Александр Дюма - Труайя Анри

Между тем Александр побывал 2 февраля 1833 года на премьере «Лукреции Борджиа», новой пьесы Гюго, с которым он худо-бедно помирился. Пьеса показалась ему отвратительной, и он удивился тому, как восторженно студенты, мазилы-художники и бумагомараки-романтики проглотили эту несъедобную стряпню. После окончания спектакля они выкрикивали у дверей имя автора, потом выпрягли лошадей из фиакра и с радостными криками поволокли его по мостовой. Неужели они могли забыть о том, что, если бы некий Дюма не написал «Нельскую башню» с ее невероятными событиями и ошеломляющими репликами, Гюго, несомненно, и в голову не пришло бы громоздить эту небылицу в прозе, черную, как чернила, и фальшивую, как поддельная монета? За кулисами и в редакциях газет поговаривали о том, что супруга прославленного Виктора, нежная Адель, изменяет ему с Сент-Бевом и Виктор платит ей тем же, наставляя ей рога с совсем молоденькой и очень привлекательной Жюльеттой Друэ. Впрочем, последняя очень неплохо сыграла в «Лукреции Борджиа». И, уж конечно, не Александру было упрекать Гюго в супружеской неверности. Слишком давно вся его жизнь состоит из сплошных измен! С юных лет он научился смотреть на мир как на место для охоты, где преследуют самую чудесную на свете добычу – женщин. Чем была бы жизнь без этой непрекращающейся облавы, без этих обманов, сцен ревности, слез и обещаний вечной любви, данных на подушках? Конечно, порой раздававшиеся вокруг него оскорбления через посредство газет, переговоры секундантов, угрозы поединков заглушали доносившийся из альковов шепот. Правительство, желая умерить пыл дуэлянтов, велело в качестве меры предосторожности арестовать нескольких человек. А потом страсти внезапно улеглись: «Вестник» («Le Moniteur») поместил заявление герцогини де Берри, извещавшей о том, что она тайно обвенчалась в Италии с итальянским князем и действительно ждет ребенка.

После того как кумир был развенчан, поклонники Амазонки униженно склонились под градом насмешек противника. Но Александр, воспользовавшись откровениями генерала Поля Дермонкура, того самого, который по королевскому приказу арестовал герцогиню, написал рассказ «Вандея и Мадам», навеянный безумным и отчаянным предприятием узницы. В нем он представил свою героиню решительной и гордой аристократкой, преследующей несбыточную мечту, но в то же время подчеркнул и рыцарский дух человека, положившего конец ее действиям. Таким образом, все остались довольны: и приверженцы благородной искательницы приключений, и сторонники защитников порядка.

Александру хотелось бы, чтобы тот же примирительный настрой руководил королем в малейших проявлениях его власти. Однако Луи-Филипп был на редкость злопамятен. 18 февраля он давал в Тюильри большой костюмированный бал и не счел нужным пригласить Дюма. Что это – упущение или сознательное намерение обидеть? Александр склонен был думать, что его величество из принципа не желает распахивать двери своего дворца перед республиканцем. С одобрения друзей он решил принять вызов и устроить собственный костюмированный бал, который роскошью и весельем совершенно затмил бы скучный официальный праздник. Он успел отложить достаточно денег для того, чтобы позволить себе такое безумство. Впрочем, считать деньги он никогда не умел, и беспечность никогда ему не вредила. Белль поддержала его с восторгом затянувшегося ребячества. Она уже обдумывала прическу и наряд… Александр намеревался разослать больше трех сотен приглашений, его квартира была маловата для того, чтобы вместить такую толпу, и домовладелец согласился предоставить ему на этот вечер просторное незанятое помещение на той же лестничной площадке. Украшать бальные залы доверили лучшим художникам, согласившимся работать бесплатно. Сисери, постоянный декоратор Оперы, велел затянуть голые стены холстом и принес все необходимое – толстые и тонкие кисти, тряпки, краски…

Художники, работая рука об руку, с увлечением расписывали стены. Даже Делакруа присоединился к ним. В чем был, не переодевшись и не засучив рукавов, он виртуозно набросал великолепное панно «Король Родриго после битвы». Во все концы Парижа были разосланы пригласительные билеты: «Господин Александр Дюма просит господина… оказать ему честь провести у него вечер в субботу, 30 марта. Маскарадный костюм обязателен. Съезд гостей к десяти часам, улица Сен-Лазар, дом 40». Ради того чтобы угостить приглашенных хорошим ужином, Дюма сам отправился охотиться в лесах Ферте-Видам и вернулся с девятью косулями и тремя зайцами. Нескольких косуль отдали ресторатору Шеве в обмен на семгу, «исполинское заливное» и приготовление «целиком на вертеле» оставшейся дичи. Слуги Шеве уже расставляли столы, накрывали, раскладывали приборы. Комнаты, предназначенные для праздника, жарко натопили, чтобы скорее высохли краски на только что законченных панно. Триста бутылок бордо, триста бутылок бургундского и пятьсот бутылок шампанского только и ждали случая утолить жажду гостей. Самые ранние из них вот-вот должны были постучать у дверей, и Александр с Белль поспешили одеться, чтобы встречать приглашенных. Александр облачился в костюм брата Тициана, скопированный с гравюр XVI века: водянисто-зеленый камзол, затканный золотом, стянутый поверх сорочки на груди и рукавах, у плеча и у локтя, золотыми же шнурками. В таком наряде, могучий, жизнерадостный, сияющий, он один воплощал собой весь век Франциска I и Карла V. Должно быть, ему куда больше подошло бы жить в те времена утонченности и варварской жестокости, чем в это убогое царствование Луи-Филиппа. Следом за ним показалась и Белль в черном бархатном платье с накрахмаленным воротником. Ее блестящие темные волосы прикрывала черная шляпа, украшенная черными перьями. Она изображала Елену Фурман, вторую жену Рубенса. Строгость ее одеяния контрастировала с ослепительной роскошью наряда, в котором красовался Александр. Он невольно залюбовался ею – до чего хороша, с этой ее молочно-белой кожей и искрящимися весельем синими глазами. Намного лучше Иды, которую, разумеется, не пригласили на бал, чтобы не вышло ссоры! Но они с Белль слишком долго прожили вместе. Привычка тел мешает возродиться желанию. Только прикосновение к новой коже, встреча с новой душой, только новые, неизведанные ласки не дают мужчине отяжелеть и заскучать. Александр внезапно осознал, что праздник, от которого Белль ждала столько радости, вполне может оказаться для них прощальным балом.

Два нанятых на этот вечер оркестра разместились в квартирах, расположенных одна напротив другой; выходящие на площадку двери и там, и там были гостеприимно распахнуты. Гости хлынули потоком. Все парижские знаменитости, сколько было, охотно откликнулись на приглашение этого негодника Дюма. В толпе перемешались писатели и художники, журналисты, издатели, политики и актеры с актрисами… Александр ждал три сотни человек, но под масками, домино и причудливыми костюмами скрывалось по крайней мере вдвое больше. Шум разговоров перебивали взрывы смеха. Все комнаты заполнила толпа гостей, на одну ночь преобразившихся в маркизов, монахов, астрологов, фей, пажей, арабских правителей, корсаров, придворных дам славного короля Генриха IV… В три часа все так же, толпой и шумно, расселись за огромные столы ужинать. Запах жареных фазанов мешался с запахами пота, табака и грима. После десерта, за которым рекой лилось шампанское, неистовой сарабандой открылся бал. Даже самые серьезные люди закружились в танце. Государственный деятель скакал в обнимку с полупьяной ведьмочкой. Поэт утыкался носом в грудь дородной монашки в чепце, подрагивавшем в ритме вальса. Глядя на все это, Белль готова была поверить, что ее Александр – настоящий волшебник, ведь столько знаменитостей пляшут под его музыку: Альфред де Мюссе, Одилон Барро, Россини, Делакруа, мадемуазель Марс, мадемуазель Жорж, Фредерик Леметр, Эжен Сю, Петрюс Борель, Жерар де Нерваль… Не смог прийти Виньи, сидевший у изголовья больной матери, и не явился Гюго, но последний никак не объяснил своего отсутствия и не извинился. Белль очень жалела о том, что он не пришел. Он такой чувствительный, такой обидчивый, должно быть, популярность Александра не дает ему покоя!