Поколение победителей - Павел Дмитриев

– Неожиданное предложение, – первым, к удивлению присутствующих, прореагировал редко вмешивавшийся в обсуждение интеллектуальных вопросов Кириленко. – Боюсь, это будет воспринято как слабость партии в борьбе с наймитами международной буржуазии.

– Уступка капиталистическому окружению, – резко добавил Мазуров. – Уверен, передовая советская общественность их осудит вместе с партией.

– Товарищи, вспомните, как Сталин гибко и аккуратно решил дела с Шолоховым и Горьким! – возразил Шелепин. – А уж ему жесткости было не занимать.

Косыгин немного удивился, получив от Шелепина записочку: «Воздержись».

«Впрочем, просил – получи!» – усмехнулся про себя премьер.

– Саша, ты не прав. – Микоян искренне рубанул по столу ребром ладони. – Эти антисоветчики – просто трусливые сволочи, посадить эту парочку надолго, вся их братия сразу прикусит поганые языки… Ну, в общем, сами знаете, как что.

Все заулыбались. «И чего тут было думать?» – читалась на лицах присутствующих.

– Предложение Александра – полная ерунда… Нецелесообразно, – вежливый Суслов постарался обойтись без грубости. – Такая уступка двурушникам нанесет огромный вред делу построения коммунизма не только в СССР, но и во всем мире. Что о нас станут думать за границей, если там начнут регулярно печатать выпады подобных отщепенцев?

– Михаил, под твою ответственность? – Шелепин уперся взглядом в толстые линзы очков под небрежно зачесанной вбок седой шевелюрой.

– В Новочеркасске все прошло как надо, не так ли? – огрызнулся Суслов. – Да ты и сам, помнится, выступал за крайне жесткие меры!

– Саша, ну зачем так? – попытался сгладить ситуацию Брежнев. – Я разговаривал с секретарем Союза писателей Фединым, он твердо заверил меня в поддержке со стороны ответственных авторов.

– Синявский не Шолохов! – припечатал Воронов. И тяжеловесно пошутил: – В сельском хозяйстве не разбирается.

Александр Николаевич устало и медленно провел ладонями по лицу и снова взял слово:

– Я думаю, нет, я совершенно уверен, что эти щелкоперы поднимут вой. В Москве интеллигенты на солдат не полезут. Будут стоять с плакатиками перед Мавзолеем, письма открытые писать, подписи сердобольных академиков собирать и рассказывать ужасы про ГУЛАГ зарубежным корреспондентам.

Его никто не перебивал.

– Безусловно, я соглашусь с мнением большинства. – Шелепин обвел присутствующих взглядом и опять, упершись глазами в Суслова, продолжил: – Михаил, пусть эта ошибка будет на твоей совести.

…Синявского арестовали восьмого сентября, Даниэля двенадцатого. Доказательства публикации статей фигурантов в зарубежных изданиях были исчерпывающими. Но ожидаемой общественной поддержки, к удивлению партаппаратчиков, получить не удалось. За недолгое десятилетие оттепели общество вышло из-под контроля. Обкатанная на Пастернаке в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году формулировка «не читал, но осуждаю!» дала сбой.

Во-первых, количество читавших, по крайней мере, в столице, оказалось на удивление значительным. Во-вторых, антисоветский характер текстов был не совсем очевиден. В-третьих, для большинства оставалось непонятным, почему автор не может распорядиться своим произведением как хочет.

Наоборот, многие увидели в процессе возврат к темным временам сталинизма. Слабая и разрозненная культурная оппозиция получила знамя и сплотилась. Развернулась широкая протестная кампания. Письмо в защиту арестованных подписало более восьмисот человек. Более того, пятого декабря, в День конституции, произошел небывалый «митинг гласности» на Пушкинской площади. Его, конечно, мгновенно разогнали, но сам факт перевернул сознание многих.

Развитие ситуации, аккуратно разогреваемое «комсомольцами», поразило ЦК до состояния временного паралича. Суслов, у которого в ушах стояли слова Шелепина: «Под твою ответственность, Михаил!» – до последнего пытался представить происходившее в позитивном свете. Действовать он начал только после митинга, когда Александр Николаевич с ехидной усмешкой зачитал на Президиуме записку Семичастного, в которой излагались крайне неблагоприятные факты.

Впрочем, лучше бы Суслов вообще ничего не делал. С его подачи в январе шестьдесят шестого в «Известиях» появилась публикация со значащим названием «Перевертыши», в «Литературке» – «Наследники Смердякова». Эффект получился строго обратным, примерно как при тушении пожара керосином. По коридорам ЦК волнами покатились смешки и упреки.

Даже Комитет госбезопасности решил отмежеваться от политики арестов. Правда, прошло это в весьма своеобразной форме, но все же…

Председателя КГБ В. Е. Семичастного

и Генерального прокурора СССР P. A. Руденко

в ЦК КПСС от 25 января 1966 г.

Секретно. ЦК КПСС

В последние годы органы госбезопасности усилили профилактическую работу по предупреждению и пресечению особо опасных государственных преступлений, их количество из года в год неуклонно сокращается. В процессе этой работы органам власти приходится сталкиваться с проявлениями, которые представляют значительную общественную опасность, однако не являются наказуемыми по действующему уголовному закону.

К таким проявлениям относятся в первую очередь изготовление и распространение без цели подрыва или ослабления Советской власти листовок и других письменных документов с клеветническими измышлениями, порочащими советский государственный и общественный строй…

…На практике эти действия квалифицируются или как антисоветская агитация и пропаганда, или как хулиганство, хотя для такой квалификации в большинстве случаев отсутствуют достаточные основания. По нашему мнению, перечисленные антиобщественные действия не могут оставаться безнаказанными, однако их целесообразно рассматривать не как особо опасные государственные преступления, а как преступления, направленные против порядка управления и общественной безопасности.

В целях дальнейшего укрепления законности и правопорядка Комитет госбезопасности и Прокуратура СССР считают необходимым рекомендовать Президиумам Верховных Советов союзных республик внести в уголовный закон дополнения, предусматривающие ответственность за общественно опасные действия, указанные в настоящей записке»[176].

План по запугиванию интеллигенции провалился с треском. Есть же поговорка – «на миру и смерть красна», а тут всего-то пять лет. Не так и много за «минуту славы». После Синявского и Даниэля антисоветские выпады и просто всякие явления авангардной культуры буквально повалили валом. Никому в ЦК это, понятное дело, не нравилось.

Идеологическую близорукость и недостаточную гибкость Суслова при реализации установок партии припоминали до самого XXIII съезда. Пусть лишь в кулуарах, между своими… Но вполне обоснованно считалось, что арест сделал весьма посредственных и практически никому не известных тружеников пера звездами первой величины на политическом небосклоне столицы. Особенно пришлись ко двору злая шутка Шелепина о «диссидентском продюсере» и высказывание: «Сталин был умнее».

Был отмечен и еще один «грех» бывшего завотделом ЦК КПСС по связям с зарубежными коммунистическими партиями, который стал особенно заметен после прихода к власти в Китае Мао Цзэдуна и настроенного откровенно агрессивно к СССР Линь Бяо. Дело в том, что именно Суслов последнее время редактировал все письма ЦК КПСС к КПК. И делал бы это дальше, если бы не вежливый намек из Поднебесной, что в уборной Великого кормчего и без того хватает бумаги.

На этом фоне Президиуму показалось нецелесообразным выдвигать Михаила Ивановича председательствовать на съезде. Тут как нельзя кстати пришелся принятый на сентябрьском Пленуме в члены Президиума Петр Демичев, председатель идеологической комиссии ЦК КПСС. В мягкой форме это было намеком на нового «второго» секретаря ЦК[177].

Позже происшедшее сильно сказалось на ходе съезда. Влияние Суслова на основное мероприятие партийной жизни оказалось незначительным. Соответственно, выборы членов ЦК прошли несколько не так, как планировал ранее опытный аппаратчик.

Что делать с экономическими реформами? Эта мысль не давала покоя Косыгину уже почти месяц. Будь неладен гость из будущего, все планы вывернул наизнанку. И ведь как был прав, шельмец, когда рассказывал о провале преобразований из-за противодействия Брежнева. Вот оно, очередное доказательство, прямо перед глазами.

Уже второй раз Леонид Ильич направил членам Президиума записки с просьбой внести изменения в доклад мартовского Пленума ЦК КПСС тысяча девятьсот шестьдесят пятого года[178]. Это после того, как Дима Полянский[179] едва ли не чудом отстоял возможность опубликовать его в «Правде». Уже полностью убрали термины «прибыль», «кредит». Что же там останется от первоначального смысла? Удивительно, как реформы вообще могли начаться при таком явном саботаже.