Крымская ракета средней дальности - Андрей Дышев

– Чеховский бульвар, дом восемь.

Глава 27

СИНДРОМ КАЗБИЧА

По тому, как водитель тронулся с места, я понял, что он тоже нервничает. Но что находится на Чеховском бульваре? Я постарался вспомнить, не там ли расположены прокуратура, городской суд или уголовный розыск.

– Мы поедем ко мне, – пояснила Эльза.

«Ко мне»! А что такое «ко мне»? Ко мне в кабинет? Или ко мне домой? Мне очень хотелось уточнить этот момент, но стыдно было выказывать беспокойство. Эльза продемонстрировала мне завидную выдержку, когда я едва ли не силой усадил ее в такси и повез в неизвестном направлении. Теперь настала моя очередь показать себя. Ладно, что будет, то будет. Я изобразил на лице полную безмятежность… Она сказала, что я занимаюсь не своим делом. То есть, по ее мнению, я напрасно занимаюсь сыском. Разве она сказала бы эти слова человеку, которого считала преступником? Ей что, нечего больше делать, кроме как упрекать в профессиональной непригодности убийцу? Подозревая меня в совершении преступлений, Эльза наверняка бы произнесла нечто похожее на то, что сказал мне Федька: «Ты зря прячешься от милиции». Или: «Лучше бы ты пришел ко мне сразу же после убийства Тоси». Значит, есть надежда на то, что Эльза не подозревает меня. Или же это тонкий психологический расчет?

Такси остановилось на светофоре. Какое неприятное совпадение – мы встали всего в нескольких метрах от милицейской машины, которую обступили пятеро вооруженных парней в пятнистой форме. Эльзе достаточно было крикнуть, чтобы через мгновение дюжие молодцы скрутили мне руки и мой нос тесно соприкоснулся бы с горячим капотом такси… Она взглянула на меня – как мне показалось, с любопытством. Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы ни один мускул на моем лице не дрогнул. Какие же мы, мужики, иногда бываем глупыми! Ради того, чтобы предстать в глазах женщины сильным и храбрым, ради того, чтобы не потерять достоинство, готовы подавить в себе самый главный инстинкт – инстинкт самосохранения.

Эльза опустила стекло, посмотрела на милиционеров. Потом достала сигарету и закурила. Мы поехали дальше. Улица Кирова. Сворачиваем на Луговую. Едем мимо гаражей. Еще один поворот и выезжаем на Чеховский бульвар. Вот восьмой дом. Обыкновенная жилая многоэтажка. Я пробежал глазами по вывескам. «Молоко». «Компьютерный мир». «Аромат». Похоже, она привезла меня к себе домой. Я уже не говорю о том, что любой уважающий себя следователь не позволил бы убийце переступить порог его квартиры. Нормальная женщина близко не подпустит к своему дому преступника. Выходит, Эльза не подозревает меня? Мало того! Она доверяет мне?

Мы вошли в прохладный подъезд. Эльза вызвала лифт. Раскрылись створки. Вот кабина лифта, излюбленное место негодяев и садистов с нарушенной психикой. Эльза зашла туда первой. Мне казалось, что она нарочно демонстрирует мне свое доверие. Ее пальцы коснулись кнопки с цифрой «9». Створки закрылись. А что, если лифт застрянет и нам придется провести здесь несколько часов, причем в полной темноте? Эльза открыла сумочку, вынула кожаный мешочек, обшитый тесьмой.

– Подержи, пожалуйста, – попросила она, протянув мне сумочку.

Она обращалась со мной так, словно мы были знакомы много лет. Вынула из мешочка связку ключей, выбрала из них нужный.

– Терпеть не могу, когда на одном кольце так много ключей, – сказала она. – Но как без них? Все нужны. Этот от квартиры, этот от почтового ящика. Это – от кабинета, это – от сейфа. Вот этот здоровый – от ивээса.

ИВС – изолятор временного содержания. Очень остроумно! Створки раскрылись. Мы подошли к двери, обшитой заменителем кожи и похожей на надувной матрац. Эльза вставила ключ в замочную скважину и повернула его. В квартиру, как и в лифт, зашла первой. Большая прихожая была оклеена апельсиновыми обоями, отчего, казалось, светится сама по себе, словно солнце. Эльза сдвинула в сторону зеркальную дверь. За ней была гардеробная.

– Разувайся. Тапочки у меня только женские, потому не предлагаю.

Я скинул ботинки, которые мне уже порядком надоели. Сегодня же надо купить приличные кроссовки. И новые джинсы. И новую футболку. Страшно смотреть на свое отражение в зеркале. Небритый, помятый, да еще в растоптанных матросских ботинках. Бомж! Иногда проходишь мимо мусорных баков, в которых копошатся опустившиеся люди, и думаешь: как же они могли так низко пасть! Совсем утратили человеческий облик! Фи, у них не осталось ничего человеческого!.. И наивно полагаешь, что между ними и тобой – почти непреодолимое расстояние, космос. Это печальное заблуждение. Конечно, я еще не докатился до того, чтобы копаться в мусорных баках. Но внешне уже здорово смахиваю на бродягу. Правильно говорят: от тюрьмы да от сумы не зарекайся.

– А почему ты без носков? – удивилась Эльза, глянув на мои ноги.

– Они утонули вместе с пистолетом, – ответил я, стараясь не смотреть в зеркало.

– А ты разве в носках плаваешь?

– Не всегда. Только если вода холодная.

Она завела меня в гостиную. Пусто и уютно. Из мебели лишь два кресла да журнальный стеклянный столик. Очень удобная вещь! Можно сидеть за ним и любоваться своими босыми ногами, не заглядывая под столик. И все-таки странно, странно все это! Похоже на сон. Я не мог отделаться от чувства, что участвую в каком-то спектакле, в котором мне отведена сложная и не совсем понятная роль.

Эльза поставила на столик начатую бутылку коньяка, два бокала и блюдце с фисташками.

– Может, ты хочешь принять душ? – спросила она.

– Потом, – машинально ответил я и тотчас прикусил язык. А почему, собственно, я должен принимать душ? Нет, иногда я не в силах понять женщин. Впрочем, Эльза нормально восприняла мой ответ и села напротив меня. Точнее сказать, она дополнила собой кресло, что с успехом делают большие мягкие игрушки. Чуть более крупная, чем Ирэн. Намного более рельефная. Очень домашняя. Очень уютная. Но тем не менее это была привлекательная дама, а не домохозяйка.

Не дожидаясь команды, я разлил по бокалам коньяк. Надо вести себя естественно, почти что развязно. Эльза сама установила такой тон отношений. Ей надо войти ко мне в доверие. Потому что она в первую очередь следователь, а затем уже хозяйка дома и романтическая женщина. Она хитра, умна и коварна. И я должен сделать вид, что расслабляюсь, теряю над собой контроль и сейчас наделаю массу ошибок.

Мы выпили. Я заметил, что Эльза лишь обмакнула губы в коньяке. Она не сводила с меня глаз, будто чего-то ждала, каких-то превращений. Может, она добавила в коньяк снотворное или какой-нибудь наркотик, развязывающий язык? И теперь ждет, когда помутятся мои глаза, а лицо примет глуповатый вид и я начну неудержимо болтать, рассказывая про то, как душил Тосю?

– Кажется, ты хотел мне что-то сказать, – напомнила Эльза.

Я прислушивался к своим ощущениям: нет ли неудержимого желания раскрыть перед следователем всю свою подноготную? Но коньяк лишь распространял тепло по груди да слегка просветлил мозги. И тогда я стал рассказывать Эльзе обо всех тех печальных событиях, которые преследовали меня на протяжении последних четырех дней. Изложить все последовательно и подробно оказалось не таким уж простым делом. Я не имел права забыть о какой-либо существенной детали и в то же время должен был следить за тем, чтобы не выболтать лишнего. Например, я решил не рассказывать о том, что мы с Ирэн нечаянно вышли за пределы территориальных вод и оказались свидетелями крушения самолета, ибо в этом случае Эльза была бы вынуждена сообщить об этом в военную прокуратуру и органы госбезопасности. В результате мы с Ирэн стали бы «обслуживать» еще как минимум две следственно-оперативные бригады, на что у нас уже не было сил. Также я утаил тот факт, что мы с Новоруковым договорились встретиться на мосту, а затем, проигнорировав требования инспектора ГАИ, сбежали на «Опеле» с места убийства. Коль нас не сумели задержать – значит, не были мы там, и нечего приписывать себе лишние «подвиги». Словом, я «фильтровал базар».

Эльза слушала меня внимательно, хотя по ее лицу трудно было судить, какое впечатление оказывают на нее мои слова. Лишь только раз она свела брови к переносице и чуть качнула головой, словно засомневалась в правильности моих выводов. В эту минуту я рассказывал ей о том, как выстрелил вслед «Лендкрузеру», отъезжающему от обрыва, а утром по телевизору сообщили о пожаре в автомастерской, и это дало мне основание предположить, что убийца ликвидировал слесаря.

Труднее всего мне было рассказывать о Фатьянове. Я сказал Эльзе, что мы подозревали его в убийстве Тоси, потому как у убитой в сумочке оказался конфиденциальный договор, огласки которого Фатьянов очень боялся.

– Самой большой моей ошибкой было то, – сказал я, – что не догадался выключить мобильник Ирины перед тем, как зайти в дом Фатьянова. Убийца вычислил наше местонахождение и догадался, к кому и зачем мы заходили. Мы даже предположить не могли, что он убьет Фатьянова.