Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров

Настя заиграла непритязательную лирическую мелодию современного композитора, а Иван подводил итог своего пребывания в Коврове.

— Смерти нет, есть лишь ее пример! Мы все проживем жизни всех когда-либо рожденных на этот свет людей, как жертв, так и палачей, президентов и рабов, тиранов и миллиардеров, нищих и просветленных духом! И вы, сидящие здесь, проживете жизни ваших соседей, и наоборот! А это значит, что у нас одна душа. Одна! Это душа мальчика Вити. Или Тамбуси, или… — он задергал головой, словно спазм скрутил шею. — Это значит, что мы с вами, со всеми жителями планеты, во все времена, во всех Вселенных, — мы с вами есть Один Человек!.. И этот Один Человек есть…

Ему не дали договорить. Викентий, встав со своего места, открыл рот и издал тончайший звук. Этот почти неразличаемый человеческим ухом диапазон ввел зал в немедленное состояние ужаса. После картин, явленных зрителям человеком-ксилофоном, сие было полной противоположностью катарсиса. Подавленность и непреодолимое желание свести счеты с жизнью охватили зал поголовно.

Будто атмосфера ада выкурилась на поверхность, мучая всех исключительно, включая и рыжего Митю, и Настю, и полковника Крутоверхова — в общем, всех, кроме Ивана Диогеновича. И здесь он впервые ничего не мог поделать, так как сам, без Насти, задействовать ксилофон не мог.

— Немедленно угомоните своего сына! — закричал Иван Диогенович. — Слышите, Яков Михайлович!!!

Но самое прискорбное, что и сам Яков Михайлович был подвержен психической атаке. Его материальность также испытывала великие муки ужаса. Лицо искривилось до неузнаваемости, вывернув губы, обнажив бледные десны и не лучшего качества зубы.

Со стволов деревьев леса, возле которого умер импресарио Жагин, разом сорвались тысячи красноголовых дятлов. Десятки тысяч, они заслонили своими черными телами даже растущую планету. Птицы летели в город Ковров.

А потом Викентий замолчал. Он забыл про время, пропустил час X, увлеченный представлением, а природа сделала свое дело вовремя. Викентий в считаные минуты оборотился дятлом и взлетел под самую люстру, оставив в кресле одежду.

— Мудак ты! — закричал Яков Михайлович через весь зал Ивану Диогеновичу. — Говорящая деревяшка! Пиноккио! Какая, на хер, импровизация! Все материально! — Психиатр посмотрел под потолок и призвал Викентия: — Ату его, сынок! Ату!!!

Птица спикировала из-под самого потолка и вонзила клюв в деревянное тело человека-ксилофона.

От чего умирают дятлы? Говорят, от сотрясения мозга.

Удар был такой силы, что почти расколол деку инструмента надвое. Завизжала в ужасе Настя Вертигина, а Иван закашлялся, не смог остановиться, все кашлял и синел на глазах. Его вывернуло перемешанными с полиролью опилками, вместе с которыми исторгся небольшой камень.

— Блинчик, — прошептал Иван.

И с ним, с оракулом, с трактователем вселенских загадок, природа обошлась так же просто.

Не так быстро, как с Викентием, но шаг за шагом она вернула Ивану человеческую плоть, оставив Ивана Диогеновича Ласкина лежать на сцене голым. Рядом валялся мертвый дятел.

Весь зал встал и вскричал:

— Надувательство! Шарлатанство! Мистификация!!! Прикройтесь, здесь женщины!!!

Глухой осветитель, увидев на сцене дохлого дятла, смекнул, что дело плохо, и отключил световую пушку, оставив сцену в полной темноте.

Яков Михайлович сорвался с места, но уперся в спины гостей и их охранников, мгновенно явившихся из ниоткуда. Психиатр напряг все силы, чтоб протиснуться, но безрезультатно — уткнулся физиономией в стены мускулистых спин.

— Уйди отсюда в жопу! — заорал Яков Михайлович в ухо охраннику, и когда тот не отреагировал вовсе, вытащил из внутреннего кармана пиджака шприц и профессионально точно вонзил его в бычью шею секьюрити… Он шел через волнующуюся толпу элиты медленно, но уверенно, прокладывая путь химическими инъекциями.

Анастасия Полякова, до сего момента взирающая на происходящее с улыбкой, поднялась со своего места, встряхнула пышными цыганскими волосами, черными и искрящимися, вдохнула в легкие воздуха до края и запела:

— Валенки, валенки! Ох, да не подшиты, стареньки!

Ее голос — чистый и прекрасный, наполненный бескрайней степью, полетел над головами зрителей, заставляя вслушиваться в него. И столько тоски в этом голосе содержалось!.. Невероятная любовная сила тембра заставила всех мужчин замереть на месте и закрутить головами, отыскивая обладательницу сего богатства.

— …Коля-Николай…

Откуда-то в зале появились цыгане. Они окружили Настю Полякову, затем подняли на руки, дабы все увидели, все разглядели цыганскую царицу.

— …сиди дома, не гуляй!

Настя спрыгнула с рук соплеменников и пошла между рядов мужчин, улыбающихся ей поголовно, рот до ушей, в глазах умиление, перемешанное с вожделением. И лидер Российского еврейского конгресса хлопал в ладоши в такт песне, и миллиардер Меликян, и важный человек из ложи, Народная СССР — все аплодировали поголовно. Она оттянула резинку верхней юбки, и олигархи накидали в нее свои портмоне с наличностью и кредитными картами. А у кого с собой не было, заставляли жен снимать с ушей бриллиантовые серьги, роскошные колье с груди и бросать все это жертвенно в бездну, в Бесконечность ее подъюбочной Вселенной.

— Ва-а-аленки…

Она смогла обойти всех в считаные минуты и уже была у выхода, когда Яков Михайлович заметил ее.

— Ты куда?!! — закричал.

— Домой! — ответила она задорно, одарив психиатра сводящей с ума улыбкой.

— А как же треугольник Малевича?!! — завопил он. — Ты моя!!! Ты из меня!!! Из уха моего!!!

— Прощай, Яша! Не поминай лихом!

Она исчезла в темноте запасного выхода, уводя за собой маленький табор, и сердце Якова Михайловича на мгновение остановилось, но он взял себя в руки, так как был на половине пути к сцене.

В этот самый момент тысячи птиц долетели до филармонии и, взмыв к самым облакам, понеслись вниз со сверхзвуковой скоростью. Огромный кулак живой плоти врезался в крышу, проломил ее и проник внутрь здания, вновь рассыпавшись на отдельные птичьи особи. Дятлы клевали всех подряд. И випов, и их жен. В разные стороны летели выщипанные волосы, кому-то выклевали глаз. Визг стоял невообразимый. Охрана начала работать в чрезвычайном режиме. Десятки элитных телохранителей показывали чудеса скорострельности и точности. Сраженные дятлы падали под ноги десятками. Випы и их жены спрессовались в одну маленькую толпу, стремящуюся к выходу…

Глухой осветитель Лаврентий Сергеевич, так же как и охранники, неутомимо вкалывал, размахивая электрическим проводом с оголенным концом. Птицы дергались в конвульсиях на полу, а воздух наполнился едким запахом паленых перьев.

Иван Диогенович дотянулся до камня-блинчика, положил его в рот и вновь проглотил. На миг ему привиделся хитро улыбающийся дед. Он приглаживал жидкую бороденку и кивал на каменную скалу: мол, пройди через нее!

Ведущий главного канала страны, преодолевая ужас, орал на оператора, чтобы тот продолжал снимать происходящее. Оператор также орал в ответ, что камера уже час как накрылась!

Через несколько мгновений зал филармонии был почти пуст. Лишь несколько птиц продолжали кружиться вокруг остова раскуроченной люстры.

С колен на ноги поднимался Иван Диогенович.

— Во мне антиматерия! — тихо повторял он. — Антиматерия…

Навстречу бывшему человеку-ксилофону, зажав в кулаке десяток шприцев, двигался психиатр Яков Михайлович.

— А я — материя!

Они приближались друг к другу маленькими осторожными шажочками, шипя, словно змеи перед схваткой.

Откуда-то появилась большая толстая ворона. Она с трудом приземлилась на подмостки рядом с мертвым дятлом по имени Викентий и переступала с лапы на лапу.

— Адочка! — вдруг притормозил Яков Михайлович. — Ада…

Она поглядела на него черными бусинами глаз и отвернула голову.

Иван потянулся к шее своего врага, а Яков Михайлович замахнулся рукой, сжимающей смертоносные шприцы…

«Что бывает при встрече материи с антиматерией?» — вдруг вспомнил Яков Михайлович.

«Что же бывает, когда сталкиваются такие противоположности?» — подумал Иван Диогенович.

Оба синхронно вспомнили ответ из учебника физики — ВЗРЫВ!

Нельзя сказать, чтобы взрыв был очень мощным. Примерно как от современной ручной гранаты. Но его взрывной силы хватило, чтобы разметать два человеческих тела по всей сцене. Остатки материи смешались с фрагментами антиматерии и стекали с бордовых кулис…

Всю эту сцену, оцепенев от ужаса, наблюдала Настя Вертигина. Она закричала беззвучно, затем лишилась чувств, а рыжий Митя подхватил ее и понес подальше от смерти…

Вне филармонии жизнь изменилась в считаные часы.