Колокола Обречённых - Pferd Mantel

– Федь, ну я…

– Молчи, не надо объяснять. – затыкая рот, вытянул руку ладонью вперёд Федя. – На порог храма не пустите и ущемите везде и во всём – где только можно, так?

Дьякон, опустив глаза кивнул и вытер нос рукавом.

– Почему же, блять, в моей епархии ты, духовный, позволяешь себе такие выходки? Объясни мне, дьякон – чтоб я понял. Очень хочу понять я это. Потому что в следующий раз, когда ты так сделаешь, как сегодня, я тоже накажу тебя наказанием, как это у меня принято, достойно совершённому тобой поступку. Как вы там у себя в церкви делаете. А у меня оно будет таким: набью лицо, сильно, больно. Свяжу и посажу в кунг, до возвращения на Село. А там передам под трибунал – в общем порядке, невзирая на сан, как оно у нас принято в общине. Потому что мне в команде люди, нарушающие приказы не нужны. От них беспорядок, беда и смерть. А я не хочу чтобы мои люди погибали, понял ты меня?!

– Понял. -стиснув зубы, прошипел Феофан.

– Раз понял – тогда и запомни. Всё что я говорю – или Ваня говорит – выполнять беспрекословно. Сразу, и так, как тебе говорят. Тут, в рейде, ты – такой же как все. Мой боец. Наш товарищ. И я – лично – несу ответственность за жизнь каждого. В том числе и за твою. Ты первый раз в рейде, а я, считай, с самого начала хожу. И видел такое, что тебе и не ведать лучше. И требую, потому что я знаю, что бывает, когда беспридел и анархия начинается. Вспомни, отче, как Гриша Алпатов кончил… Царство ему Небесное.

Фёдор отпустил свои руки и отряхнув, разгладил ворот куртки дьякона.

– Первый раз у нас с тобой такое – он же и последний, надеюсь. Запомни, что я сказал тебе и усвой – как «Отче Наш». Ладно… Разгружай иди свою добычу и собирайся. В храм наведаемся, как отец Паисий наставлял.

Опустив вниз голову, расстроенный и выглядящий словно отшлёпанный подросток, здоровенный дьякон поплёлся за своим тюком под дружный хохот охранников и техов. Фёдор, стиснув руками голову, сполз по колесу грузовика на землю. Воспоминания о том рейде в Тверь, когда погиб Гриша и двенадцать мужиков, бывшие с ним, подступили совсем не к месту и не ко времени. Чёрт, ведь было-то словно вчера. Как же так оно всё случилось-то? А ведь Фёдор тогда единственным живым остался…

Лето пролетело, словно пуля незадачливого охотника, выпущенная в «молоко». Незаметно, прикрываясь сонмищем ежедневных дел, тревог и волнений подкралась осень. Окрасила золотом и пурпуром тверские леса, застучала дождями в деревенские окна. Отгорели болотные торфяники, наполнявшие густым, пахучим дымом воздух весь остаток лета, словно природа, ополчившись наконец на несносных своих паразитов – людей, приложила все силы, чтобы добавив и своё посильное участие к их, человеческому взносу, извести эту гнусную породу любыми, доступными ей методами, окончательно и бесповоротно. С конца июля и весь август простояла неестественная, удушающая жара, наполненная дымом, приносимых с горящих лесных болот и старых, уже давно не разрабатываемых торфяников севернее Твери, и солнце, восходя в дымном аэре, горело огромным красным шаром. Всё в одночасье встало вокруг против выжившего человека – сначала в скоротечной войне, а затем в ужасающем нашествии потустороннего. Слава Богу – проходит всё, прошло и это.

К концу лета нашествие мертвецкой погани, стойко встречаемой в топоры на Селе, по мере её прибытия, практически сошло на нет. За первыми толпами неупокоенных, наседавшими со всех сторон и не знающих пощады, потянулись группы самых мерзких восставших к нежизни тварей – гробовых мертвецов. Призванные в хрипящий, агонизирующий мир из своих могил, они, сокрушившие все устои и правила, поправшие собственные могильные плиты и памятники, тянулись, словно чувствуя жизнь, со стороны города. С Божьей помощью, плечом к плечу, сельское ополчение отразило и эту напасть, рассчитавшись с вековечным врагом по самому дорогому тарифу – бесценными жизнями. Как-то само собой прижилось на Селе страшное, но верное правило – прощаясь со своими павшими от когтей нечисти, хоронить тело и голову отдельно.

Мертвецкая напасть вроде бы попустила селян, но на смену ей пришла новая, ещё более ужасная и невообразимая – призраки. Они появились не сразу. Вездесущие тени метались по ночам повсеместно, пугая и доводя до практического безумия людей, чья психика и так была уже, как говорится, на грани. Не являясь столь же опасными физически – как те же восставшие мертвецы, они, тем не менее, были куда более ужасными в плане влияния на эту самую психику. Мертвецы, если их взять, существа, безусловно, богомерзкие, однако же понять и принять их существование хоть как-то ещё возможно – они телесные, происхождение их очевидно, как очевидна и природа их. А вот призраки… Но человек – существо, вероятно, умеющее приспосабливаться ко всему. Привыкли и к призракам. Кто-то, особо циничный из селян, ввёл в те дни в обиход смешливый погон этим потусторонним сущностям – «касперы», и на волне всеобщих ежедневных обсуждений, он быстро стал общепринятым. «Касперы», вот оно как. Проснулся ты ночью, чтобы, простите уж, по естеству своему на двор наведаться, а на мосту твоём белёсая полупрозрачная фигура умирающего солдата руки к тебе тянет, шевелит своими призрачными губами, тщась поведать тебе, материальному, какие-то свои нездешние тайны, каждую секунду переживая свой страшный предсмертный опыт. Дай тебе Бог, мужик, тут же на мосту не сложить то, что нёс до уборной. А люди говорят – «каспер» наведался к мужику. Где смех – там и грех…

Да и Церковь-то металась в то время в поисках, опытным путём подбирая те верные средства и молитвы, которые потом остановят нашествие непознаваемого и дадут глоток свежего воздуха исстрадавшимся, распятым перед распахнувшейся бездной ужаса, людям. Но это потом, а в те дни и Церковь тоже была практически бессильна. Хотя, как же – не совсем. Именно Церковь собрала в кулак тот дух, без которого цена жизням была копеешной. Сколько же народу выбрало в те дни между ужасным грехом самоубийства и дальнейшей борьбой первый пункт! Господи, помилуй!

А уж за призраками явился и ОН. Само собой разумеется – увидев на горизонте огромную фигуру, перемещавшуюся то туда, то сюда люди не сомневались, что явился Христос. А разве могло быть по-другому? И хотя священники всячески предостерегали селян от скоропалительных выводов, уверенность в том, что все являются наблюдающими Второе Пришествие, было поголовным. Царила эйфория, люди, побросав свои дела и обязанности, собирались и обсуждали наблюдаемое. Несколько подростков, оседлав мотоцикл с коляской, не спросив, понятно, никого из взрослых, рванули к фигуре. Выяснить – кто же ОН такой. Больше их никто не видел… Дни летели, а разгадка всё не наступала. Фигура то была, то пропадала. Что ж – привыкли и к НЕМУ…

Ещё одним важным аспектом понимания сути тех дней явилось осознание людьми факта, что у всех здоровье пошло на поправку. Сперва, как только слухи о первых чудесных исцелениях начали циркулировать, не много кто верил в такое. Хмыкали и списывали на то, что больно уж происходившее вокруг оказывало влияние на разум сильное. Но поднимались со своих кроватей старики и старухи, многие годы проведшие лёжа, в старческих хворях. Поднимались, и щуря глаза на солнышко, выходили на Село. Кое-кто их сельских, ещё недавно даже и в очках бывший не в силах прочесть строчку убористого текста в Священном Писании, встав однажды по утру забывал свои диоптрии на тумбочке где-то и, истово крестясь на иконы, благодарил Господа за чудо и долго потом дивился, слушая похожие истории от своих соседей. Отступали и более лютые болезни. Рак. Туберкулёз. Астма. Что уж говорить о гипертониках тех же… А некоторые, пряча глаза от собеседника, шёпотом разносили и совсем уж дикую, казалось бы, ересь – сама смерть прекратила свой вековечный труд и всё, мол – будем жить вечно. Ну, или до Страшного Суда, вера в который стала уже абсолютно естественной. Чёрт, а ведь они оказались правы!

А ведь были и другие дела, от которых бросало в дрожь. Вон, Маринка Демьяненкова, деваха из Найдёново. Врачи-то ей срок на роды концом июля назначали. Но и теперь, к середине сентября, она так и не родила. Бабки найдёновские сказывали – криком кричала бедняга, страшась своего будущего незадачливая роженица. Многое говорили люди, да разве вспомнишь теперь всё?

Время летит, летит словно птица. И хотя жизнь, какой мы её знали, замерла – не обольщайтесь: время летит. Не рождаются и не взрослеют дети, не ветшают годами и не умирают старики. Но день сменяет ночь также, как и миллионы лет до этого, и осень сменяет лето. Ветшают и рассыпаются в прах плоды трудов человеческих и ветер заносит пылью дороги, города и веси где ещё недавно – по меркам этого мира – била ключом человеская жизнь. И есть начало – и есть конец. Ничто не вечно под луной. Многое прошло, пролетело и не вернётся боле. Отшелестят, носимые ветром страницы старых газет и в пыль рассыпятся, став микроскопическими частицами ушедшего мира, и может быть полетят туда, к звёздам. И Бог перевернёт ещё одну страницу Вечной Книги, усмехнётся в свои белые, как снег, усы. Он вечен, и жизнь твоя перед ним – даже не секунда. Ты пытаешься мерить Его своими мерками, своим скудным разумом – даже не пытайся, делая это ты расписываешься в том, что безумен. Ты-то наивно полагал, что мир, который знаешь – «нормален» – так ты говоришь. А оказалось всё вон как. Теперь ты уже уверен – этот, новый мир «нормален», а про тот ты вроде уже и забыл. Подумай-ка вот о чём: у Бога на всё миллиард миллиардов вариантов. Тебе и не снилось! Перелистнёт Он другую страницу и подбросит вверх кость о двух сторонах. На какую из них упадёт она? Думаешь, на одной стороне жизнь, а на другой – смерть? Или: на одной добро, а зло – на другой?! Мечтатель!!! У Бога нет таких понятий – ибо они плод твоего разума и не более, чем то, чему учили тебя всю жизнь. Ну что, пригодилось?! Чудак – нет ни добра, ни зла, ни смерти.