История Христианской Церкви I. Апостольское христианство (1–100 г. по Р.Х.) - Филип Шафф

Тем не менее, если исходить из очевидного смысла повествования Луки, глоссолалия Пятидесятницы отличалась от коринфской не только своей силой, но и тем, что суть сказанного достигла сознания слушателей на их родных наречиях без помощи истолкователя–человека. Отсюда и выражение «другие языки», которое не используют ни Павел, ни Лука в других отрывках; отсюда и изумление, охватившее иностранцев, когда каждый из них услышал свой родной язык из уст неграмотных галилеян. Именно эта гетероглоссолалия, как ее можно назвать, и вызывает главные затруднения. Я приведу ряд существующих толкований, которые пытаются как–то решить эту проблему.

а) Рационалистическое объяснение разрубает гордиев узел, отрицая реальность чуда. Гетероглоссолалия считается ошибкой рассказчика или раннехристианским преданием. Даже Майер отказывается от нее на том основании, что она противоречит коринфскому дару языков, и считает ее человеческим преданием, основанным на ошибке. Неожиданно обретенное умение говорить на иностранных языках он называет «логически невозможным, невероятным с точки зрения психологии и нравственности» (Толкование Деян. 2:4, 4–е изд.). Но Лука, спутник Павла, наверняка был знаком с даром языков, существовавшим в апостольских церквях, и в двух других отрывках он явно имеет в виду тот самый феномен, о котором писал Павел.

б) Гетероглоссолалия — это ошибка слушателей (Horwunder), которые были необычайно возбуждены и испытывали к ученикам глубокую симпатию. Им показалось, что ученики говорят на их родных языках, а Лука просто описал их ощущения, не исправив заблуждения. Об этой точке зрения упоминал (не соглашаясь с ней) Григорий Нисский, ее придерживались Псевдо–Киприан, достопочтенный Беда, Эразм, Шнекенбургер и другие. Вероятно, в день Пятидесятницы ученики говорили на эллинистическом диалекте, и это наречие, с его смешанной лексикой, с вкраплениями гебраизмов и латинизмов, легко могло произвести впечатление гетероглоссолалии, если на нем говорили глубоко взволнованные и находящиеся в экстазе люди. Говорят, что св. Ксаверий смог объясниться с индусами, не зная их языка, а св. Бернар, св. Антоний Падуанский и св. Винсент Феррер благодаря духовной силе своего красноречия могли вызвать восторг и угасить страсти не понимавшей их языка толпы. Ольсгаузен и Баумляйн ищут ответ в феноменах магнетизма и сомнамбулизма, при помощи которых человек может устанавливать мистическую связь с другими.

в) Глоссолалия представляла собой речь, усыпанную архаичными поэтическими выражениями с добавлением иностранных слов. Эту точку зрения убедительно отстаивает Блик (1829), ее разделяет Баур (1838), но мы уже отметили (с. 163), что она несостоятельна с точки зрения употребления самого термина «язык» и естественного характера повествования Луки.

г) Мистическое толкование утверждает, что глоссолалия Пятидесятницы была в некотором роде противоположностью смешения языков и представляла собой либо временное восстановление изначального райского языка, либо пророческое откровение небесного языка, в котором некогда сольются все языки. Слишком глубокая, чтобы ее можно было понять, эта теория превращает гетероглоссолалию в гомоглоссолалию и акцентирует внимание на самом языке и его временном восстановлении или откровении. Шеллинг называет чудо Пятидесятницы «Вавилоном наоборот» (das umgekehrte Babel) и говорит: «Dem Ereigniss der Sprachenverwirrung lässt sich in der ganzen Folge der religiösen Geschichte nur Eines an die Seite stellen, die momentan wiederhergestellte Spracheinheit (όμογλωσσία) am Pfingstfeste, mit dem das Christenthum, bestimmt das ganze Menschengeschlecht durch die Erkenntniss des Einen wahren Gottes wieder zur Einheit zu verknüpfen, seinen grossen Weg beginnt» (Einl. in d. Philos. der Mythologie, p. 109). Подобную точку зрения отстаивает в своем толковании 1 Кор. 14 (р. 177) Биллрот, который предполагает, что первоначальный язык сочетал в себе элементы различных производных языков, так что каждый присутствующий слышал частички своего собственного наречия. Ланге (II. 38) считает, что речь идет о языке внутренней духовной жизни, который объединяет всех искупленных между собой и сохраняется во все церковные эпохи как некая закваска, возрождающая, преображающая и посвящающая другие языки для святого употребления. И все–таки он, как и Ольсгаузен, допускает, что между говорящими и слышащими возникает взаимная связь, основанная на симпатии. Дилич (цит. соч., с. 1186) пишет: «Die apostolische Verkündigung erging damals in einer Sprache des Geistes, welche das Gegenbild der in Babel zerschellten Einen Menschheitssprache war und von allen ohne Unterschied der Sprachen gleichmässig verstanden wurde. Wie das weisse Licht alle Farben aus sich erschliesst, so fiel die geistgewirkte Apostelsprache wie in prismatischer Brechung verständlich in aller Ohren und ergreifend in aller Herzen. Es war ein Vorspiel der Einigung, in welcher die von Babel datirende Veruneinigung sich aufheben wird. Dem Siva η–Tag des steinernen Buchstabens trat ein Sivan–Tag des lebendigmachenden Geistes entgegen. Es war der Geburtstag der kirche, der Geistesgemeinde im Unterschiede von der alttestamentlichen Volksgemeinde; darum nennt Chrysostomus in einer Pfingsthomilie die Pentekoste die Metropole der Feste». Эвальд (VI. 116 sqq.) также склоняется к мистическому толкованию, но его взгляды весьма оригинальны — он высказывает их со своей обычной убежденностью. Он называет глоссолалию «Auflallen und Aufjauchzen der christlichen Begeisterung, ein stürmisches Hervorbrechen aller der verborgenen Gefühle und Gedanken in ihrer vollsten Unmittelbarkeit und Gewalt». Эвальд утверждает, что в день Пятидесятницы самые необычные выражения и синонимы из разных языков (например, άββά ό πατήρ, Гал. 4:6; Рим. 8:15, и μαράν άθά, 1 Кор. 16:22), соединившиеся с воспоминаниями о как бы звучавших с неба словах Христа, образовали новый язык Духа и позволили безудержной радости молодого христианства воплотиться в прерывающихся от волнения гимнах хвалы, которые никто не слышал ни до, ни после Пятидесятницы, если не считать их слабых отголосков в коринфской и других апостольских церквях.

д) В Пятидесятницу апостолы навсегда получили дар языков, а вместе с ним — чудесное знание всех иностранных языков, на которых им предстояло проповедовать Евангелие. Господь поручил им проповедовать всем народам и наделил их знанием всех необходимых языков. Впервые эту теорию ясно изложили отцы церкви IV и V века — через много лет после исчезновения дара языков, — и ее придерживалось, хотя и в разных вариантах, большинство древних богословов. Ныне же от этого объяснения отказались практически все протестантские комментаторы, за исключением епископа Вордсворта, который отстаивает его при помощи цитат из отцов церкви. Златоуст полагал, что каждый ученик получил свой особенный язык, необходимый ему для миссионерского труда (Проповедь, посвященная Деян. 2). Августин пошел гораздо дальше и заявил: «Каждый из них начал говорить языками всех народов, знаменуя, таким образом, единство католической церкви, долженствующей распространиться среди всех народов и говорить на всех языках» («О граде Божием», XVIII, гл. 49). Некоторые ограничивали количество языков числом народов и стран, упомянутых Лукой (Златоуст), другие увеличивали их количество до 70 — 72 языков (Августин и Епифаний) или до 75 — по числу сынов Ноевых (Быт. 10), и даже до 120 (Пациан) — по числу присутствовавших учеников. Об этих мнениях упоминает Бароний (Annal. ad ann. 34, vol. I. 197). Эта теория увековечена католиками в виде «праздника языков», но она превращает нравственное чудо духовного восторга в необычное явление приобретенного знания иностранных языков. Если бы все ученики заговорили разом, как это и произошло в день Пятидесятницы, на иностранных языках, возникла бы еще большая неразбериха, чем во время Вавилонского столпотворения.

На это возражают, что грандиозность чуда была оправдана огромным историческим значением начальной эпохи, однако история не знает других подобных примеров, к тому же такое объяснение сталкивается с непреодолимыми трудностями. Рассматриваемая теория игнорирует тот факт, что глоссолалия началась еще до появления зрителей, то есть раньше, нежели появилась какая–либо потребность в иностранных языках. Эта теория выдает глоссолалию Пятидесятницы за уникальное явление и заставляет Луку противоречить Павлу и самому себе — ведь во всех остальных случаях, как уже было сказано, дар языков является не средством благовестил, а проявлением духовной жизни. Названная теория предполагает также, что на служение в качестве странствующих проповедников были призваны все сто учеников, включая женщин, — ведь «языки, как бы огненные, почили… на каждом из них». Подобное чудо было излишним (Luxuswunder), поскольку со времен завоеваний Александра Македонского греческий язык был настолько широко распространен в Римской империи, что для миссионерского служения апостолам едва ли потребовался бы какой–то другой язык — за исключением разве что латыни и своего родного арамейского. Действительно, все новозаветные авторы, даже Иаков Иерусалимский, писали на греческом языке, причем особенности их стиля доказывают, что они выучили этот язык так же, как и все, — практикуясь в нем с детства. Более того, после Пятидесятницы мы не находим ни малейшего упоминания об этих чудесных лингвистических способностях, равно как и об их миссионерском применении.[284] Напротив, мы приходим к выводу, что Павел не знал ликаонского наречия (Деян. 14:11–14), а из древнего церковного предания мы узнаем, что Петр пользовался услугами Марка как переводчика (έρμηνεύς или ερμηνευτής, interpres — об этом упоминают Папий, Ириней, Тертуллиан). Бог, совершая чудеса, не упраздняет необходимость изучения иностранных языков и прочих наук, познания в которых можно приобрести обычным путем, используя человеческие способности.