Бронепоезд. Огненный рейд - Руслан Мельников

Егор через сетку прицела наблюдал за провинциальным городком, в котором по нынешним временам было необычайно, просто немыслимо многолюдно.

Ага, вот и двухэтажное здание вокзала. Разбитые окна. Осыпавшаяся штукатурка. Сверху — облупившаяся барельефная надпись «Медвежий».

На вокзальную крышу, переходные мосты, столбы и натянутые между ними стальные тросы тоже была накинула крупноячеистая сеть, которая обеспечивала хоть какую-то защиту от атаки с воздуха. Организаторам ярмарки, наверное, пришлось хорошенько на нее потратиться. Зато теперь под огромным сетчатым пологом располагался самый настоящий базар — шумный, крикливый, суетливый и толкучий.

На переходах, на крышах вокзальных построек и на поставленных у дальних границ станции ржавых вагонах дежурили хмурые люди с гладкоствольными ружьями и обрезами в руках. Такие же мрачные типы прохаживались по торговым рядам. Безопасность ярмарки обеспечивала то ли охрана, то ли местное ополчение.

Впрочем, у продавцов и покупателей тоже имелось оружие — опять-таки главным образом укороченные берданки. Наверное, такая толпа смогла бы в считаные секунды перебить ружейными залпами весь рой многокрылов, который недавно атаковал бронепоезд.

Провинциалы со смешанным выражением изумления, настороженности, враждебности и восхищения смотрели на въезжающий на станцию состав. Только смотрели. Сделать ничего, конечно, они не могли, даже если бы очень захотели. Их ружья были хороши против многокрылов. Броневагоны из ружей не пробить.

Ярмарка, шумевшая и бурлившая до появления бронепоезда, разом затихла. Люди попятились в стороны. В мертвой тишине, неестественной для такого количества живого народа, бронепоезд подъехал к платформе.

Лязгнул тормозными колодками.

Остановился.

Потом — еще пара секунд напряженной тишины, и…

Станция будто взорвалась. Шум-гам накатил со всех сторон сразу. Накрыл весь состав от головы до хвоста. Провинциалы бросились к шипастым бортам и задраенным люкам.

Однако это не было нападением.

К бронепоезду проталкивались торговцы и торговки с сумками, корзинами, баулами, тележками и коробками. Торговцы кричали, галдели, зазывали, наперебой расхваливали свой товар и всячески старались привлечь к себе внимание.

Москвичи явно были нечастыми гостями на этом торжище. И возможно, столичный бронепоезд, заброшенный Переносом в окрестности Медвежьего, представлялся сейчас провинциалам реальным шансом разбогатеть. По местным меркам, разумеется. Или, может быть, шансом просто выжить.

Егор поразился: до чего же все это напоминало ему старые добрые времена! Поездки на юга и рабочие командировки, когда практически на каждой захудалой станции суетливые, усталые и профессионально задорные голосистые коробейники осаждали пассажирские вагоны.

Когда на платформах вовсю кипела нелегальная торговля.

Когда вальяжные милиционеры лениво и без особой охоты гоняли пронырливых торговцев, а те торопились за копейки, на взгляд пассажиров, и втридорога, но мнению самих полунищих провинциалов, сбыть нехитрый товар.

Когда, глядя из тамбура сверху вниз, на протягиваемые к вагонам руки, жратву и напитки, можно было ненадолго ощутить себя хозяином жизни. Этаким маленьким добродушным хозяйчиком, вокруг которого крутится мирок полустанка.

Когда можно было снисходительно шутить, самодовольно улыбаться и чувствовать себя настоящим благодетелем, покупая у какой-нибудь старушки вареную картошку с малосольными огурчиками, плитку шоколада, вяленую рыбу, котлету из фарша неизвестного происхождения, пару пирожков с толстым слоем теста и почти без начинки, бутылку теплого пива или газировки. И радоваться, что сам не живешь в этой глуши и не вынужден бегать вдоль составов, останавливающихся лишь на пару-тройку минут.

Правда, сейчас, на ярмарке Медвежьего, товары в большинстве своем были другие. Но торговцы кричали так же громко, как и раньше.

Чтобы услышать зазывал, не нужно было даже включать внешние микрофоны. Но Марина их все-таки включила.

— Стволы! Стволы! Стволы! — соловьем заливался какой-то здоровенный детина, обвешанный ружьями, пистолетными кобурами и парой автоматов со складными прикладами.

— Патроны-патроны! — вторил ему другой торговец — с патронными ящиками и коробками, уложенными в трехколесной тележке.

— Одежда-сапоги! Одежда-сапоги! Кирза-кожа! Кирза-кожа! — старались перекричать друг друга еще два местных «бизнесмена» со схожим товаром.

— Самогончик-первачок! Самогончик-первачок! — пробивался сквозь толпу краснорожий парень с огромными бутылями в свисающей с плеча плетеной корзине.

— Броник! Броник!

— Топор-пила-ножи! Топор-пила-ножи!

Торговцы все лезли и лезли друг на друга. Настырно стучали снаружи по броне, умудрялись подниматься по защитным шипам, как по лесенке, к триплексам, заглядывали в бойницы, бесцеремонно отпихивая торчавшие оттуда стволы автоматов. Показывали товар, трясли товар, вертели товаром.

— Бензин, дизель! Две канистры есть! Последние отдаю! После-е-едние!

— Котелки! Кружки! Ложки!

— Консервы, картошечка!

— Пирожки-и-и!

Егор усмехнулся. Вездесущие горячие пирожки были и здесь. Малосольных огурчиков вот только никто не предлагал. Наверное, не сезон.

— Девка! Девка! — вдруг совсем рядом, возле штабного вагона, раздался чей-то громкий пропитой голос. — Молодая девка! Недорого!

Егор глянул в ту сторону, откуда доносился крик. В самом деле — девчонка. Ребенок почти. Этакий заморыш лет четырнадцати-пятнадцати в коротком замызганном платьице. На лице — яркая косметика штукатуркой. Рядом стоит надрывается старушенция в грязном платке. Внучку, что ли, продает?

— Молодая! Девка! Кому девку?!

Егору вдруг захотелось заткнуть старухе пасть пулей. Или засадить очередь по дряблому заду. Ишь ты, работорговка выискалась!

Девчонку-«рабу», впрочем, происходящее ничуть не смущало. Глаз девица не опускает. Не краснеет. Раскрыв рот, с любопытством лупает на бронепоезд.

Не впервой, что ли, продаваться? А ведь похоже на то.

— Молодуха — лучшая утеха! — визгливо выдала бабка нескладный рекламный слоган, который, судя по всему, только что родился где-то под ее перепачканным платком.

Потом, хихикнув, торговка нетрезво завопила:

— Налета-а-ай! Покупа-а-ай!

И, едва не свалившись с ног, озадаченно добавила:

— Ай?!.

Это старуху грубо отпихнул с дороги неопределенного возраста мужик в рваной фуфайке. Сам притянул к бронепоезду какую-то дородную бабищу с большим животом, плоской грудью и глупой улыбкой на пухлом лице.

— Баба! Ядреная! Вообще за бесценок отдаю! — басовито объявил мужик.

Между старой торговкой и неожиданно объявившимся конкурентом вспыхнула яростная перепалка, состоявшая главным образом из трехэтажного мата. Длилась ругань, впрочем, недолго.

Смачно плюнув друг другу под нога, продавцы живого товара снова повернулись к вагонам и закричали в полный голос с какой-то особой азартной злостью, свойственной лишь рыночным торговцам со стажем.

— Хоть на полчаса возьмите!

— На час! За ту же цену!

— На два!

— На ночь! Если хотите!

— Насовсем отдам! Сговори-и-имся!

— Лучше мою берите! Хорошо уступлю!

«Вот же сволочи, а!» — подумал Егор.

А сутенер и сутенерша все старались переорать друг друга.

— Молодуха! — надрывалась старушенция. — Девочка еще! Почти девочка! Почти непорченая!

Это прозвучало как «чуть-чуть беременная», что, впрочем, нисколько не смутило старуху.

— Сорок пять — баба ягодка опять! — задорно вопил мужик.

Хотя на вид его залежалому «товару» было никак не меньше полтинника.

— Девка! Четырнадцать лет всего!

— Баба в самом соку!

— Тростинушка моя! Кровинушка моя! Ну, купите, сыночки! Даром ведь, считай! Лишь бы в добрые руки внучка родненькая попала! — Старуха умудрялась одновременно причитать, клянчить и расхваливать свой «товар».

Егор покачал головой. Выходит, он угадал: девчонка действительно приходилась старухе внучкой.

— Братки! Ну вы че, в самом деле, как не мужики, — давил не на жалость, а на достоинство другой торговец. — Жену ведь продаю! На целый вагон! Да что там вагон — она хоть весь поезд обслужит и не поморщится! Не то что этот триппер костлявый, от которого все равно никакого проку не будет!

Мужик пренебрежительно махнул в сторону ребенка, выставленного на продажу.

— Сам ты триппер! — возмутилась старуха. — Моя девочка чистая!

— Да твое дите сдохнет через неделю, а моя…

— Сам сдохнешь! И твоя жирная сифиличка-перестарок никому здесь даром не нужна! Сынки, не слушайте его!

— Да пошла ты! Мужики! Братишки! Скиньтесь — не пожалеете. Дешево же выйдет. А баба у меня справная, все умеет! По-всякому! И в постели, и так вообще!