13 диалогов о психологии - Соколова Е.Е.

Рис. 3. Классический пример зрительной иллюзии

С: Выходит, что самонаблюдение — не такой уж ненаучный метод?

Значение самонаблюдения в психологии

А.: Я тебе более того скажу: без самонаблюдения иногда вообще невозможно получить

некоторые психологические данные. Читал ли ты, как я тебе советовал, “Исповедь”

Августина?

С: Честно говоря, нет.

А.: Жаль. Тогда бы ты понял, что только благодаря само1 наблюдению возможны такие описания диалектики души, как у Августина. Вот как описывает Августин, как боролись в нем желание служить Богу и греховные земные вожделения и как эта борьба отдаляла окончательное решение им данной проблемы.

А. Августин: Я говорил сам себе в глубины души моей: “Вот конец, вот-вот предел моим страданиям; и я должен, наконец, совершенно обратиться к Тебе, Боже мой!” И с этими словами я был уже на пути к Тебе. Я видел себя почти у пристани своей цели, и хотя не достигал еще ее, но и не возвращался уже вспять, а с новыми силами стремился вперед; еще немного — ия там. Но увы! Я еще остановился на…

232

Диалог 5. Познай самого себя

пороге истинной жизни, не решаясь умертвить в себе все то, что составляет истинную смерть… Меня останавливали крайнее сумасбродство и крайняя суетность — эти старинные подруги мои; они не переставали действовать более всего на бренную и немощную плоть мою и нашептывать мне подобные следующие любезности: “И ты нас покидаешь! И с этой минуты мы должны расстаться с тобой навеки! И с этой поры тебе нельзя уже будет наслаждаться такими-то и такими-то благами, и навсегда!” И что же они рисовали моему воображению под этими словами “такими-то и такими-то благами”, какие предметы и в каких образах пробуждали они в моей душе, Боже мой? О, да изгладит воспоминания о них милосердие Твое из души раба Твоего и да избавит меня от них! Как они мерзки, как отвратительны! Я не внимал уже им и наполовину того, как я слушался их прежде; они потеряли уже надо мною силу свою. Не смея явно выступать против меня, они только перешептывались позади меня и как бы из-за угла негодовали на меня, и, видя меня, отвергающего их, они как бы украдкой издевались надо мною, чтобы заставить меня хоть оглянуться на них [21, с. 227-228].

А.: Послушай же еще: “Какое тяжелое настроение, что-то давит на душу. Порой безумно хочется в кого-нибудь, как это говорится, влюбиться, так хочется ласки. Такие глупые мечты. Залитая луной комната, я сижу у него на коленях, прижавшись к его груди головой, его рука ласково скользит по моим волосам, так хорошо чувствовать его нежного, чуткого около себя, но все это мечты и гонит их суровая жизнь прочь, — ты одна, одна…” С: Что это?

А.: Слушай дальше. “Я живу в мире поэтических грез и чудных мгновений. Почему я так безумно люблю театр? Потому, что театр помогает мне найти красивое в жизни… Какое прекрасное время этот переход из девочки в женщину. Но этот переход очень опасен, в этот период нужна особенная любовь со стороны родных, нужно иметь разумный труд и здоровый отдых. В этот период душу охватывает смутное желание, какое-то брожение. Тут нет ничего определенного, просто нарастание силы. Но нужно помнить, что силы еще не сформировались. В этот период девушке совсем не хочется половой жизни; повторяю — она еще не сформировалась, а смутные желания можно утолить лаской матери, хорошими подругами, разумными развлечениями…”

Значение самонаблюдения в психологии 233

С: Что же это все-таки?

А.: Это дневник одной 15-летней девочки, которая писала его в 20-х годах XX века, девочки, живущей трудной жизнью: с родителями она не нашла общего языка, близких подруг у нее не было, к тому же человек, которому она отдалась телом и душой, перестал с ней встречаться… Она все это очень остро переживает и придумывает себе воображаемого друга Сандро, с которым ведет разговоры на страницах своего дневника: “Милый дневничок, я думаю вести переписку с Сандро. Какой же это Сандро? В реальности его нет, но он мой идеал, и тот мужчина, которого я полюблю, будет читать эти письма потому, что они к нему будут относиться. Мой Сандро, я ищу тебя; вот иду по улице — как будто ты, твои милые черты, но вгляжусь, нет, не ты, и печально мне становится; когда ты придешь? Мне надо уроки делать, а я пишу тебе. Сегодня мне что-то не по себе, если бы ты был, на твоей груди я бы забыла все сомненья и тревоги и была бы бодрой, бодрой, но тебя нет, я одна”… С: Это твоя бабушка?

А.: Нет, это психологический материал, который использовался одним нашим отечественным психологом, Моисеем Матвеевичем Рубинштейном, для книги по психологии юности (См. [22, с. 200-242]). Имя это практически забыто в нашей психологии, а ведь его исследование очень интересно именно тем, что он использовал дневниковые записи, то есть фактически описания молодыми людьми своих внутренних состояний, переживаний и тому подобное. Очень трудно было бы составить портрет юности без этих самонаблюдений и самоописаний. Но это еще не все. Самонаблюдение используется как особый прием в разных психотерапевтических практиках, например в практике той же гештальт-терапии. Вот, к примеру, один из таких приемов: руководитель психотерапевтической группы дает задание членам группы закрыть глаза и сконцентрироваться на внутренней зоне. Свое осознание внутренней зоны члены группы начинают словами: “Сейчас я осознаю…” — и заканчивают сообщением об ощущениях, возникающих в коже, суставах, мышцах, желудке (См. [23, с. 153]).

С: Я уже ничего не понимаю. То ты был, насколько я помню, против интроспекции, а теперь что, за нее?

234

Диалог 5. Познай самого себя Различение метода интроспекции и самонаблюдения.

“Переживание” и научное познание в психологии

А.: Я тебе уже сказал: давай разведем метод интроспекции как основное или даже единственное орудие познания психики и простое самонаблюдение, которое сопровождает нас на протяжении всей нашей жизни и не претендует на то, чтобы быть исключительным средством познания самого себя. Давай еще раз вспомним основные постулаты интроспекци-онистов. Сознание есть совокупность сознаваемых мною состояний, которые переживаются мною и только мною; они есть мои субъективные переживания. Поэтому их я могу непосредственно познавать с помощью интроспекции как особого “внутреннего зрения”. За всем этим стояла некая гносеологическая установка, которую мы теперь можем выразить яснее, чем прежде. Помогут нам в этом Лев Семенович Выготский и еще один наш замечательный психолог Борис Михайлович Теплов.

Л.С. Выготский: Прав Павлов, когда говорит, что можно жить субъективными явлениями, но нельзя их изучать. Ни одна наука невозможна иначе, чем при разделении непосредственного переживания от знания; удивительное дело — только психолог-интроспекционист думает, что переживание и знание совпадают. Если бы сущность и форма проявления вещей непосредственно совпадали, говорит Маркс, была бы излишней всякая наука… Если в психологии явление и бытие — одно и то же, то каждый естъученый-психолог и наука невозможна, возможна только регистрация. Но очевидно, одно дело жить, переживать, и другое — изучать, как говорит Павлов [24, с. 413].

Б.М. Теплов: От того, что человека посадят в лабораторию, дадут ему инструкцию и будут записывать его показания, острота и глубина его внутреннего зрения не изменится. Психолог, ставящий интроспективный эксперимент с целью узнать механизм процесса мышления или запоминания, подобен физику, который посадил бы человека в специальную комнату и дал ему инструкцию с величайшим вниманием рассмотреть атомное строение тела. Никакой планомерный подбор тел, … никакая тренировка наблюдателей не сделают этого действия менее нелепым. Простым глазом нельзя уви­деть атомное строение тела. Простым внутренним глазом нельзя увидеть механизм психических процессов. Всякие попытки в этом направлении — потеря времени. К познанию самих психических процессов можно подойти только опосредствованно, путем объективного исследования. Всякая наука есть опосредствованное познание [25, с. 294-295]. А.: Интроспекционисты же пытались “непосредственно” увидеть законы психической жизни. Но даже сам человек, способный наблюдать себя, делает выводы о своих психических особенностях на основании не “внутреннего их восприятия”, а такого же опосредствованного познания.

Б.М. Теплов: Наиболее важные знания о себе человек получает опосредствованно, т.е. теми же принципиально способами, которые доступны и другим людям. Путем интроспекции нельзя установить запасы своей памяти, нельзя узнать, что я помню и знаю… Чтобы узнать, запомнил ли человек данное содержание или нет, надо испытать, воспроизводится ли это содержание при тех стимулах, при тех воздействиях, которые — насколько можно предполагать — связаны у данного человека с интересующим нас содержанием… Интроспекция не является средством определения собственных знаний. Совсем очевидно, что она не является средством определять собственные умения и навыки. Единственный путь для этого — попробовать сделать, т.е. путь опосредствованный, объективный. Внутреннее восприятие тут ничем не поможет. Если человек иногда (но далеко не всегда!) лучше, чем другие, знает, что он умеет, то только потому, что он чаще имел случай испробовать себя, а не потому, что у него имеется какое-то особое орудие для познания собственных умений [25, с. 298-299].