Кутузов - Михаил Брагин

Наполеон задумал новый грандиозный план и объявил маршалам, что решил сжечь остатки Москвы и идти через Тверь в Петербург.

– Подумайте, – воодушевлял он маршалов, – какой славой покроем мы себя и что скажет весь мир, когда он узнает, что в течение трех месяцев мы покорили две великие северные столицы!

Маршалы угрюмо молчали, а Даву и Дарю напомнили ему о зиме, голоде и опустошенной дороге. Этот план был так же невозможен, как и план зимовки в Москве.

Наполеон не понял России и ее народа, хотя знал о ней все, что могли сообщить его шпионы. Он не понимал, почему взятие Вены и Берлина приносило ему мир, а Москва принесла новые бедствия. Честолюбие мешало признать себя побежденным.

Долгими часами император Франции шагал по залам кремлевского дворца в поисках выхода из создавшейся обстановки.

Неподвижную тишину дворца нарушал доносившийся сюда пронзительный крик ворон, которые неисчислимыми стаями кружились над Кремлем.

За окнами лил осенний дождь, ветер крутил пепел пожарища, на улицах валялись кучи хлама, разбитой домашней утвари, и по небу плыли, чуть не цепляя колокольню Ивана Великого, тяжелые, темные осенние тучи.

Наполеон чувствовал себя точно в плену. Он волен и в то же время бессилен что-нибудь предпринять. Иногда ему казалось, что все же он повелитель Европы и отсюда, из кремлевского дворца, будет диктовать свою волю вселенной. И вдруг становилось ясно, что он не император мира, а точно сторож сожженной Москвы, и сторожить пожарище его, императора Франции, заставил старый фельдмаршал Кутузов.

Вечером после докладов маршалов и начальника штаба Бертье Наполеон уезжал в организованный им театр. Но спектакль не мог рассеять тревожных мыслей. Могильщики в шекспировском «Гамлете» показались ему веселей патрульных, ночью бродивших по Москве, один из которых, осветив его тусклым фонарем, не отдал даже чести императору. «С соболезнованием видит император, – писал Лефевр, – что отборные солдаты, предназначенные охранять его особу, не повинуются». Но приказы уже не помогали.

Однако Наполеон продолжал разыгрывать роль победителя. Он приказал заготовить провиант на всю зиму, занимался театральными делами Парижа, утверждал устав театра «Комедия».

Восторженные наивные поклонники Наполеона восхищались его способностью наряду с ведением войны заниматься десятками других дел, не понимая, что это был блеф, рассчитанный на то, что и своя армия и русская поверят в победу Наполеона, в то, что французская армия осталась в Москве надолго и прочно. Но миновал сентябрь, наступил октябрь, а ответа на предложение о мире не было.

Два раза писал Наполеон приказы о выступлении из Москвы и два раза сжигал их. Он приказал снять крест с колокольни Ивана Великого, чтобы водрузить на крышу инвалидного дома в Париже, говорил, что Париж станет столицей мира. Он призвал к себе бывшего посла в России Коленкура, чтобы послать его с предложением о мире, но и ему сказал, что делает это ради спасения Петербурга, который будет разрушен, если русские не пойдут на мир. Коленкур мужественно сказал императору правду, что Россия на мир не пойдет. Тогда Наполеон послал в штаб Кутузова Лористона. Прощаясь с ним, Наполеон не выдержал. Он чувствовал безвыходность положения, боялся потерять последнюю возможность спасения, и вместо обычной бравады Лористон услышал беспомощную мольбу:

– Я хочу мира, мне нужен мир, нужен во что бы то ни стало, спасайте только честь…

Лористон спешно выехал в Тарутино.

Но, посылая своего посла, Наполеон «не думал о том, что заключать мир с ним будет русская нация, а не царь», – писал Франц Меринг.

Выражая волю своей нации, Кутузов не шел на мир с Наполеоном. Он встретил Лористона изысканно вежливо, принял у него два письма – одно для Александра, другое для себя – и, положив их на стол, завел беседу с послом о погоде и музыке, о парижских женщинах.

Лористон, прервав фельдмаршала, высказал надежду, что курьер с письмом для Александра двинется в Петербург сегодня же. Но Кутузов посмотрел в окно и ответил, что на ночь глядя посылать нет смысла. Тогда Лористон предложил, чтобы сократить путь курьеру, послать его через Москву, обещая пропуск, но Кутузов ответил, что русские сами знают дорогу в свою северную столицу, и возобновил прерванный разговор.

Теряя терпение, Лористон прямо предложил Кутузову прочесть письмо, адресованное Наполеоном ему лично. Кутузов вскрыл конверт, прочел письмо, затем опять заговорил о французских женщинах, о Париже, который он когда-то посетил, и Лористон почувствовал, что русский полководец играет им самим и его императором и в его старческих пухлых руках теперь не только письмо, на которое он волен отвечать и не отвечать, но и судьба французской армии, судьба Европы.

Забыв о выдержке, французский дипломат прямо заявил, что Наполеон предлагает кончить войну.

– Кончить войну? – переспросил Кутузов. – Да ведь мы ее только начинаем…

И великий русский полководец, дипломат и политик дал понять Лористону, что он знает состояние французской армии и положение самой Франции, знает, что французы терпят поражения в Испании и что европейские дела тревожат Наполеона, а на упрек Лористона, что война ведется «не по правилам» и нельзя убивать французских фуражиров, Кутузов ответил, что не может изменить настроение народа, который более двухсот лет не видел на своей земле завоевателей. Так же невозмутимо, как всегда, ощущая за собой силу народа, Кутузов волю свою противопоставил воле метавшегося в Москве Наполеона, и воля Кутузова опять оказалась сильней.

Он не отказывался от переговоров, рассчитывая, что этим еще дольше удержит французов в Москве и продлит отдых своей армии, но отказался от каких бы то ни было обещаний.

Так ни с чем и уехал Лористон. Наполеон понял, что надо отступать. Но своим маршалам он говорит не об отступлении, а о наступлении на русскую армию, не о бегстве из России, а о зимовке в Смоленске, где-то на Днепре, чтобы с весны возобновить войну. Он не спешил покидать Москву, устраивал смотры корпусам своей армии. Во время одного из парадов к нему примчался адъютант с тревожной вестью: выдвинутый к лагерю Кутузова Мюрат разбит у Тарутина и отошел, потеряв 1500 человек.

– Мы пойдем на Калугу, и горе тому, кто преградит нам путь! – говорил Наполеон.

Это была еще действительная угроза. Наполеон вел за собой стотысячную армию, еще боеспособную и сильную. В ней поредела кавалерия, убавилось пушек, но пехота способна была наносить мощные удары. Многие считали, что силы Наполеона иссякли и французская армия уже не представляет опасности. Но Кутузов знал, с кем имеет дело, и когда какой-то офицер пошутил над Наполеоном, Кутузов сурово оборвал его: