Александр Блок - Константин Мочульский

У Татьяны Николаевны Гиппиус был альбом с надписью по-немецки: «Kindisch» — в него она зарисовывала фантастические фигуры чертенят, болотных попиков, смешных гномов и уродцев. Блок любил рассматривать эти рисунки, и они повлияли на его стихи. Много нежности и юмора вложил он в своих болотных жителей. Но просыпающийся рыцарь видит не только шныряющую вокруг него нежить вод: весь прекрасный Божий мир раскрывается перед ним. Удивительно передано Блоком чувство поздней осени. Чистота, прозрачность, холод. Открытое небо, леса, сквозящие тишиной, зеленый серп месяца в синеве, кружево тонкой березы, узкая полоска заката и— тишина. Светлая печаль и нежность осеннего света — новый в русской поэзии, чисто блоковский пейзаж. В стихотворении «Пляски осенние» на зеленой поляне туманные женские фигуры ведут хороводы; руки их протянуты к небу, волосы распущены— осень улыбается им сквозь слезы…

С нами, к нам — легкокрылая младость,Нам воздушная участь дана…И откуда приходит к нам Радость,И откуда плывет Тишина?

Так оживает мертвый рыцарь; он не может взлететь: крылья его сломаны; вокруг него мхи, кочки и впадины болота; но эта скудная земля озарена Ею — и внизу то же, что и вверху. Скорбь его сменяется Радостью.

Еще недавно он прощался с Ней:

Ты в поля отошла без возврата…

И вот снова — Она с ним, на земле, как и на небе, — вечная Владычица дней:

Я с Тобой — навсегда, не уйду никогда,И осеннюю волю отдам.В этих впадинах тихая дремлет вода,Запирая ворота безумным ключам.…………………О, Владычица дней! Алой лентой ТвоейОкружила Ты бледно-лазоревый свод!Знаю, ведаю ласку Подруги моей —Старину озаренных болот.

Второй отдел занимает уже знакомая нам поэма «Ночная фиалка». В третьем — «Разные стихотворения» — соединены стихи 1904–1908 годов. В октябре 1906 года Блок занес в свою «Записную книжку»:

«Всякое стихотворение— покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды. Из-за них существует стихотворение». На таких словах-звездах держатся стихи этого отдела. Слова, звучащие для поэта таинственной, темной музыкой, насыщены лирической энергией такого напряжения, что от прикосновения к ним оживает и звучит ткань стихотворения. Этих слов немного, и они просты: ночь, тишина, дорога, Россия, смерть. Но до Блока мы не знали их бездонного смысла, их бесчисленных отзвуков. Глухая музыка лирической темы смерти встречает нас в первых же стихотворениях, не как образ, а как звук и рифма.

И краток путь средь долгой ночи,Друзья, близка ночная твердь!И даже рифмы нет корочеГлухой, крылатой рифмы: смерть.

О нет, ни юность, ни весна, ни жизнь, ни любовь не знают таких волшебных песен, как смерть:

Она зовет. Она манит,В снегах земля и твердь.Что мне поет? Что мне звенит?Иная жизнь? Глухая смерть?

Снова «глухая» рифма твердь — смерть. Длинное стихотворение это («Зачатый в ночь, я в ночь рожден») написано с правильным чередованием четырехстопных и трехстопных ямбов. И вот — последняя строка внезапно удлинена (четыре стопы вместо трех); слово «смерть» повисло на ней тяжелым грузом.

Как тихо ее приближение: руками матери прикасается она к мертвому. Он говорит ей:

Ты оденешь меня в серебро,И, когда я умру,Выйдет месяц — небесный Пьеро,Встанет красный паяц на юру.Смерть — прекрасная богиня ночи:В длинном черном одеяньи,В сонме черных колесниц,В бледно-фосфорном сияньи…

И музыка ее — музыка сфер, и так похожа она на Ту, что сходила к нему в лазури в годы юности:

Кто Ты, зельями ночнымиОпоившая меня?Кто Ты, Женственное ИмяВ нимбе красного огня?

Тогда, в весенних полях, свирель пела о любви, теперь поет смерть «голосом пронзительных бурь». Но в смертном бреду сливаются эти песни, растут, разливаются торжественной, траурной мелодией:

Я Белую Деву искал —Ты слышишь? Ты веришь? Ты спишь?Я древнюю Деву искалИ рог мой раскатом звучал.

Теперь Она спит среди орлов «на темной вершине скалы», но он с ней, он давно в объятиях белой смерти:

Мы были — и мы отошли,И помню я звук похорон:Как гроб мой тяжелый несли,Как сыпались комья земли…

«Слова-звезды» Любовь-Смерть сплетают свои лучи у Блока: два звуковых и ритмических потока, два параллельных ряда образов— и преображение совершается: сильна, как смерть, любовь; сладко целовать мертвые губы:

Я буду мертвый — с лицом подъятым.Придет, кто больше на свете любит,В мертвые губы меня поцелует,Закроет меня благовонным платом.

Другая лирическая тема связана с поэмой «Ее прибытие». Корабли— магическое слово для Блока: на его открытых, воздушных звуках покачиваются легкокрылые птицы, с тонкими мачтами и надутыми парусами. Еще ребенком он рисовал корабли: они были для него образом счастья, надежды, освобождения. Когда через стихи Блока проходят корабли— во мраке загорается свет маяка, запевают голоса корабельных сирен и детской радостью сжимается сердце:

Там зажегся последний фонарь,Озаряя таинственный мол.Там корабль возвышался, как царь,И вчера в океан отошел.Чуть серели его паруса,Унося торжество в океан.

Корабль— царь, он несет торжество, от него расходятся волны поэтических звуков-образов. Вспомним знаменитое стихотворение:

Девушка пела в церковном хореО всех усталых в чужом краю,О всех кораблях, ушедших в море,О всех, забывших радость свою.

Ее голос всем обещал радость, а радость у Блока таинственно связана с кораблями:

И всем казалось, что радость будет,Что в тихой заводи все корабли,Что на чужбине усталые людиСветлую жизнь себе обрели.

И потому так трагически звучит финал: радость обманула, корабли не вернутся:

Причастный тайнам плакал ребенок,О том, что никто не придет назад.

Воображение поэта пленено образами кораблей: у себя во флигеле, в Шахматове, выпиливая слуховое окно, он смотрит на вечернее небо: и розовые облака складываются для него в легкие очертания кораблей: