Кащеево царство - Вадим Волобуев

– Грешны, – согласился Буслай. – А кто без греха?

– Думаешь, без богов весь путь пройдёшь? Без богов ты никто. Они тебе и путь проторят, они же и в гроб вгонят.

– Так-то оно так. Да только не видели мы от них благодеяний пока. Уж и вятших им отдали, а всё без толку.

– Стало быть, мало отдали. Не все желания утолили.

– Скоро сами окочуримся, богов-то ублажая.

– Не кощунствуй, Буслай. Договоришься ведь, что и с тобой будет, как с вятшими.

– Болтай! Чтоб мои ребятушки, с которыми я вместе щи хлебал, на меня же руку подняли? Не бывать такому. Верно я говорю, братцы?

Ратники что-то пробурчали, не желая участвовать в споре. Буслай нахмурился. Не понравилось ему, что старые боевые товарищи повели себя как робкие овцы. Не бывало такого прежде. Моислав же сразу воспрял духом. Победно поглядев на сотника, он усмехнулся.

– Надо будет, и тебя засудим, Буслай, – сказал он. – Пред богами все равны…

Но тут один из ратников вскинул руку и выкрикнул:

– Глядите-ка! Человек.

Все обернулись. Действительно, с крутого обрыва, на котором только что стоял волк, спрыгнул лыжник с луком за спиной, одетый в югорский полушубок и короткие меховые сапожки. Бросив взгляд на русичей, он выпрямился, чуть не поскользнулся на льду и припустил на другой берег. Почти сразу за ним вывалился медведь. Съехав пузом на лёд, он проворно поднялся и, отряхнувшись, бросился в погоню за человеком.

– Бер, – проронил кто-то.

И сразу все заметались, похватали луки со стрелами, копья, рогатины. Вот она, желанная добыча! Мгновенно улетучилась усталость, ноги и руки налились силой, сердца забились в предвкушении пира. Визжа и переругиваясь, ратники устремились за зверем. Возле нарт остались лишь Моислав, Буслай да несколько раненых воев.

Тем временем человек, убегавший от медведя, выбрался на противоположный пологий берег, взрыхлил лыжами снег и кинулся в берёзовую рощу. Медведь же, испуганный воплями русичей, круто повернулся и побежал прочь, тяжело подбрасывая своё бурое тело над нетронутой белой пеной.

– Не упусти его, братцы! – орал Нечай.

Кто-то из лучников уже натягивал тетиву, товарищи обгоняли их, бежали вперёд, загораживая обзор, стрелки матерились на чём свет стоит и старались высмотреть меж бегущих спин скачущий зад медведя. Буслай вдруг всплеснул руками, будто осенённый догадкой, и бросился к ближайшим нартам, принявшись выкидывать из них всё барахло.

– Ты что задумал? – изумился попович.

– Помоги-ка мне, Моиславе.

Тот подошёл ближе, вытащил из нарт щит, бросил его на снег.

– Не догнать им его… – лихорадочно бормотал сотник. – Медведь – зверь быстрый. Стрелой только подранят, и всё… Уйдёт он… Даром, что шатун. Его надо с саней брать. Копьём прямо в шею…

Попович с уважением поглядел на ушкуйника. А ведь и правда – от упряжки зверь не убежит.

Вдвоём они быстро разгрузили нарты, запрыгнули в них и стеганули оленя. Тот, мученически взревев, рванулся вперёд.

Взрывая наст полозьями, они понеслись по извилистой белой дороге, меж дремучих зарослей ивняка и мраморных громад беломошника. Перламутрово светились сугробы, и опасливо выглядывал искрящийся лозняк из обросшего седыми лохмами елового сухостоя. Мерцали изморозью валуны, а над окоёмом начинала дрожать дикими красками неистовая пляска духов.

– Вот они, боги-то! – ликующе завопил Моислав. – Пришли нам на выручку.

– Не спеши, торопыга, – сквозь зубы откликнулся Буслай. – Не доехали ещё…

Он напряг горло и рявкнул бегущим воинам:

– Разойдись! Задавлю!

Воины отпрыгивали в стороны, ныряли в сугробы и, сплёвывая снег, матерились. А сотник, азартно приоткрыв рот и выкатив немигающие глаза, мчался дальше, уже занося копьё для удара. Сани подскочили на ледяном бугре, и Буслай, стоя на полусогнутых ногах, чуть не вывалился из них.

– Держи поводья! – заорал он поповичу, вновь занося руку с копьём.

Моислав ухватился за вожжи, испуганно присел, зажмурился. Отчего-то ему стало очень страшно. Удивительное дело: когда он дробил кости югорским воинам, страха не было, а сейчас, представляя себе, как острие копья воткнётся медведю в загривок, оцепенел от ужаса. Руки и ноги его отяжелели и пошли мурашками, перед глазами запрыгали разноцветные звёздочки.

– Бей, Буслай, – прохрипел он, сдерживая рвотные позывы. – Бей!..

Где-то сбоку померк свет, раздался короткий рык, сильные пальцы с ужасной болью вцепились ему в плечи.

– Стой! Стой, дурачина! Куда помчался! Разворачивай…

Но попович уже утратил власть над оленем. Он держал вожжи в онемевших руках и, распахнув очи, смотрел, как зверь несёт его куда-то в безбрежную даль, вскидывает голову, сопит, выпуская тучи пара, а впереди, чуть выше кончиков подпиленных рогов, всё неистовее разгорается пляска духов.

– Разворачивай, тебе говорят! Убью, сволочь!.. – бесновался сотник.

– Не могу, – проговорил Моислав сквозь сжатые зубы. – Затёк…

И тогда неимоверная сила выдернула его из нарт и швырнула в сугроб, а откуда-то сверху победный голос закричал:

– Тпру, зараза! Назад! Куда идёшь?..

Моислав выплюнул снег и перевернулся на спину. По шее стекали ледяные ручейки, где-то далеко, за взрытой полозьями бороздой, с рёвом ворочался коричневый ком с торчащим из него древком. Из висевшей над рекой сизой дымки уже бежали к этому кому неловкие чёрные фигуры, рычали что-то, а приблизившись, вонзали в него копья, били палицами. Скоро ком исчез в скоплении чёрных тел, и Моислав начал подниматься. Его мутило. Он медленно встал, покачнулся и побрёл обратно. «Вот и конец голоду, – подумал он. – Конец нашим страданиям». Почему-то в нём не было радости, только безмерная усталость. Ему хотелось есть и спать.

К ратникам неспешно подъехал весёлый вожак ушкуйников. Уверенно направляя присмиревшего оленя, он упирался левой рукой в бок и гордо поглядывал сверху на товарищей. Приблизившись, свистнул, обменялся парой шуток с Нечаем, сошёл на лёд. Моиславу тоже захотелось крикнуть что-нибудь задорное, но он промолчал, сохраняя достоинство. Теперь, когда его правда была доказана, он хотел предстать перед воинам в образе великодушного пророка. Это было так сладко – проявить снисхождение к маловерам. Отходчивость свойственна избранникам богов.

…Такое событие как убийство медведя не могло обойтись без праздника. Тем паче, что наступали Велесовы дни, когда полагалось обряжаться в беровы шкуры и молить грядущее лето о хорошем урожае. Обряд этот почитался за начало нового года, а потому Моислав решил устроить шумное действо. Он взял шкуру освежёванного зверя, сшил её по кускам, напялил на себя. В этом одеянии, с лицом, торчавшим из открытой пасти, попович бродил среди пьяных от сытости и курева ратников и распевал песни. Вои, слушая его, приплясывали, хохотали, норовили пырнуть Моислава ножом или рогатиной, делая вид, что убивают медведя. Попович же заставлял их кланяться себе, говоря, что они кланяются хозяину леса, и обращался с наставлениями.

– Боги явили своё могущество, даровав нам победу над чудинами и послав в пищу мохнатого зверя. Теперь вы видите, кто владычествует в сих местах и кому надо возносить молитвы. Не обижайте богов небрежением, не возводите на них хулы, не старайтесь защититься от них именем Христовым. Помните: не Христос, а старые вседержители, Владимиром порушенные, сидят здесь на престоле, им приносите требы и благодарите за удачу свою. Без их позволения даже чихнуть не смейте, даже лист с древа сорвать, даже ветку сломать. Поражая зверей на охоте, творите молитвы небожителям и оставляйте им малую часть добычи. Знайте: душа, возносясь, стенает и плачется богам, желая обратить их гнев на погубителя своего, и ежели не задобрите миродержцев достойной жертвой, не избегните мести их…

Так молвил попович, спеша воскресить в умах новгородцев старую веру. И хоть они слепо внимали ему, не смея перечить, Моислав знал – народ непостоянен и труслив. Стоит встретить другого вещуна, и люди с лёгкостью поддадутся его чарам. И вот, дабы избежать этого, попович спешил крепче вбить корень полузабытой веры в их мутные души. Пусть ратники впитают язычество в свои плоть и кровь, пусть сродняться с ним, напрочь забыв о православии. Так думал Моислав, прыгая возле костра и колотя палкой по щиту.

Лежу я, луговой зверь,В своём балочном доме с земляными балками,Лежу я, лесной зверь,В своём жердяном доме с земляными жердями.Как выставил наружуСвою волосатую руку с косами,Оказывается, мой батюшка, вышний свет,Уж превращается в жаркое длинное лето;Оказывается, мой батюшка, Ярило,Уж превращается в комариное длинное лето.Направляюсь я искать места, богатые ягодой,Направляюсь я искать места, богатые шишками.Что за река показалась впереди?Как вещий зверь, пытаюсь я узнать:То река, что в прошлом годуБыла богата весенней рыбой.То река, что в прошлом годуБыла богата осенней рыбой.На ней стоял запор с жердями,На ней стоял запор со стойками,А ныне он распался.Шествую я дальше…

Так пел Моислав, сам удивляясь красноречию своему и складности слов. А воины кривлялись, прыгали через костры, катались по снегу и смеялись до упаду, счастливые и пьяные от сара.