже попытался показать, как облизывал, — а вы прямо карандаш в руки и давай чиркать.

Маршал все это выслушал с большим недоумением.

— Ну как же, — сказал он, — ну как же? Ну зачем же вы этого вот Сима Симыча вывели? Ведь он нам, вы понимаете, совершенно не нужен.

Откровенно говоря, этот разговор стал мне казаться довольно дурацким, и я начал понемногу сердиться.

— Ну что это такое? — сказал я. — Что это за глупая постановка вопроса? Вам Сим Симыч не нужен. А мне лично он нужен, и я вам категорически запрещаю его вычеркивать.

— Да? — Берий Ильич вдруг переменил выражение и посмотрел на меня насмешливо. — Вы мне запрещаете? А вы примерно представляете разницу между вашим воинским званием и моим?

— А мне плевать на ваше звание, — сказал я, но тут же прикусил язык и испугался. Черт его знает, подумал я, может, так не надо. Эти маршалы, они такие обидчивые.

— Берий Ильич, — сказал я почти нежно. — Поймите меня правильно. Если этот роман на самом деле написал я, то, значит, я его писал, фигурально говоря, кровью сердца, душу свою в него вкладывал, а вы прямо хотите взять его и изуродовать.

— Ну подождите, подождите, подождите, — заторопился маршал. — Да что это вы так разнервничались? Ведь вы же должны понимать, что это дело серьезное, общегосударственное и общекоммунистическое. Ведь если вы этого не сделаете, мы не сможем ваш роман переиздать и не сможем провести ваш юбилей.

— Ну и черт с ним, с вашим юбилеем! — сказал я в сердцах.

— Да не с моим, а с вашим.

— С вашим, с вашим, — повторил я настойчиво. — Он вам нужен, а не мне. А я без него обойдусь. В конце концов, столько людей помирают даже без всяких столетних юбилеев, ну и я обойдусь.

— Ну хорошо, вы такой эгоист, вы обойдетесь, но о других ведь тоже надо побеспокоиться хоть немножко. Вы же знаете, — продолжил он мягко и вкрадчиво, — наши комуняне так готовились к вашему юбилею, трудились в поте лица, перевыполняли производственные задания, жили этим, считали дни. Они ждали юбилея как большого праздника. А вы из-за вашего, собственно говоря, каприза, хотите им этот праздник испортить.

О, Господи! Теперь, кажется, я вспотел. Мне стало ужасно неловко и перед Взрослым, и перед всеми остальными комунянами. Я сказал:

— Я не понимаю, почему это вас так волнует. Я понимаю, что вашим комунянам хочется почитать чего-нибудь такого, кроме Гениалиссимусианы, но если уж вы согласились мой роман напечатать, то зачем же его корежить?

— Не корежить, а улучшить, — быстро перебил Взрослый. — Убрать из него все лишнее. Это же не только мое личное мнение. И комписы наши со мной согласны, да и сам Горизонт Тимофеевич, несмотря на свою исключительную занятость, вникал в это дело и настоятельно… понимаете, настоятельно, повторил маршал с явной угрозой, — просил вас обо всем хорошенько подумать.

Ух, черт! Вообще-то говоря, я человек отчаянный. Но когда мне угрожают такие люди, как этот маршал, я понимаю, что дело серьезное.

— Даже не знаю, как с вами быть, — сказал я растерянно. — Ну, хорошо. Дайте мне книгу еще на одну ночь, я еще раз посмотрю и…

— И поправите, — подсказал он.

— Да не поправлю, а подумаю, — сказал я. — Если что-то можно…

— Ну конечно, можно, — сказал маршал.

— Да вам-то, конечно, — сказал я со вздохом. — Вам-то никаких романов не жалко… Ну да ладно. Еще раз подумаю.

— Ну вот и ладно, — обрадовался маршал. — Вот и договорились. Прочтите еще раз, посмотрите, подумайте, приходите завтра, и все сделаем. Слушайте, у меня есть… — он подошел к двери, заглянул в замочную скважину, приложил ухо, вернулся… У меня есть кое-что специально для вас.