Песочные часы с кукушкой - Евгения Белякова

И выстрелил, взводя курок, три раза подряд. Попал, все три раза, что его безмерно удивило. Грудь Жака будто взорвалась, разбрызгивая во все стороны кровь, он зашатался, и, сделав по инерции несколько шагов назад, упал всем телом на деревянные перила. Те с хрустом сломались, и Жак полетел вниз.

Клюев подошел к краю, осторожно выглянул за край площадки. Стоял он с той стороны «Бриарея», что была повернута в другую от зрителей сторону, соответственно, тело Жака упало так, что никто ничего не заметил. Три пули в грудь и двадцать метров… Граф лежал на тех самых трубах, сложенных штабелем, ноги и руки его были неестественно вывернуты, и с такой высоты он смотрелся маленькой сломанной куклой с небольшим красным пятнышком на груди.

Карл Поликарпович сжал челюсти и пошел к следующему подъемнику.

– В конструкции «Бриарея» были использованы как традиционный, паровой двигатель, так и новейший, электрический – разработки мистера Шварца. – Продолжал вещать с листа сэр Картрайт. – Он снабжен устройствами для слежения, навигации, радиосвязи, способен выдерживать очень низкие и очень высокие температуры, а также давление воды в несколько тонн. Может подпитываться самостоятельно, и не зависеть от мест для заправки топливом. Изобретенная лишь недавно, также мистером Шварцем, противоударная броня позволяет механизму подвергаться воздействию всех известных типов оружия без особого вреда для себя…

Джилл заломила руки и умоляюще посмотрела на Томпсона. О «гомункулусе» она постаралась рассказать, опустив эмоции. Журналист выслушал ее молча и теперь стоял, прикусив карандаш, в глубокой задумчивости.

– Ну что? Вы мне поможете? – Не выдержала Джилл. – Их надо остановить!

– Это я не оспариваю, – вздохнул Томпсон. – Вопрос в том – сейчас или потом?

– Конечно сейчас!

– Милая мисс Кромби… Любая попытка сейчас заявить что-либо, порочащее «Бриарея», будет воспринята как происки конкурентов, либо же держав, которые не поддержали в свое время его создание. Это еще более укрепит в сознании общества идею о необходимости «Бриарея». Понимаете? Лучше сейчас промолчать, а потом выпустить несколько статей, в которых исподволь подвести читателей к идее… порочности данного механизма. И уже затем кричать про обман.

– Но…

– Не стоит также забывать, что данная модель, хоть и заявлено, что он «всеобщий страж мира и порядка», находится в ведомстве Британской Империи. Вы думаете, почему старик Картрайт сейчас распинается о достоинствах этого гиганта? Только ли ради желания показать, какие тут живут умники? Нет. Это возможность сказать всем – а сейчас тут находятся журналисты из всех стран, и они очень внимательно записывают, – что у Англии есть практически совершенное оружие, и при необходимости она пустит его в ход. Это, если позволите, пистолет, приставленный к виску всего мира. Когда я говорил о том, что не рассказал вам всего, что знаю…

Томпсон взял девушку под локоть и притянул к себе, и заговорил тише:

– Уже поздно, милая мисс Кромби. Было поздно бежать и вопить об этом на всех углах уже тогда, когда я подбивал вас сходить к Шварцу – там, в кафе. Но, вооружившись сейчас этим знанием, через некоторое время мы сможем…

– Вооружившись! – Воскликнула Джилл, вырывая руку. – Вы, мужчины, только о войне думать и можете! Там внутри Адам, понимаете, а я его люблю! И если сейчас ничего не предпринять, я потеряю его навсегда!

Она рванулась прочь, но Томпсон поймал ее за плечи и оттащил в сторону.

– Нет, я не дам вам испортить все. Стойте смирно. Я ранее не поднимал руку на даму, но в данной ситуации пойду наперекор своим принципам очень легко. Советую вам успокоиться и смириться.

Подъемник вознес Карла Поликарповича почти к самой голове «Бриарея». Здесь ветер не свистел – он бесновался, рвал и метал. Шляпа Клюева улетела где-то на середине пути. Покинув кабинку, фабрикант уже привычно преодолел три лестничных пролета и вышел на большую площадку, расположенную на уровне огромных глаз механического гиганта. Отсюда, сверху, открывался захватывающий вид: остров Св. Мартина был, как на ладони.

На краю ничем не огороженной площадки спиной к Клюеву стоял Яков. Полы его темного плаща развевались, словно крылья.

– Здравствуй, Карл.

Клюев хрипло выдохнул – Яков услышал его приближение, дыхание задерживать уже смысла не было. Помолчав, Карл Поликарпович громко спросил, стараясь перекричать ветер:

– Кто ты?

Яков обернулся. Длинные пряди рыжих волос, казалось, горели на солнце. Глаза сияли глубоким, зеленым цветом, одновременно прозрачным, как листва на просвет.

– Loki Laufeyjar sonr, – ответил тихо Яков, и отчего-то его голос ветер не заглушил, он звучал так, будто сказано было совсем рядом. – Хведрунг, Лофт, Лодур… Хотя вряд ли ты слышал эти имена. Ты можешь знать меня, как Локи.

– Ты – бог? – Ошарашено роясь в обрывках мифологических знаний, выдавил с трудом Карл Поликарпович.

– Наполовину ас, наполовину йотун. Но ты ведь не об этом спрашивал… Теологи обозначили бы меня как «божество». Но это опять не то, что ты хочешь узнать. Спроси меня еще раз, Карл.

– Зачем… зачем это все? – Клюев судорожно сжал крест, так, что пальцы побелели.

– Ты знаешь, что такое Рок? Даже не судьба – она мягка и капризна. Рок неумолим. Жак сказал тебе о Сумерках Богов – это неточность в переводе, речь идет о Роке. – Яков склонил голову набок, заметив дрогнувшее лицо Клюева. – Ах да, Жак… Да, я знаю. Что ж, тебе нести этот крест…

Он улыбнулся иронично, глядя на друга, сжимающего тяжелое перекрестье.

– Знаешь ли ты, Карл, о том, что такое Рагнарёк? Это незыблемая, неотвратимая смерть для всего живого. Мира. Богов… Вас, смертных. И, как ни странно, вы же являетесь тем, что может спасти мир и все изменить. Я расскажу тебе историю… время пока у нас есть.

Яков подошел ближе, он еле заметно улыбался – печально, но одновременно с хитринкой, словно бы смеялся над своей же печалью.

– По преданию, Бальдру, солнечному богу и сыну Одина, приснился сон о своей скорой кончине. Мать его обошла весь мир и взяла с каждого камня, дерева, зверя обещание, что они не навредят сыну. Только ветку омелы она пропустила… Боги собрались вокруг неуязвимого Бальдра, и стали метать в него стрелы, радуясь избавлению от беды. А Локи подговорил Хёда, слепого бога, бросить в Бальдра копье из омелы – и тот умер. Локи бежал из Асгарда, но после вернулся и на поминальном пиру бросил вызов всем богам, напоминая им о том, как они не раз звали его, когда помочь могла только хитрость; и как преступали клятвы, и как предавали братьев. Разъяренные асы бросились на него, преследовали, и в конце концов настигли. Сыновей его, Нарви и Вали, пришедших защитить отца, боги не пощадили – старшего превратили в волка, и он в безумии загрыз брата. Вытащив кишки из тела Нарви, ими асы связали Локи, зачаровав путы, и бросили в глубокой пещере. Над лицом его подвесили змею, из пасти которой сочился яд. Верная жена Локи, Сигюн, вечно стоит рядом с мужем, подставляя чашу под яд; и когда она отходит, чтобы вылить его, Локи корчится от боли, и от этого дрожит земля… И так должно быть до конца времен, пока не наступит Рок Богов, Рагнарёк – и тогда Локи освободится и поведет против асов войско, и все сгинет в этой войне.

Яков посмотрел вдаль, словно пытаясь объять взглядом весь мир. И продолжил:

– Тысячи лет в заточении – достаточно времени для размышления о том, что такое Рок. И о неизбежности… Интересное слово, правда? Мне нравится, как звучит оно на русском, в нем кроется и отгадка. Не-избеж-ность, от Рока нельзя убежать… Но что, если не бежать, а идти навстречу? Приблизить Рагнарёк, устроить здесь и сейчас, и на своих условиях?

– Так это что… месть? – Тихо спросил Карл.

– Нет. – Яков вздохнул. – Ты не понял. Я хотел сокрушить несокрушимое – в мире, где все «только так, а не иначе», найти лазейку. И знаешь, кто помог мне, сам того не зная? Вы, люди. Мир существует таким, каков он есть, и изменить его могут только люди – своим представлением о нем. Верой, если тебе будет угодно… Но верой не в какого-то конкретного бога, а в то, что мир уже другой. Был среди вас один ученый, Максвелл; он написал о той взаимосвязи, существующей между всем вокруг, что позволяет, воздействуя на бесконечно малые частицы, изменить всю систему в целом. Та самая скала, балансирующая на склоне, которой не хватает лишь толчка, чтобы упасть.

– Я все еще не понимаю, – прошептал Клюев.

– Мало радости в том, чтобы мучиться тысячелетиями, а потом развязать смертоубийственную войну, в которой сгорит все живое. Особенно – если эту судьбу выбирал не ты. Я наблюдал за вами, за людьми. Скованный и раздираемый мучениями, я все же мог взглянуть на человечество, на то, как оно росло и развивалось… Впервые я задумался о том, как победить Рок, когда вы узнали, что «Земля вращается вокруг Солнца», а не наоборот. Познавательно было смотреть, как меняется из-за этого мир, но, к сожалению, слишком медленно. Это знание распространялось по Земле десятилетиями, а приживалось и того дольше… Плотник из Галилеи был близок к тому, чтобы его учение повлияло на мир, но опять же – все происходило слишком медленно. Когда я понял, что могу использовать людей… Как Идея может перевернуть Вселенную… Конец одного мира означает начало другого, если изменения происходят в умах людей, в одно и то же время, с одной и той же силой. Здесь, на Острове Науки, собраны лучшие ученые эпохи. Здесь находятся журналисты, которые разнесут весть о «Бриарее» во все уголки света. Все они увидят… то, что произойдет.