Повелитель мух. Бог-скорпион (сборник) - Уильям Голдинг

– Ах да. Сейчас иду.

Бог встал, и шелест пронесся по залу – то вслед за ним поднялись все присутствующие; но никто по-прежнему не смел поднять глаз, произнести слово. Высокий Дом последовал за юношей темными коридорами и вышел во внутренний двор. Тьма ночного неба густела над головой, растекаясь по небосклону, и на нем ярче проступал неисчислимый небесный народ. Ниже, под крадущейся ночью, ближе к горизонту, небосвод был голубее, светлее и едва ли способен вынести наваливающуюся тяжесть тьмы. Высокий Дом задержался на миг, только для того чтобы окинуть взглядом эту светлую полосу, тихо присвистнул и поспешил в угол двора. Там он негромко сказал юноше:

– В самый раз я сегодня успел, а?

В углу двора стоял алтарь, пристроенный вплотную к стене. Высокий Дом окропил себя святой водой, опасливо озираясь на темнеющее небо. Бросив щепотку благовонной смолы на тлеющие угли, он пробормотал несколько слов, и густой столб белого дыма поднялся над жертвенником, теряясь в темноте. Бог поспешил сделать то же самое в трех других углах двора. Потом постоял некоторое время, следя за тем, хорошо ли поднимаются столбы дыма, и направился обратно в пиршественный зал, бормоча на ходу то ли себе, то ли юноше:

– По крайней мере небесный свод поддерживать я еще способен.

Гости в зале все так же сидели за столами, потупив взоры и храня молчание. Болтун стоял на коленях подле ложа, вцепившись в ножку, словно утопающий. Высокий Дом взобрался на ложе и улегся на бок.

Потом проговорил:

– Я бы выпил.

Но прежде чем кто-нибудь успел пошевелиться, Верховный поймал его запястье и сказал со спокойной улыбкой:

– Разве ты не понимаешь, Высокий Дом?

Высокий Дом повернулся к нему. По его массивному лицу пробежала дрожь.

– Чего не понимаю?

– Сегодня утром ты упал. Сегодня вечером ты…

Высокий Дом замер. Потом рассмеялся:

– Ты хочешь сказать, мое время пришло?

– Именно.

Тишины как не бывало. Над столами несся шелест:

– Время пришло! Время пришло!

Болтун выпустил ножку ложа, ухватился за резное изголовье, по-прежнему стоя на коленях – глаза закрыты, голова запрокинута.

– Нет! Нет! – закричал он.

А Высокий Дом все смеялся. Он спустил ноги на пол, уселся на ложе, смеясь и обращаясь к собравшимся:

– Крепкое пиво, от которого не бывает тяжелого похмелья.

Верховный улыбнулся и подхватил:

– Прекрасные, неподвластные времени женщины…

Болтун забормотал тоже:

– Конечно, Высокий Дом! Что еще нужно мужчине? Пиво и женщины, женщины и пиво, и доброе оружие – что еще надо?

– Еще свой гончар, – добавил Верховный. – Музыканты. Пекарь, пивовар, ювелир…

Высокий Дом ущипнул Болтуна за ухо:

– И свой Болтун.

Болтун бормотал так громко, что заглушал все звуки в зале. Верховный похлопал его по плечу:

– Успокойся, дорогой мой Болтун!

Бог взглянул на него со своего ложа и улыбнулся еще шире. Он был настроен шутить.

– Не знаю, что со мной? Я просто не могу обходиться без тебя!

Болтун взвизгнул. Вскочил, повел вокруг горячими глазами. Потом бросился бежать. Он промчался через зал, перелетел через музыкантов и исчез, увлекши за собой одну половину занавеса. Там, где он исчез, раздались звуки потасовки: глухие удары, лязг оружия. Послышались военные команды. Болтун снова завопил:

– Не хочу!

Звуки борьбы и ударов заглохли в дальнем конце коридора; и еще раз, но уже слабее, до собравшихся донесся голос Болтуна, в котором звучали ужас и возмущение:

– Придурки! Разве нельзя воспользоваться чучелом?

Никто не двинулся с места. Лица у всех присутствовавших горели от стыда. Темная дыра на месте сорванной половины занавеса зияла непотребным покушением на незыблемость самой жизни.

Наконец Верховный нарушил тишину, провозгласив:

– Мы вновь полны сил.

Высокий Дом согласно кивнул:

– Я подниму воды реки. Клянусь.

Людей за столами обуяла радость, они смеялись и плакали в полноте чувств.

– Прости твоего Болтуна, Высокий Дом, – негромко сказал Верховный. – Он не в себе. Но он будет там с тобой.

Гости подходили к Высокому Дому. Плача и смеясь, они тянули к нему руки. Высокий Дом смахнул слезу:

– Вы моя семья! Мои дети!

Верховный крикнул:

– «Ключ» Высокому Дому!

Гости столпились вдоль стен, освободив проход посредине. В тот же миг из тени за занавесом появилась маленькая старушонка в чадре и с чашей в руках и медленно направилась к Богу. Приблизясь, она протянула ему чашу и скрылась в тени бокового коридора. Высокий Дом принял чашу обеими руками и возбужденно засмеялся. Он поднял ее над головой. Крикнул во весь голос:

– Да пребудет неизменное Сейчас!

Он пил и пил, запрокидывая голову; а гости начали танец, переступая маленькими шажками, шаркая сандалиями и негромко хлопая в ладоши. И, танцуя, покачивая головами и глядя друг на друга сияющими глазами, они пели:

Река наполнила берега.

Голубой цветок распустился;

Настоящее остановилось.

Высокий Дом снова лег и закрыл глаза. Верховный склонился над ним, расправил ему расслабленные члены, сдвинул вместе колени, разгладил смявшуюся юбочку. Вступили музыканты, подыгрывая танцующим. Те задвигались быстрее, и Бог заулыбался, засыпая. Верховный сложил ему руки на груди – не хватало только жезла и плети. Потом пощупал пульс, тронул левое запястье и прислушался к дыханию, приложив ухо к груди. Выпрямился, зашел со стороны изголовья и осторожно вытянул подушку из-под головы спящего.

«Река поднялась навсегда, – пели танцующие. – Настоящее стало вечностью».

Они двигались, сплетая сложный узор танца, постепенно образуя концентрические круги. Языки светильников плясали в волнах горячего воздуха. В проемах дверей толпились слуги и солдаты. Юбочки мужчин и прозрачные туники женщин прилипли к извивающимся телам.

Верховный стоял позади ложа и смотрел на танцующих. Вот он воздел руки над головой. Танцующие замерли, музыка смолкла, инструмент за инструментом. Он кивком подал знак, и солдаты вместе с «чистыми» бросились к нему сквозь толпу. Они обступили ложе, легко подняли его, пронесли через весь зал и скрылись в темной и таинственной глубине Высокого Дома. Следом разошлись и гости, молча, не оглядываясь. В пиршественном зале никого не осталось, кроме Верховного. Он стоял, глядя на светильники, и на его губах блуждала легкая улыбка. Вскоре и он отправился спать.

Только в одной части Высокого Дома еще бодрствовали. На верхней террасе, обращенной к отдаленной реке, группа женщин сидела на корточках вокруг девушки, лежавшей ничком на полу, и молча глядели на нее. Волосы девушки рассыпались по полу; на ней ничего не было, кроме тонкой туники, которая завернулась, открыв ноги. Тело ее было словно сведено судорогой. Лицом, на котором краска расплылась от слез, она уткнулась в согнутый локоть; стиснутый кулачок время от времени вздрагивал от сотрясавших ее рыданий. Другая рука то шарила по полу, то колотила по нему. Некрасиво скривив рот, совсем по-детски, девушка плакала во весь голос. Иногда она затихала и лишь шмыгала носом и всхлипывала, и тогда среди тишины слышался ее стон: