Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто такая?
— Меня зовут Марта. Я из Ортенда. Мне надо на восток, как можно скорее.
Мужик молчал, лишь поджимал губы. Неспешно приблизился, смотрел в упор. Серые глаза елозили по лицу. Он потрогал рукав моего пальто, потер в пальцах ткань с видом знатока. Снова уставился прямо в лицо:
— Шмотки откуда?
Я замешкалась, не зная, что ответить. Я даже не подумала об этом. Лишь радовалась тому, что надела пальто, иначе бы уже окоченела.
Я сглотнула:
— Краденые, — первое, что пришло в голову.
Тот кивнул. Щелкнул пальцами по пуговицам:
— А ну, расстегни.
Я снова замешкалась, только через пару мгновений сообразила, что он всего лишь ищет оружие. Я выполнила просьбу, и едва не охнула, когда чужие руки без стеснения обшаривали мою талию, спину, задницу, спускались по ногам. Я терпела, борясь с желанием попятиться.
Наконец, мужик отстранился, кивнул:
— Пошли, воровка.
Я не заставила повторять. С готовностью зашагала вслед за мужчинами и как можно глубже заталкивала в карманы перчатки с шестью пальцами. Шли молча. И я молчала, боясь сказать что-то не то. Мы прошли вдоль бетонного забора со следами копоти, свернули к безликому двухэтажному строению. Кажется, когда-то оно было сельской школой. Об этом напоминал уцелевший кусок вывески и ржавая вертушка на входе.
Мы прошли гулким коридором в мраморной крошке, коренастый дернул ручку одной из дверей:
— Входи.
Я оживилась, услышав, наконец, звук голоса, будто получила сигнал, что можно теперь говорить:
— Мне надо на восток. Как можно быстрее.
Тот лишь кивнул, прикрывая дверь:
— Разберемся.
Он легонько подтолкнул меня, и я услышала, как в замке поворачивается ключ.
Я резко развернулась, стукнула в дверь кулаками:
— Откройте! Откройте! Я из Ортенда!
Но я слышала лишь удаляющиеся шаги.
В груди разлилось жгучее тепло, будто полыхнуло пламенем. Забурлило по венам. Я снова и снова стучала в дверь до жжения в ладонях. Наконец, повернулась, прижалась спиной.
— Чертова Кьяра!
Внутри будто что-то шевельнулось, как плотная волна, как звуковые колебания, как мембрана:
«Белобрысая низкородная сука».
Я опомнилась не сразу. Наконец, замерла, прислушиваясь. Нет, я не говорила это вслух. Это не было моими мыслями… Даже слова казались странными, будто чужими. Не помню, чтобы хоть когда-нибудь произносила слово «низкородный». Разве такое бывает? Но я прекрасно понимала, что это относилось к Кьяре.
Я тряхнула головой, потерла виски: страх, холод, усталость. Почудится, что угодно… Я обхватила себя руками, растирала, пытаясь согреться. Ткань была чуть сыроватой. Я, наконец, огляделась. Должно быть, директорский кабинет или какая-то учительская. Дешевые полированные столы, вспученные обои на стенах. Большое грязное окно забрано незатейливой решеткой. Я выглянула — виднелся лишь бетонный забор и несколько облетевших кустов.
«Какое убожество».
Да… осень лишь все усугубляла, стирая краски…
Я вздрогнула всем телом. Озиралась, будто пыталась разглядеть невидимого врага, который был под самым носом. Но смотрела и не видела. Сердце заколотилось, дыхание вырывалось сбивчиво, шумно.
«Наконец, ты меня слышишь, Тарис…»
Я стиснула зубы, сжала кулаки так, что ногти впились в плоть. Я трясла головой, будто сошла с ума:
— Нет! Нет!
«Наконец-то…»
Глубокий голос с жестким выговором, таким же, как у Нордер-Галя, разносился в моей голове, как эхо. Проникал в кровоток, сводил с ума. Я чувствовала, как запахло озоном, как закололо кончики пальцев. Наир.
Я инстинктивно обхватила себя руками, будто болел живот. Сама не понимала, почему решила, что средоточие этого голоса именно в животе. Но я где-то слышала, что это природный инстинкт — желание прикрыть самую уязвимую часть тела. Я даже села на корточки, охваченная паникой.
«Хватит ребячества. Ты все поняла. Пришла пора познакомиться».
Она была права. Я глубоко вздохнула, поднялась. Сосредоточенно дышала, оправляя пальто. Этери проснулась, как он и хотел. Я не могла просто сделать вид, что ее нет, что все почудилось. Сейчас меня волновал один вопрос. Я задала его мысленно, но не получила ответа. Произнесла вслух:
— Ты слышишь мои мысли?
Кажется, она рассмеялась:
«Нет, к счастью. Я не хочу знать, что происходит в твоей глупой голове».
Я облегченно вздохнула — хотя бы так. Было бы невыносимо осознавать, что кто-то роется в самом сокровенном.
Я старалась взять себя в руки. Убедить, что пробуждение Этери было почти ожидаемым. Что все те сигналы, которые подавало мое тело, моя память, говорили об этом. Я глубоко втянула запах озона. Острый, резкий. Возможно, самый резкий, какой мне доводилось ощущать. Но рядом не было Нордер-Галя. Значит, теперь наир не имел никакого значения. И не нес опасности.
— Как все это связано с наиром? Ведь это ты. Ты пробуждаешь наир, — теперь я была в этом уверена.
«Зато я, наконец, познала, что это такое. Ты стоила наира. И я прощу Нора, потому что это было выше его сил».
— За что?
«За слабость. Всего лишь наир. И нет никакой разницы, кто им обладает. Запомни это».
Я промолчала, но эти слова почему-то задели меня. Ему было не все равно. Я знала это.
«Твой наир запер меня. И я получала шанс вырваться лишь с его потоками, когда появлялись трещины, через которые он вытекал. Крошечные сиюминутные эмоции — самые истинные. Как меткие пули. Я выталкивала наир, в надежде освободиться вместе с ним. Эти люди, к счастью, довершили дело, напугав тебя. Мне повезло, что ты трусиха».
Хотелось возразить — я не трусиха. Но сейчас важным было другое.
— Значит, теперь ты постоянно будешь разговаривать со мной?
«Много чести. Мы, наконец, поменяемся местами. Я позволю тебе остаться в этом теле и пробуждаться тогда, когда понадобится наир. Если заслужишь. Цени это, ведь я могу просто избавиться от тебя».
Я онемела. Эта неведомая Этери рассуждала так запросто, будто имела на это право. Словно заказала у портнихи платье и прикидывала на примерке, куда его наденет.
— Я никогда не соглашусь!
«Какое разочарование… Но твое мнение никого не интересует — это больше не твое тело. Оно мое».
— Я не отдам его тебе.
«Тебе прикажут».
— Этого никто не может приказать.
Я распалялась, наир бурлил в крови, электризовал воздух, а голос Этери звучал громче и сильнее. Я все равно в полной мере не верила ее словам. Точнее, не воспринимала, потому что принять
