Великие романы - Борис Бурда

Мария-Луиза Гонзаго де Наварра, дочь правителя Мантуи Карла, начала свой путь наверх быстро и уверенно – загнала в монастырь сестер, чтоб не претендовали на имущество, и в Париж, центр тогдашнего мира, ко двору мушкетерской эпохи, где побеждала не только острая шпага, но и смазливое личико. Как, например, личико Анри де Сен-Мара, двадцатилетнего фаворита короля, который тягался за власть с самим Ришелье. В каком смысле фаворита? Да, к сожалению, в том самом, но это не потому, что мужчины вообще нравились Сен-Мару больше женщин, а так, для карьеры. Вот в Марию-Луизу он влюбился по уши, хотя ей уже тридцать, она на десять лет старше и у нее за плечами богатый список нашумевших романов: с принцем крови Гастоном Орлеанским, маркизом де Гешвером, графом де Ланжероном – кому неохота пополнить собой такую славную компанию! Но Мария-Луиза хочет продать себя подороже и ставит условие: титул герцога или коннетабля на стол, тогда поговорим! Сен-Мар не сомневается, что его старая любовь – король выполнит требования его новой любви, но Ришелье, для которого интересы государства даже важней личного счастья королевского фаворита, презрительно обрывает его мечты: «Не забывайте, что вы всего лишь простой дворянин, отмеченный милостью короля, и мне непонятно, как вы могли рассчитывать на такой брак. Если герцогиня Мария-Луиза действительно думает о таком замужестве, то она еще более безрассудна, нежели вы!» Сен-Мар смертельно обиделся и затеял заговор против Ришелье, который кончился для него плахой. Очень весомое доказательство того, что Сен-Мар действительно ее любил – как говорится, просто потерял голову… В другом случае мог бы и подумать, на кого он, собственно, топнул ногой и чем это кончилось для маркиза де Шале, герцога Монморанси, парламентского советника де Ту и многих прочих людей поумнее и позначительнее малолетнего галанта безвольного короля Людовика XIII. В романах Мария-Луиза безумно по нему горюет, в реальной жизни и слезинки не проливает: понятно, что она его совершенно не любила.

А кого же любила она? Может быть, принца Конде – тот был не просто великим полководцем, после победы над испанцами при Рокруа он стратег номер один тогдашней Европы, да еще и первый после Орлеанской линии принц королевской крови. Реальнейший претендент на престол, особенно с учетом того, что будущий Король-Солнце еще играет в оловянные солдатики в королевской песочнице. Мария-Луиза обаяла его профессионально уверенно, и об их связи стали шушукаться в Версале. Но сменившему к тому времени великого Ришелье кардиналу Мазарини совершенно не понравилось наличие рядом с потенциальным претендентом на престол такой опасной интриганки. Мазарини делает ответный ход, и из Польши приезжает посольство – сватать Марию-Луизу за короля Владислава IV, несостоявшегося, но, учтите, официально избранного и всегда в подробных списках властителей России упоминаемого русского царя. Уже готовая корона, а у Конде еще большой вопрос, будет ли она, да и в погоне за ней разделить судьбу Сен-Мара проще простого. Она явно не любит Конде – покинуть его и уехать в дикую, по мнению всего Версаля, глушь за польской короной оказалось для нее делом крайне несложным. Может, она полюбила Владислава заочно, по фотокарточке? Точнее, по портрету, какие уж тогда карточки… Ой, что-то верится с трудом! Впрочем, не обязательно любить жениха целиком. Может понравиться что-то одно – горбатый нос, например, или античный профиль, или физическая сила, или актерские таланты, и порой этого достаточно, чтоб вступить в брак: все сразу хорошо не бывает. Так почему же не может понравиться королевская власть – это ведь такое же неотъемлемое свойство Владислава Вазы, как и внешность! Значит, было за что его полюбить – вот у Конде, например, ничего подобного нет и не похоже, что будет.

Помолвка состоялась как раз под пятидесятилетие короля. Будучи старше жены почти на двадцать лет, легко быстро разобраться в том, какая она, тем паче лавина слухов из Парижа о ее личной жизни была такой бурной и, скажем так, не очень чистой, что король попытался разорвать помолвку, пока еще не поздно. Но Мазарини требовалась королева-француженка в Польше, Владиславу, который как раз собрался выяснять отношения с султаном, поддержка такого традиционного турколюба, как французский король, требовалась до зарезу, и свадьбу сыграли, когда и было положено. У Владислава фанаберии было не меньше, чем у Марии-Луизы. Его папочка Сигизмунд III до избрания на польский престол был шведским престолонаследником. Как он собирался удержать и Швецию, и Польшу, если польский король мог быть только католиком, а шведский – только протестантом? Естественно, со шведского престола его попросили, но признавать это он не собирался, и сыночек его Владислав был такой же – даже на монетах чеканил свой титул «D. G. REX POL. M. DVX LIT. RVSS. PRVSS. SA. LI. NEC. NO. SVE. GOT. VAN. HAER. REX», что означало «Божьей Милостью Король Польский, Великий князь Литовский, Русский, Прусский, Жемайтский, Ливонский, а также Швеции, Готланда и Вандалии наследный Король» . То, что он не был ни русским, ни прусским великим князем, тем более шведским королем, его мало смущало – а вдруг потом что-то выгорит, вот и будет правовая основа. Вы только не думайте, что он был совсем ненормальный – король как король, явно получше папочки, а что до титулов, то, например, титул «Король Франции» английские короли аккуратно писали на всех государственных бумагах аж до 1799 года! И стали в итоге они жить да поживать, причем именно так, как и положено при таких вводных – король не допускал королеву ни в свое сердце, ни в свои дела, а та пыталась компенсировать нелюбовь придворными интригами. Даже имя супруге король урезал – объяснил ей, что достаточно именоваться Луизой, по-польски Людвикой, а второе ее имя никому, кроме Девы Марии, в Польше носить не след. Пожили они так два года, а тут Владислав возьми да скоропостижно помри. И опять Мария-Луиза, теперь уже Мария-Людвика, теряет свою истинную любовь, не короля, а власть – у нового короля будет своя королева, а кто тогда она?

В Польше и в феодальные времена была демократия – короля выбирали, а не тупо назначали по закону о престолонаследии. Была эта демократия до предела суверенная: даже один избиратель мог заявить на сейме, уже принявшем решение, «Не позвалям!», то есть «Не разрешаю!», и решение уже считалось не принятым! Правда, зарубить такого свободолюбца в добром шляхетском поединке на саблях тоже больше чем на административное нарушение не тянуло, но все равно сорвать любое законодательное решение, даже крайне нужное государству, было до удивления просто. Так что удивляйтесь не бестолковости поляков, а их необыкновенной сплоченности, удаче и счастью – государство с такими законами у них просуществовало несколько столетий. А сколько бы оно прожило у нас? Шутить на выборах было опасно, менять коней на переправе никому не хотелось – подстрекаемые фанатичными католиками, получившими при Сигизмунде слишком много воли, польские шляхтичи абсолютно зашпыняли и достали ранее вполне лояльных к польскому государству шляхтичей украинских, в подавляющем большинстве православных. В итоге доигрались до хмельниччины, всем известного восстания, руководимого православным шляхтичем, у которого другой шляхтич, католик Чаплинский, имение пожег, жену увез и сына Хмельницкого до смерти засек, а доискаться на него управы в польских судах оказалось совершенно невозможно. Так что перед лицом грозной опасности решили обеспечить преемственность и выбрали в новые польские короли младшего брата Владислава, Яна Казимира.