Легко! - Елена Котова

– А я разве блондинка? У меня каштановые волосы, просто на концах мелирование. А почему ты спросил?

– Вы умная. А все блондинки – дуры. Кроме моей мамы. Она блондинка, но умная, по крайней мере, по сравнению со среднестатистическими блондинками. Правда, тоже крашеная.

– Ой, ты смешной. Откуда ты знаешь, что я умная? Тебе хочется домой?

– Ужасно. Так скучаю по друзьям. Была бы моя воля, сейчас закатился бы прямо из аэропорта к другу на дачу, а по дороге из машины всех остальных бы обзвонил, чтоб подтягивались. Целых полтора месяца ни музыки, ни собраться вместе. Но не выйдет…

– Тебя родители приедут встречать в аэропорт и сразу домой?

– Нет, они заняты. Телохранитель домой довезет и на замок, практически. У меня своя квартира, естественно. Но все равно все отслеживается.

Они болтали и болтали. Анна не могла поверить, что такой тинейджер может быть так раскован, расположен к светскому разговору, уверен в себе. Она считала, что в этом возрасте ребята все зажатые, смущаются говорить со взрослыми на равных и поэтому все время сбиваются на агрессию. Паренек был другой, она не могла понять: это новое поколение, которого она уже не знает, или мальчик особенный?

Дима рассказывал, что учится на географическом, хочет потом заниматься нефтеразведкой. Анна старалась по возможности особо не высказывать уверенных суждений, чтобы юноша не подумал, будто она, как все взрослые, читает ему лекцию. Почему Анна старалась ему понравиться, самой было не ясно. Потом они рассуждали о музыке, он рассказывал о своей девушке, с которой расстался недавно, перед самым Берлином, и Анна не могла понять, говорит ли он это с горечью или с облегчением. Его отец раньше работал в правительстве, а теперь вице-президент крупной нефтяной компании, и мама решила подумать о себе и вот-вот, наконец-то, попытается открыть собственную галерею. Мальчик много говорил об отце, чувствовалось, что это важный человек в его жизни. Он расспрашивал Анну о ее жизни:

– Значит, у вас бойфренд, и вы живете с ним в Лондоне, а в Америке муж и сын?

– Не то чтобы я с ним живу, это не так. Но мы много времени вместе проводим, это правда.

– А сколько ему лет?

– Пятьдесят.

– А мужу?

– Сорок семь, а что?

– Я думал, бойфренд должен быть гораздо моложе мужа.

– Это было бы слишком простое объяснение.

– А какое правильное объяснение? Вы его любите?

– Похоже, но все это намного сложнее.

– А вот это чушь, это ложь, к которой всегда прибегают взрослые. Я уже устал слышать: «Это сложнее, чем ты в состоянии понять». Ничего нет такого сложного, что нельзя было бы понять, если у людей есть смелость взглянуть правде в глаза и называть вещи своими именами. Сложности возникают, когда люди начинают врать самим себе, ну и другим, конечно.

– Ты с таким знанием дела говоришь… Это ты понял из своих отношений с девушкой, с которой расстался?

– Нет. Да у нас и отношений-то особо не было. И я вообще не уверен, что хочу отношений. Если, конечно, это не настоящая любовь. Но нельзя же, прежде чем лечь в постель с девушкой, каждый раз спрашивать себя: «Любовь ли это?» Многие люди живут, вообще ни разу не встретив любовь, и ничего, счастливы. А иногда бац! – любовь. Это для избранных. Я несколько раз влюблялся. Но любви в жизни еще не встречал. Может, и не встречу, как и большинство людей. Просто лгать себе не надо. Все эти «отношения» – это тяга к любви, когда ее нет. Я спокойно смотрю на это. Если придется жениться, потому что когда-то надо, и это будет просто обычный нормальный брак, значит, – так оно и будет. Но, по крайней мере, я не буду себе врать, что это любовь, если ее нет.

– О-о-о, тут целая философия. Извини, я не иронизирую. Может, слегка опешила. Но мне кажется, я знаю, что ты имеешь в виду.

– Я имею в виду, что… ну, это не страшно, что у тебя два мужчины в данный момент. Только не выходите замуж за этого немецкого бойфренда, если не любите.

– А если я пойму, что люблю?

– Тогда держитесь за него и не идите на компромиссы. Даже если муж не будет отпускать.

– Дима, ты что, гуру по части любви? С таким знанием дела рассуждаешь.

– Потому что я три года наблюдал, что такое любовь, и что она делает с людьми. Я никому об этом не рассказывал. А сейчас хочется рассказать. Не знаю, почему. Наверное, потому что я больше вас не встречу, а я уже больше месяца в этом чертовом городе ни с кем нормально не говорил. Но вам это может пригодиться. Это про моего отца. Он встретил женщину лет пять назад. Это была любовь. Я сразу по нему это понял. Он никогда со мной об этом не говорил, но мне было ясно.

– Интригующе.

– Да при чем здесь интрига. Я три года – столько, сколько все это длилось, – смотрел и понимал, что с ним творилось. Вернее, что он с собой сделал. Все началось как всегда: у мужа роман на стороне. Я это углядел еще раньше матери. Приходит поздно, по субботам он всегда работал, но не до полуночи же. Командировки все чаще на выходные стали попадать. Ну, тут даже мать догадалась, но где-то через год, не раньше. Это как раз не удивительно, странно, что они вообще друг друга замечают, когда по квартире ходят. Ну, пошли скандалы – от меня все старались скрывать, глупенькие. Я с ними еще тогда жил. Ну, они не то чтобы скандалили, она с ним все по душам пыталась говорить. Я тогда и возненавидел это дурацкое слово «отношения». Я очень переживал. Сначала, конечно, мне ее было жаль, но отца-то я понимал с самого начала. А больше всего мне невмоготу было слушать эти бесконечные разговоры о всяких жертвах, обязательствах, кто кому чего дал, кто без чего и без кого не может, вся эта тягомотина. Ну, я как раз в это время от них съехал. Но все равно… Мне очень было жаль отца. Намного больше, чем мать.

– Почему?

– Потому что он нормальный отец, вообще очень нормальный человек. Я видел, как он был счастлив вначале – ну, когда мать еще ни о чем не догадывалась. Я видел, как он летает. Я за всю жизнь никогда его таким счастливым не видел. Это трудно объяснить. Иногда я понимал, что та женщина звонит ему. Он никогда с ней не разговаривал, когда был дома, но когда мы с ним оставались одни, то текстовал ей, то она ему звонила. Думал, я не понимаю или внимания не обращаю. Да у него лицо озарялось, голос менялся, брови наверх от счастья ехали. Я никогда не слышал, чтобы он так с матерью разговаривал. Он сам стал как-то сильнее, успешнее, у него на работе все стало так круто. Ничего не боялся. А бывало и по-другому: заглянешь к нему в кабинет поздно ночью, а он перед компьютером сидит весь черный, в мыслях. Либо они поссорились, либо он думал даже, не уйти ли ему от матери, – не знаю. Не спрашивал, а так хотелось подойти и сказать: «Пап, ты делай как тебе лучше, не обращай ни на кого внимания». Но духу не хватало.

– Ты думаешь, он хотел уйти?

– Мне кажется, он был очень близок к этому.

– И что ты по этому поводу думал?

– Ну, мать жалко, конечно, я это уже сказал. Но у них обычный брак, не хуже, не лучше, чем у остальных. А тут я видел, что он может быть по-настоящему счастливым. Если бы вы его сами видели, поняли бы, что я имею в виду. Если бы он ушел, это был бы поступок. Я часто по ночам лежал без сна и думал: «Хоть бы отец набрался смелости это сделать». Даже не потому, что видел, как он счастлив. Но если это было для него важно, почему он так и не набрался смелости? Ведь он был бы другим человеком. Потом, когда мама начала его ломать, я думал, что теперь ему даже легче хлопнуть дверью. В сущности, чем они были друг для друга? Да ничем. Жили как все. Просто чувство долга и боязнь что-то изменить. Мать по-любому счастлива не будет, что бы он ни делал. Я страдал из-за того, что он отказался от чего-то важного для себя, причем, как я считаю, без причин. А уж он-то… Когда отец с той женщиной расстался, я тоже сразу это понял. Сказать «он был убит» – это все не то. Он был жалкий, вот что ужасно. И виноватый. Как человек, сделавший что-то непоправимое, убил там, например. Только убил-то он себя. И он это понимал. А потом страдал не меньше полугода. Ходил нервный, злой все время, срывался на всех и больше всех на меня. На мать, видно, как-то было стыдно. Ругает меня, а сам глаза прячет. Понимает: я вижу, что причина в чем-то другом, а может, вообще о чем-то догадываюсь. И злится на меня еще больше. И я опять не спал и думал, ну вот на фига мне все это. Мне-то за что?

– Ну что, он так сильно на тебе это все вымещал?

– Да вы опять ничего не поняли. У меня мог бы быть счастливый отец, а вместо этого в дом вернулся сломленный человек. Ну, потом он как-то распрямился, конечно. Недавно в частный сектор перешел, но все равно это не жизнь. Делают с матерью вид, что все у них в порядке, а самим друг на друга наплевать, а я должен к ним приходить и на все это любоваться. Так хоть бы один родитель стал человеком. А потом, где-то с полгода спустя, он пришел ко мне в квартиру, говорит: «У тебя выпить есть»? А у них дома всегда есть выпивка, я знаю. «Ну, есть», – говорю. Он виски плеснул, выпил и пошел на балкон курить. Так видно было, что его крутило. Он ходил по балкону и курил. Я ему: «Пап, случилось что-нибудь?», а он мне: «Нет, пожалуй, просто я сегодня узнал, что один человек, который мне был дорог, уехал надолго, а может, навсегда. За границу. Ну, пусть будет там счастлива без меня». Представляете? Так и сказал. А лицо такое было, я даже описать не могу. Он улыбался и говорил, что вообще-то так зашел, меня проведать. Ему хотелось, чтоб я просто рядом с ним постоял. Он даже меня обнял, хотя у нас это было не принято. А потом мать вышла на их балкон – у нас дома-то рядом, и как заорет: «Виктор, ты сказал, что на минутку, а уже ужин. Сколько мне еще дожидаться?!» Ну, он и ушел тут же. И вот так он теперь будет до самой смерти жить. Вот скажите мне, чего тут хорошего?