Возлюбленная - Бертрис Смолл

– Красота, безусловно, должна иметь привилегии, мисс Гилфорд, – сказал король. – Коль скоро ваш вопрос имеет такое важное значение, мы должны выслушать вас. Я скажу об этом сэру Роджеру Дарвенту. Он занимается организацией личных аудиенций и выберет подходящее время для нашей встречи. И это произойдет очень скоро.

– О, как я благодарна вам, сэр.

Дизайр с сияющими от искренней благодарности глазами сделала глубокий реверанс.

Леди Кастлмейн метнула в ее сторону косой холодный взгляд и положила обтянутую перчаткой руку на локоть своего любовника.

– Я полагаю, что нам пора удалиться, ваше величество. Вы обещали еще заглянуть на Бакминстерский банкет.

Карл кивком головы подтвердил свое согласие.

– Мы не забыли, мадам.

Перед уходом он снова взглянул на Дизайр с ободряющей улыбкой.

– Не беспокойтесь, мисс Гилфорд. Мы никогда не забываем о своих обещаниях.

Оставаться на балу дольше Дизайр не хотелось. Теперь в этом не было необходимости. Тем не менее, пока она здесь находится вместе с Уоррингтонами, нужно продолжать танцевать, улыбаться и вести светские разговоры. Кавалеры наперебой приглашали ее на танцы. Вот она грациозно проделала серию причудливых па еще двух сарабанд. Потом ее ждал веселый гавот, в котором она едва успевала перевести дух от быстрого темпа со множеством прихлопов и притопов.

Тут к ней подошла леди Мирабель, собираясь представить еще одного джентльмена. Чтобы начать новый танец, нужно было дождаться еще других партнеров, и поэтому Дизайр собиралась ненадолго присесть. Взглянув на спутника леди Мирабель, она заметила, что его внешность на удивление знакома ей. Где она могла видеть этот аккуратный парик светло-коричневого цвета с длинными локонами? Когда она слышала этот приятный грудной голос?

– …Филипп Синклер… Самый искусный танцор… Жаждет составить вам компанию на следующий танец…

Напрягая память и одновременно преодолевая растущее беспокойство, Дизайр приняла руку джентльмена, склонившегося перед ней в почтительном поклоне. Когда он выпрямился, она вспомнила, где они встречались раньше. Это был пассажир из карсты сэра Хью в ту злополучную ночь, во время ограбления.

Переполненный зал с горящими свечами поплыл перед ее испуганными глазами. Первое, что хотелось сделать в тот момент, опрометью броситься прочь, бежать через этот огромный зал в сад и притаиться там в каком-нибудь далеком уголке лабиринта.

Боже мой! Что за напасти. Сначала ее ждала встреча с доктором Манроу, а теперь новый сюрприз в лице Филиппа Синклера. Она почувствовала, что у нее задрожали ноги, к счастью, закрытые сине-зеленым атласом платья. И все же она ответила сэру Синклеру изящным приседанием, в то же время пытаясь загородиться от него веером.

– Окажите мне такую честь, мисс Гилфорд, – обращался к ней Филипп Синклер. – Если я не ошибаюсь, это павана?

Под руководством учителя танцев Дизайр овладела паваной, которая стала известна в Англии, после того как из Испании перекочевала во Францию и прижилась там в королевском дворце. Это была скорее торжественная процессия, чем танец. Партнеры должны были совершать ряд величественных плавных движений, все время выступая бок о бок. Опираясь на руку своего кавалера, она позволила ему вести себя по всему пространству зала. Она сама не понимала, как ей удалось свободно преодолеть бесконечные вариации этого горделивого танца, не отставая от ритма гитар, звучавших у них над головой, с галереи для музыкантов.

Когда Филипп Синклер сообщил ей, что впервые увидел исполнение этого танца в Испании, она улыбнулась и сказала, что очень хотела бы побывать в этой стране. Она слышала, что климат в Севилье просто восхитителен. Интересно, бывал ли он в Италии? Говорят, там есть город – Венеция, где вместо улиц каналы и передвигаться по ним можно только в лодке. Это замечательно.

Дизайр внимательно слушала его рассказ, а он старался рассмотреть ее лицо и время от времени, как бы с легким недоумением, хмурил свои тонкие брови. По залу раздавался надрывный звон гитар, которые усиливали нервное напряжение. Она чувствовала, что у нее сдают нервы, и попыталась переключить внимание на другие пары в необыкновенно красивых костюмах – желтых, изумрудных, красно-коричневых, фиолетовых и серебристых. Все эти цвета расплывались у нее в глазах в какое-то фантастическое месиво. Вот затихли последние аккорды. «Теперь, – подумала она, – вряд ли удастся найти какой-нибудь предлог, чтобы уклониться от беседы».

В это время лакеи распахнули высокие расписные двери в соседний зал. У Дизайр немного отлегло от сердца. Она увидела банкетный стол неимоверных размеров. Он протянулся во всю длину просторного сияющего зала – от одной стены до другой. По стенам вдоль стола были развешаны гирлянды зеленых листьев, переплетающихся с лиловыми и белыми розами. И тут к ней подошел Джеффри, он поклонился и предложил руку. В тот же миг леди Мирабель отыскала глазами Филиппа Синклера и повела Ровену к нему.

Ровена и Синклер сидели рядом за одним из небольших черных лакированных столиков, расставленных по всему залу. Его величество одобрительно относился к веяниям новой моды – устраивать банкеты в стиле кафе. Во многих состоятельных домах Лондона эта привычка уже успела укорениться.

Большой же банкетный стол был переполнен яствами. Отменно зажаренные гуси соседствовали с молочными поросятами, рядом лежали золотисто-коричневые утки, обложенные по краям ломтиками апельсинов и лимонов, а также фазаны, тушеные в вине. Поодаль возвышались вафельные торты, вазы с консервированными фруктами и затейливо уложенные горы ярких сладких марципанов. Ровена, казалось, была совершенно равнодушна к изысканным деликатесам, которые находились перед ней на столике.

– Мисс Гилфорд пользуется сегодня необычайным успехом, – сказала Ровена и откусила кусочек фазана. – Можно сказать, что ее первое появление в высших кругах Лондона закончилось триумфом.

Леди Мирабель приложила немало усилий, чтобы Синклер оказался за одним столиком с ее дочерью, и он старался наилучшим образом выполнить свои обязательства перед дамой и заодно извлечь из этой ситуации определенную пользу для себя. Не будь у него личного интереса, он бы не испытывал сейчас ничего, кроме жалости к Ровене Уоррингтон, чей унылый вид и полное отсутствие женственности и обаяния вне всяких сомнений предрекали ей участь старой девы. Как добродушный и благовоспитанный человек, Филипп Синклер нашел способ быть учтивым с ней, хотя чувствовал себя неловко в ее обществе. В разговоре, который не выходил за рамки привычной светской беседы, он не мог не заметить лихорадочного румянца на ее желтоватых щеках. В ее обычно тусклых глазах, окруженных редкими ресницами, теперь появился необычный блеск.