Удача – это женщина - Элизабет Адлер

Лаи Цин сидел на деревянном ящике внутри их рукотворной развалюхи и учил мальчика считать на старых деревянных счетах. Он улыбнулся, увидев Фрэнси, вынул из секретного карманчика деньги и вручил ей, не забыв похвалиться:

– Смотри, сколько монет имеет моя!

Она быстро пересчитала деньги и с удивлением посмотрела на него:

– Но, Лаи Цин, здесь больше ста долларов!

– Одна сотня, три доллара и двадцать центов, – подтвердил Лаи Цин, светясь от радости. Он выхватил из кармана небольшую черную книжечку и, продемонстрировав ее Фрэнси, объявил:

– Китайское кредитное товарищество снова открылось сегодня. Деньги не сгорели, как боялась моя. Сегодня они выплатили моя все.

Он снова широко улыбнулся, и Фрэнси улыбнулась ему в ответ:

– Ну что ж, Лаи Цин, как выяснилось, ты богач.

– Сегодня вечером моя играет пан-гау, – сообщил он конфиденциальным тоном, пряча деньги в карман, – и становится еще богаче.

Она взглянула на него, пораженная:

– Ты хочешь сказать, что сегодня вечером пойдешь играть на деньги?

Его лицо внезапно превратилось в неподвижную маску.

– Это моя работа, – сказал он коротко и отвернулся.

Тоскующим взглядом она следила, как Лаи Цин пробирался через людную улицу, лавируя среди швейных машинок, тазов с замоченным бельем, подлезая под многочисленные веревки с бельем, натянутые прямо посередине улицы, обходя стоящие прямо на тротуаре шифоньеры, столы, раскрашенные ширмы и импровизированные печи, изготовленные из обломков металла и кирпичей. Она думала о том, сколько всего можно было бы накупить на сто три доллара и двадцать центов. Прежде всего – ботинки для мальчика, подушки, свечи и мыло. За еду можно было бы платить, а не жить за счет чужой благотворительности. Но потом Фрэнси покачала головой. Деньги принадлежали не ей, а Лаи Цину, и он имел право распорядиться ими как душа пожелает. А вот ей не мешает подумать о работе.

Она вернулась в хижину и принялась готовить мальчику ужин, состоявший из хлеба и молока. Вдруг, к ее удивлению, занавеска, заменяющая им дверь, отодвинулась и в хижину вошел Лаи Цин. Он быстро сунул ей в руку пятьдесят долларов и скороговоркой произнес:

– Раньше моя жила одна. Сейчас моя чувствует ответственность. Сейчас моя не может проиграть все деньги. Мы должны купить сынку ботиночки и другие вещи, в которых нуждается сестренка. – Закончив свою речь, он торопливо поклонился, и был таков.

Фрэнси от неожиданности присела на ящик, продолжая сжимать в кулаке пятьдесят долларов. Мальчик на минуту оторвался от своего счета и посмотрел на нее, улыбаясь. «Сынок» – так называл Лаи Цин мальчика, а ее – «сестренка». У Фрэнси потеплело на душе. Оказалось, что Лаи Цин и мальчик стали для нее родными людьми – куда более родными, чем настоящие родственники, ее плоть и кровь.

Лаи Цин вернулся очень поздно. Даже в тусклом пламени свечи было видно, до чего он утомлен. У него вытянулось лицо, и он прямо-таки упал на ящик, служащий им стулом. Утвердившись на ящике и спрятав лицо в ладонях, китаец траурным голосом затянул нараспев:

– Удача покинула моя сегодня, сестренка. Совсем от моя ушла.

У Фрэнси оборвалось сердце.

– О, Лаи Цин, ты проиграл все деньги? – простонала девушка.

Он покачал головой:

– Моя очень хороший игрок. Моя выиграла. Но человек, с которым моя играла, не имел денег, чтобы давать мне. Вместо он дал моя эта бумага. Он сказал мне, что она стоит восемьдесят долларов, может, больше…

Фрэнси взяла бумагу у него из рук. Это был тонкий пергамент, в верхней части исписанный китайскими иероглифами. Там же находилась красная печать. Под иероглифами уже по-английски было начертано следующее: «Договор об аренде на срок в девятьсот девяносто девять лет. В аренду отдается участок земли в центральном районе Гонконга между улицами Де Во и Королевы Виктории. Точное положение участка можно определить по карте, которая прилагается ниже…»

Фрэнси с удивлением посмотрела на Лаи Цина:

– Это договор на аренду земли в Гонконге. Но здесь указано, что арендный договор был продан компанией Мон Ву Ланд господину Хуангу Ву.

Лаи Цин кивнул:

– Хуанг Ву был дедушкой Чанг Ву. Когда он умер, земля перешла в собственность Чанг Ву, а теперь она моя. Вот его письмо, свидетельствующее, что участок принадлежит мне.

Он протянул ей другой листок, но текст был написан по-китайски, и она вернула листок назад.

– Ты должен перевести мне, что тут написано.

Лаи Цин подержал бумагу на расстоянии вытянутой руки от глаз, откашлялся и дернул ногой. Через минуту он отрицательно помотал головой и уставился в пол в некотором замешательстве. Потом скорбным голосом изрек:

– Сестренка, моей сокровенной печалью является то, что моя не научилась писать и читать.

Фрэнси вспыхнула – сама того не желая, она унизила его, заставила «потерять лицо», хотя постепенно стала уже понимать, сколь важен для китайцев покров уважения и вежливости в каждом деле.

– Прошу меня извинить, – пробормотала она смущенно. Лаи Цин пожал плечами, и его лицо вновь приобрело бесстрастное выражение.

– Моя семья была бедная. Среди нас никто не ходил в школу. Не было денег и времени, чтобы учиться. Моя знает только цифры. Моя пошла работать, когда моя было только четыре года, и моя работала на плантациях, где росли тутовые деревья, мы собирали листья тутового дерева и укладывали их в тюки. Моя еще работала на рисовом поле и помогала высаживать новые ростки, а также моя работала на ферме, где разводили уток. Фермой владел деревенский богатей. Мне всегда хотелось посеять что-нибудь дельное в собственной голове, а не на поле, но судьба не захотела, чтобы моя училась. Нас было семь сыновей и одна дочь, и мы все должны были работать. Если бы мы не работали, мы бы умерли от голода, – тут Лаи Цин вздохнул. – А теперь мне больше тридцати, и моя все еще бедная, как моя была в четыре года. Такова судьба, сестренка. Она не хочет, чтобы Лаи Цин учился и стал великим человеком.

– Нет, это не так, – искренне возразила Фрэнси. – Ты еще можешь стать великим человеком, и уж куда более великим, чем этот ваш сельский феодал. И ты будешь учиться! Я сама научу тебя читать и писать.

Он печально улыбнулся ей через стол, на котором чадила свеча.

– Моя сам был такой, как ты, когда молодой, – мягко проговорил китаец, – молодой и полный глупых надежд. Сейчас моя старше и умнее, и моя говорит себе: Лаи Цин, ты неграмотный игрок в азартные игры. И в этом твоя судьба.

Он устроился на полу рядом с Фрэнси и продолжал рассказывать:

– Моя не такой, как другие китайцы из Сан-Франциско. Они приехали из Той-Шаня. Моя деревня находится в провинции Ан-Вей. На берегах Янцзы, которую мы зовем Та-Чианг, что значит «Великая река», потому что она – ворота Китая и его главный путь. Она начинается в горах Тибета и кружит вокруг его высочайших гор и глубоких пропастей, направляя свои воды на восток, через великие равнины к Шанхаю и дальше в Китайское море. Каждый год, после муссонных дождей, она поднимается и выходит из берегов. Иногда она разливается так широко, что ее воды доходят и до нашей деревни. Тогда Великая река пожирает наш урожай, и в такие годы беда приходит в каждый дом, потому что у людей нет ни пищи, ни денег. Моя деревня была очень бедная. Вся земля принадлежала помещику, а крестьяне ее обрабатывали. Наши дома сделаны из желтой глины, из которой мы формуем кирпичи. В каждом хозяйстве есть внутренний дворик, который образуется деревянными галереями, служащими для того, чтобы люди могли ходить из комнаты в комнату. Еще в хозяйстве имеется кухонька на первом этаже, где собираются женщины, чтобы готовить пищу, и глубокий колодец, откуда берут воду. На коньках крыш обычно помещают разных деревянных летучих мышей, покрытых красным лаком. Говорят, они отгоняют беду, хотя до сих пор трудно понять, отчего люди верят в эти деревяшки, пережив столько голодных и бедных лет.