Виновны в защите Родины, или Русский - Тимофей Круглов

На черном небе ярко сверкали звезды, мороз усиливался. Липовая аллея тянулась вдоль трамвайных путей к Брасовскому мосту, простирая черные огромные ветви над редкими качающимися фонарями. Слева, в длинном здании, где квартировали вместе полк милиции, комендантская рота пограничников и батальон внутренних войск, светились огни; на небольшом плацу перед казармами шло построение. А ближе к путепроводу, рядом с остановкой 11-го трамвая и стоянкой такси, замерли несколько обгоревших, осевших на обода грузовиков с пробитыми автоматными очередями колесами. Это омоновцы разблокировали баррикаду на Брасов-ском мосту недавно, с тех пор тяжелый КамАЗ и пара «уралов» так и стояли, брошенные водителями.

На счастье, к пустой стоянке такси подрулил какой-то сумасшедший. Таксист, пожилой мужик в кожанке, внимательно осмотрел Иванова, вглядываясь в него из темноты салона, и, только услышав русскую речь, открыл ему дверцу.

— Садитесь! Слышали, что делается? — начал прощупывать он Валерия Алексеевича на предмет «свой-чужой».

— Слышал, слышал, — пробурчал неприветливо Иванов. — Мне в Вец-милгравис, на Атлантияс, к котельной — и быстро, пожалуйста.

— На Атлантияс?! — таксист с уважением окинул Иванова цепким взглядом и, не задавая больше вопросов, сорвал старенькую «Волгу» с места, резко повернув направо, к Межапарку.

Валерий Алексеевич отметил про себя, что таксист в машине курит и, не спрашивая разрешения, потянулся сам за сигаретами, откинулся на скрипнувшее сиденье, глубоко затягиваясь пресным дымком с привкусом одеколона — сигареты, хоть и по талонам, стали такими же дрянными, как и водка из магазина. В Мангали, перед въездом на мост, белел на придорожном газоне наспех поставленный высокий деревянный крест — там попал под случайную пулю во время разблокирования моста некий Мур-ниекс… Хотя… не подчинился приказу и пытался скрыться, вот и попал под раздачу. чудак, думая, что с ним шутки шутят. Нечего было в такое время оружие ящиками в багажнике возить!

«Однако смешно получается, — думал про себя Иванов, вспоминая последние дни. — Вроде не последний человек в деле, а о важнейших событиях узнаю по телевизору! Да что я?! Первые лица в стране, что в Союзе, что в Латвии, новости частенько узнают уже из газет или по «ящику». Как будто куклы все, марионетки из песенки Макаревича! А каша варится сама по себе, и никто, никто ничего не планирует сам, все только огрызаются постфактум, реагируют на последствия. Мозаика никак не складывается в голове в цельную картинку! Не состыковываются друг с другом события! Ни у нас, ни у латышей, ни в Москве! Хаос! Управляемый хаос. Мы — хаос, а вот кто управляет? Зарубежные планировщики революций и перестроек? — Конспирология для домашних хозяек! Психоложество масс. Стратегически, наверное, да, общие тенденции были заложены давно. миллиарды и миллиарды угроханы на то, чтобы попытаться направить процесс, который уже пошел… Но те самые личности, роль которых не выбросишь из истории, все равно все карты смешали, да так, что уже и сам черт не разберет, у кого на самом деле козыри в руках! Может быть, плюнуть на все? Лавина понеслась, а кто я в этой лавине? Песчинка! Ладно! Наше дело солдатское. Делай что должно, и будь что будет! Лишь бы потом не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы. Лягушка барахталась, барахталась в кринке с молоком, да и сбила ее в сметану. Или не лягушка, а мышка? Да какая, на фиг, разница?!..»

На конечной 2-го автобуса, на маленьком перекрестке около громады районной котельной, где отходила от шоссе узкая ветка грунтовой дороги, Иванов попросил водителя остановиться. Кинул взгляд на так и не включенный счетчик и спросил лаконично:

— Сколько?

— Нисколько, — решительно ответил таксист.

Валерий Алексеевич посмотрел ему в лицо и не стал настаивать. Просто пожал руку и попрощался.

— Удачи! — пожелал мужик, быстро развернулся и уехал.

Иванов неторопливо, показывая себя пулеметчику на крыше котельной, пошел по смерзшейся щебенке в сторону КПП, за которым, отгороженные проволочной сеткой от камышовых зарослей старого русла Даугавы, стояли длинные бараки базы ОМОНа и металлический ангар гаража. На высокой стальной ферме — мачте развевался флаг Латвийской ССР.

Сержант у ворот, узнав Иванова, перекинул автомат за спину, кивнул на дежурку, чтобы тот отметился для порядка. Валерий Алексеевич кивнул в ответ и зашел в тесную выгородку штабного барака. В дежурке было тепло, накурено, шумно. Рядом с привычной грузной фигурой Чука сидел Кузьмин и рассказывал что-то веселое. В предбаннике курили трое сержантов по полной форме, в бронежилетах, с оружием. Форма тогда была еще омоновской — черные комбезы, и потому длинные армейские брони-ки казались какими-то лишними на ладных фигурах бойцов.

Не задерживась, Иванов поздоровался и, узнав, что Толян еще не подъехал, пошел к нему в кубрик — ждать. Через полчаса, когда курить уже надоело, он вернулся в дежурку. Мурашов уже был там.

Толян прервал разговор, кивнул Чуку и, не здороваясь, ухватил Иванова за плечи, повлек на улицу.

— Пойдем к нам в кубрик, поговорить надо.

— Я только оттуда… Ну ты как, живой? — задал глупый вопрос Иванов и тут же получил сакраментальный ответ про Рабиновича, который надеялся.

Они прошли к 4-му бараку, у входа в который, пулеметами в сторону камышей, застыли два БТРа, протопали по длинному коридору и, не доходя до двери в маленький спортзал, которым заканчивался барак, свернули направо, в 12-й кубрик.

В комнате никого не было. Лейтенант Мурашов, старый друг еще по доперестроечной жизни, втолкнул Иванова в темноту пропахшего жильем и оружейкой одновременно помещения, задернул занавески на окне, выходившем на пустырь присоседившейся сразу за колючей проволокой латышской автобазы, и только потом включил свет.

— Ну, Поручик, раздевайся, падай, рассказывай.

— Чего мне-то рассказывать? Ты рассказывай. Я перед выездом сюда в Дом «печали» (печати) Рощину отзвонил, из «Советской Латвии», чтобы был готов приехать. Он у нас еще редактором «Единства» попутно служит, так что напишет все как надо, пусть Евгеньич не волнуется. И съемочная группа готова материал делать для Москвы. Так что давай-ка, для начала, изложи все подробно. Я еще ничего не знаю, увидел «сюр» по ящику в прямом эфире и сразу двинул на базу. Потери есть?

— Да живы все. чудом. наши, в смысле. — помедлив, добавил Толян, суетясь с кружками и кипятильником. Тянул время, собираясь с мыслями, шарил по заледеневшему внутри маленькому холодильнику «Морозко», стоящему на тумбочке, открывал тушенку. — Давай пожрем чего, а то все не до сук было, — пошутил он, с сожалением вытянув на свет припрятанную подальше от чужих глаз бутылку водки и со вздохом засунув ее обратно. — Обстановка даже выпить не позволяет с товарищем, о чем тут еще рассказывать.

— Я тебя видел по ТВ, ты у нас звезда теперь, лейтенант! — Иванов придвинул к себе кружку с чаем и впервые за последние два часа вспомнил, что еще недавно у него зверски болел зуб. С удивлением потрогал зуб языком — ничего не почувствовал и с наслаждением принялся за кипяток.

— Да все мы «звезды» теперь, хорошо, что ты сообразил не кидаться к МВД попусту. А то там кого только не набежало после того, как мы латышей из министерства вышибли. И из нашей прокуратуры, советской, и армейцы, и комитет… Чес к Рубиксу, в ЦК сразу подался. Говорят, разбираться, а там вроде тоже провокацию планировали. Ты в курсе, что у Лак-тиона жену беременную боевики захватили?

— Это командир 2-го взвода, что ли? И??? — Вопрос повис в воздухе. Матюгальник громкой связи в коридоре потребовал командиров взводов и всех офицеров отряда в кабинет начальника штаба.

— Сиди, пей чай, — заторопился Толян, кинув на стол ключ от кубрика. — Никого, кроме наших, не пускай, никого ни о чем не спрашивай. — Подхватил автомат, подумал мгновение и, вытащив из плечевой кобуры, вшитой в камуфляж, ПМ, протянул его Иванову. — Вокруг базы латышская милиция сельская шарится, у нас посты усилены, но положи в карман на всякий случай. Если что вдруг начнется, прибейся к кому-нибудь, кто про тебя в курсе, а то свои еще зацепят тебя, в штатском-то, сейчас не до длинных разборок. Патроны в бушлате на стене, в кармане, еще пара пачек. Все, я побежал.

Дверь с треском захлопнулась. Иванов посидел еще минуту, отпил чаю, закурил. Потом встал, закрыл дверь на ключ, взял со стола ПМ, сунул под подушку свободной койки, придвинул поближе жестянку-пепельницу и с наслаждением вытянулся на жестком матрасе, небрежно заправленном солдатским одеялом. Под матрас пустующей койки Толян, тот еще ебарь-перехватчик, подсунул доски, чтобы при случае, если какая тетка окажется под рукой, сетка не прогибалась.

В этом кубрике базы, служившей омоновцам не только местом службы, но и приютом в случае пребывания на казарменном положении, кроме командира 4-го взвода проживали еще прапор по прозвищу Рыжий и лучший водитель отряда и снайпер по совместительству — Мишка Ленин. По стенам развешан был только что полученный спецназовский камуфляж и бронежилеты, под кроватями всегда можно было найти ящик с гранатами или патронами — обстановка была такая, что всем было не до соблюдения строгих правил, командиру взвода в том числе. На стене висела гитара, ее Толян одалживал периодически у отрядного барда Димки Кожевина, уже на следующий день после штурма МВД написавшего немудреные, но знаменитые строчки песни, которую пели потом всем отрядом.